Антология поэзии русского зарубежья (1920-1990). (Первая и вторая волна). В четырех книгах. Книга первая

Спеши! Пусть ждут другие ягод, —

Ты ж цвет цветов и счастья рви,

Пей хмель вина и хмель любви,

Полней живи день каждый за год.

И в гимнах радостям земли

Без капищ, алтарей и пагод

Творца и Господа хвали.

Любовь и братство — бред людской,

Мираж несбыточный в пустыне:

Борьба за жизнь мрачит поныне

Возмездьем крови наш покой;

И жаждать мира даже вправе ль

Мы здесь, где братскою рукой

На утре дней зарезан Авель?

От неги сна в зыбях лагуны,

От женских ласк на берегу,

От вин в притонах я бегу

В пустыню моря: парус шхуны

Кренится, дик валов налет,

И снасти, как тугие струны,

Могучей песней ветер рвет.

Стремлюсь, робея, в мир желанный

Твоей души, открытой мне,

И труден в яркой новизне

Мой путь загадочный и странный.

Так правоверный, трепеща,

Чрез бездну в рай обетованный

Идет по лезвию меча.

Усилий тщетных проволочкой

Любви изжитой я не спас:

Ты отошла. И в поздний час

В письме последнем беглой строчкой

Я на смерть прошлое обрек…

В золе камина красной точкой

Погас дотлевший уголек.

Мы глухи. Плоти ткань груба —

В нас прежних жизней струны немы.

А сны — веков былых поэмы:

В них веет древняя судьба,

Как аромат в заветных винах,

Давно укрытых в погреба

В тяжелых каменных кувшинах.

Я от людей ушел к безлюдью[53]

Цветущих радостью пустынь:

Ширь необъятна, воздух синь,

И я, вдыхая жадной грудью

Песнь в аромате пряных трав,

Вручаю Божью правосудью

Всю горечь жизненных отрав.

Путь опустел. Чернеют шпалы

Бесстрастной лестницей утрат…

Прощай навек!.. В тоске закат

Спешит гасить свои опалы;

В полях туман ползет к стогам,

И мертвый лист свой краснопалый

Роняет клен к моим ногам.

Рыданий песнь, кадил бряцанье,

Нагар мигающей свечи

И в складках гробовой парчи

Лучей печальное мерцанье —

Последний дар тоски мирской…

А в мертвом лике — созерцанье

И все постигнувший покой.

Душа, подобно легкой серне,

Гонимой сворой лютых псов,

Бежит от темных голосов,

Зовущих вновь к пьянящей скверне,

К влекущим радостям низов…

А ей, как тихий зов к вечерне,

Иной, нездешний слышен зов.

Пока, упорные Сизифы,

Здесь с камнем жизни бьемся мы,

Там, на скрижалях синей тьмы,

Горят светил иероглифы;

И мы, вникая в их слова,

Читаем радостные мифы

О высшей правде Божества.

Я не комок бездушной глины, —

Я сам ваятель: жизнь свою

Творю я сам и создаю

Себе то радость, то кручины

Своею собственной рукой —

Хозяин полный и единый

Мне Богом данной мастерской.

Янтарно-желтая оса

Над золотистой медуницей

Поет задумчивой цевницей;

И песню светлую роса,

Истаяв трепетным алмазом,

С земли уносит в небеса

О счастье радостным рассказом.

Запад алеет сквозь рощу прозрачную,

И розовеют поля.

Словно стыдливо готовит земля

Юному маю постель новобрачную.

Чую я светлого мая прилет:

Чувства моложе, мечты дерзновеннее.

Страстной истомы волненье весеннее

Сердце безумное пьет.

В костре трещат сухие сучья,

Багровый свет дрожит во тьме,

И ткется мысль, как ткань паучья:

Виденья странные в уме,

А в сердце странные созвучья.

Майский воздух так прозрачен,

Вешний мир так юн и свеж,

Точно не был встарь утрачен

Райских пажитей рубеж.

Как на утре первозданном,

Краски в радужной игре;

Весь в бреду благоуханном

Сад томится на заре.

И в лучах звезды восточной,

Чуя жизненный рассвет,

Веет страстью непорочной

Яблонь чистый первоцвет.

В общей радости безлюдной

Безотчетно одинок,

Я иду в тревоге чудной

На алеющий восток.

В сердце зов тоски блаженной,

Словно зреющую новь

В нем зажгла зарей нетленной

Первозданная любовь.

Снится мне сегодня странно

В одиночестве моем

Близость светлой и желанной,

Ощутимой здесь во всем.

И с надеждой близкой встречи

На заре легко идти.

Цветом яблони мне плечи

Осыпают по пути.

Так под райские напевы

По ликующим садам

Шел в предчувствованьи Евы

Первосозданный Адам.

Колоколов гудящий зов

Плывет в ликующем прибое…

Как это утро голубое,

Твой взор глубок и бирюзов,

И ароматная березка

У древних темных образов —

Твоя задумчивая тезка.

Свод листвы роскошней малахита,

Ярче бронзы светится кора,

А трава богаче перевита,

Чем узор молельного ковра.

Это — храм. В его тиши охранной —

Близ Творца творение и тварь:

Каждый странник может невозбранно

Здесь воздвигнуть свой простой алтарь.

И, забыв, как праздную тревогу,

Вечный спор о Ликах Божества,

Своему Неведомому Богу

Принести бесстрашные слова[54].

Гамак в тени, а вкруг повсюду

И свет и блеск и полдня хмель:

Кружась, жужжит тяжелый шмель…

И, усыпляющему гуду

Без дум внемля, дремлю слегка,

Как дремлет, выйдя на запруду,

В разливе леностном река.

Луны лукавые лучи

В душе по бархату печали

Всю ночь желанной ложью ткали

Мечты в узор цветной парчи,

И сердце пело им ответом…

Но песня канула в ночи,

А ночь растаяла с рассветом.

Твердя, что мы, прожив наш век,

Уничтожаемся бесследно, —

Ты, горделивый человек,

Беднее гусеницы бедной.

Червяк пред смертью вьет кокон

Как ложе сна, и грезит жадно,

Что, пресмыкающийся, он

Проснется бабочкой нарядной.

Букеты роз цветут на пяльцах,

А за окном гудит метель;

И песнь прохожий менестрель

Поет о рыцарях-скитальцах.

Все в замке спит… Трещит камин…

Иголка медлит в тонких пальцах…

А в сердце — странник-паладин.

В угаре жизни год за годом

Я брал, бросал и вновь искал,

И, осушая свой бокал,

Пил горький опыт мимоходом.

Я — мудр, но ноша тяжела,

И никну я, как лишним медом

Отягощенная пчела.

В ночи, прислушиваясь к звуку

Грозы, идущей стороной,

Я нашу изживал разлуку:

Ни ты, ни я тому виной,

Что страсть, остыв, ушла навеки.

И все же, глядя в душный мрак,

Я ждал, чтоб мне он подал некий

Понятный сердцу вещий знак.

И было. Молния сверкнула,

Как росчерк властного пера,

И в книге жизни зачеркнула

Все то, что умерло вчера.

Загадка все одна и та ж:

Игрушка ль мы судьбы случайной;

Иль жизни смысл окутан тайной,

Как сфинкс, песков безмолвный страж;

Иль красота и радость мира

Нам только снится, как мираж

В пустынях синего эфира?

Рукой бесстрастной кости мечет

Судьба, бессменный банкомет;

Несчастье — нечет, счастье — чет,

Сегодня — чет, а завтра — нечет…

Играй! Не бойся — прост расчет:

Ведь жизнь твой проигрыш залечит,

А смерть и выигрыш возьмет.

В душе ни ропота, ни горьких сожалений…

Мы в жизни знали все. Мечтавшийся давно

Расцвет искусств — был наш; при нас претворено

Прозрение наук — в триумф осуществлений.

Мы пили творчества, любви, труда и лени

Изысканную смесь, как тонкое вино;

И насладились мы, последнее звено

В цепи взлелеянных веками поколений.

Нахлынул мир иной. С ним — новый человек.

Под бурным натиском наш утонченный век

В недвижной Красоте отходит в область мифов.

А мы, пред новизной не опуская век,

Глядим на пришлецов, как некогда на скифов

С надменной жалостью глядел античный грек.

Благой со строгими глазами

Темнеет Спас: благая Русь.

Я вновь в былом… Опять молюсь

Я пред родными образами,

Молитвы детские шепча…

О чем же крупными слезами

Так плачет белая свеча?

Всю ночь мело. Бил ветер ставней

И жутко плакал у окна…

И, одинокая, без сна

Душа томилась болью давней,

Молясь все ярче, все страстней,

Чтоб эта вьюга замела в ней

И самый след минувших дней.

Камин пригас. Пушась, как иней,

Зола повила головни.

Чуть дым клубится струйкой синей.

А за окном лежит пустыней

Чужой нам мир. И мы одни.

Простой, но близкий на чужбине

Напев, все тот же искони,

Ведет сверчок. В простой кручине

Мы, как в обрядном строгом чине,

Былые воскрешаем дни.

И в созерцательном помине

До боли милы нам они:

Друг, дай мне руку!.. А в камине,

Зардев, как алый блеск в рубине,

Мерцают угольев огни.

Всем жизнь моя была богата:

Любовью, песней и вином, —

Так пусть же вечер за окном!

Полны живого аромата

Былые сны, и их красу

С собой, под грустный блеск заката,

Я в сон последний унесу.