Антология поэзии русского зарубежья (1920-1990). (Первая и вторая волна). В четырех книгах. Книга первая

Ввели босого и в рубахе, —

Пускай он ищет, наг, один,

Простертый на полу, во прахе,

Свой ангелоподобный чин.

Там, в прошлом, страстной воли скрежет:

Был нерадивый Иоанн.

Потом власы главы обрежут,

Обет священный будет дан.

И облекут в иное платье,

И отрешат от прежних мук.

Вставай же инок, брат Игнатий,

Твою главу венчал клобук.

Новоначального помилуй

И отгони полночный страх,

Ты, чьей недремлющею силой

Вооружается монах.

А я стою перед иконой

И знаю, — скоро буду там

Босой идти, с свечой зажженной —

Пересекать затихший храм.

В рубаху белую одета…

О, внутренний мой человек.

Сейчас еще Елизавета,

А завтра буду — имя рек.

Вольно вьется на рассвете ветер.

За стеклом плуги с сноповязалкой.

Сумрак. Римский дом. С ногою-палкой

Сторож бродит в бархатном берете.

На базар ослы везут капусту.

Солнце загорелось, в тучах рдея.

В сумрачных пролетах Колизея

Одиноко, мертвенно и пусто.

Вольно вьется на рассвете ветер…

Хорошо быть странником бездомным,

Странником на этом Божьем свете,

Многозвучном, мудром и огромном.

Закрутит вдруг средь незнакомых улиц,

Нездешним ветром душу полоснет…

Неужто ли к земле опять свернули

Воители небесные полет?

Вот океан не поглощает сушу

И в черной тьме фонарь горит, горит.

Ты вкладываешь даже в камень душу, —

И в срок душа немая закричит.

Архангелы и ангелы, господства,

И серафимов пламеносный лик…

Что я могу?.. прими мое юродство,

Земли моей во мне звучащий крик.

Устало дышит паровоз,

Под крышей белый пар клубится,

И в легкий утренний мороз

Торопятся людские лица.

От города, где тихо спят

Соборы, площади и люди,

Где темный, каменный наряд

Веками был, веками будет.

Где зелена струя реки,

Где все в зеленоватом свете,

Где забрались на чердаки

Моей России милой дети,

Опять я отрываюсь в даль,

Опять душа моя нищает,

И только одного мне жаль, —

Что сердце мира не вмещает.

Охраняющий сев, не дремли,

Данный мне навсегда провожатый.

Посмотри — я сегодня оратай

Средь Господней зеленой земли.

Не дремли, охраняющий сев,

Чтобы некто не сеял средь ночи

Плевел черных на пажити Отчей,

Чтоб не сеял унынье и гнев.

Охраняющий душу мою,

Ангел Божий великой печали,

Здесь, на поле, я все лишь в начале,

Пот и кровь бороздам отдаю.

Серп Твой светлый тяжел и остер.

Ты спокоен, мой друг огнелицый.

В закрома собираешь пшеницу,

Вражьи плевелы только в костер.

И в этот вольный, безразличный город

Сошла пристрастья и неволи тень,

И северных сияний пышный ворох,

И Соловецкий безрассветный день.

При всякой власти, при любых законах,

Палач ли в куртке кожаной придет

Или ревнитель колокольных звонов

Создаст такой же Соловецкий гнет.

Один тюрьму на острове поставил

Во имя равенства, придет другой

Во имя мертвых, отвлеченных правил

На грудь наступит тяжкою стопой.

Нет, ничего я здесь не выбирала,

Меня позвал Ты, как же мне молчать?

Любви Твоей вонзилось в сердце жало,

И на челе избрания печать.

Я знаю, зажгутся костры

Спокойной рукою сестры,

А братья пойдут за дровами,

И даже добрейший из всех

Про путь мой, который лишь грех,

Недобрыми скажет словами.

И будет гореть мой костер

Под песнопенье сестер,

Под сладостный звон колокольный,

На месте на Лобном, в Кремле,

Иль здесь, на чужой мне земле,

Везде, где есть люд богомольный.

От хвороста тянет дымок,

Огонь показался у ног,

И громче напев погребальный.

И мгла не мертва, не пуста,

И в ней начертанье креста —

Конец мой, конец огнепальный.

Парижские приму я Соловки,

Прообраз будущей полярной ночи.

Надменных укротителей кивки,

Гнушенье, сухость, мертвость и плевки —

Здесь, на свободе, о тюрьме пророчат.

При всякой власти отошлет канон

(Какой ни будь!) на этот мертвый остров,

Где в северном сияньи небосклон,

Где множество поруганных икон,

Где в кельях-тюрьмах хлеб дается черствый.

Повелевающий мне крест поднять,

Сама, в борьбу свободу претворяя,

О, взявши плуг, не поверну я вспять,

В любой стране, в любой тюрьме опять

На дар Твой кинусь, плача и взывая.

В любые кандалы пусть закуют,

Лишь был бы лик Твой ясен и раскован.

И Соловки приму я, как приют,

В котором Ангелы всегда поют, —

Мне каждый край Тобою обетован.

Чтоб только в человеческих руках

Твоя любовь живая не черствела,

Чтоб Твой огонь не вызвал рабий страх,

Чтоб в наших нищих и слепых сердцах

Всегда пылающая кровь горела.

Присмотришься — и сердце узнает,

Кто Ветхого, кто Нового Завета,

Кто в бытии, и кто вступил в исход,

И кто уже созрел в Господне лето.

Последних строк грядущие дела

Стоят под знаком женщины родящей,

Жены с крылами горного орла,

В пустыню мира Сына уносящей.

О, чую шелест этих дивных крыл

Над родиной, над снеговой равниной.

В снегах нетающих Рожденный был

Спасен крылами Женщины орлиной.

Обряд земли — питать родные зерна,

А осенью, под ветром, умирать, —

Я приняла любовно и покорно,

Я научилась ничего не знать.

Есть в мире два Божественных искусства —

Начальное, — все, что познал, хранить,

Питать себя наукою стоустой,

От каждой веры мудрости испить.

И есть искусство. Как назвать — не знаю,

Символ его, — все зачеркнувший крест,

Обрыв путей, ведущих сердце к раю,

Блуждание среди пустынных мест.

Искусство от любимого отречься

И в осень жизни в ветре холодеть,

Чтоб захотело сердце человечье

Безропотно под ветром умереть.

Лишь этот путь душе моей потребен,

Вот рассыпаю храмину мою

И Господу суровому молебен

С землей и ветром осенью пою.

Не голодная рысит волчиха,

Не бродягу поглотил туман, —

Господи, не ясно и не тихо

Средь Твоих оголодавших стран.

Над морозными и льдистыми реками

Реки ветра шумные гудят.

Иль мерещится мне только между нами

Вестников иных тревожный ряд?

Долгий путь ведет нас всех к покою

(Где уж там, на родине, покой?),

Лучше по-звериному завою —

И раздастся отовсюду вой.

Посмотрите — разметала вьюга

Космы дикие свои в простор.

В сердце нет ни боли, ни испуга, —

И приюта нет средь изб и нор.

Нашей правды будем мы достойны,

Правду в смерть мы пронесем, как щит…

Господи, неясно, неспокойно

Солнце над землей твоей горит.

О, всё предчувствие, преддверье срока,

О, всё подготовительный восторг.

На торжищах земли закончим торг,

Проснемся, крикнем и вздохнем глубоко.

Ты, солнце вечности, восход багров

И предрассветный холод сердце душит.

Минула ночь. Уже проснулись души

От утренних, туманно-теплых слов.

И сны бегут, и правда обнажилась.

Простая. Перекладина креста.

Последний знак последнего листа, —

И книга жизни в вечности закрылась.