Антология поэзии русского зарубежья (1920-1990). (Первая и вторая волна). В четырех книгах. Книга первая

Есть целомудрие страданья

И целомудрие любви.

Пускай грешны мои молчанья —

Я этот грех ношу в крови.

Не назову родное имя,

Любовь безмолвная свята.

И чем тоска неутолимей,

Тем молчаливее уста.

Струись,

Струись,

Холодный ключ осенний.

Молись,

Молись

И веруй неизменней.

Молись,

Молись

Молитвой неугодной.

Струись,

Струись,

Осенний ключ холодный…

Всегда чего-нибудь нет, —

Чего-нибудь слишком много…

На все как бы есть ответ —

Но без последнего слога.

Свершится ли что — не так,

Некстати, непрочно, зыбко…

И каждый не верен знак,

В решенье каждом — ошибка.

Змеится луна в воде,

Но лжет, золотясь, дорога…

Ущерб, перехлест везде.

А мера — только у Бога.

Беги, беги, пещерная вода,

Как пенье звонкая, как пламя чистая.

Гори, гори, небесная звезда,

Многоконечная, многолучистая.

Дыши, дыши, прильни к Нему нежней,

Святая, радостная ночь безлунная…

В тебе рожденного онежь, угрей,

Солома легкая, золоторунная…

Несите вести, звездные мечи,

Туда, туда, где шевелится мга,

Где кровью черной облиты снега,

Несите вести, острые лучи,

На край земли, на самый край, туда —

Что родилась Свобода трехвенечная

И что горит восходная Звезда,

Многоочитая, многоконечная…

Освещена последняя сосна.

Под нею темный кряж пушится.

Сейчас погаснет и она.

День конченый — не повторится.

День кончился. Что было в нем?

Не знаю, пролетел, как птица.

Он был обыкновенным днем,

А все-таки — не повторится.

…Нет! из слабости истощающей

Никуда! Никуда!

Сердце мое обтекающей,

Как вода! Как вода!

Ужель написано — и кем оно?

В небесах,

Чтобы въедались в душу два демона,

Надежда и Страх?

Не спасусь, я борюсь

Так давно! Так давно!

Все равно утону, уж скорей бы ко дну…

Но где дно?..

Он приходит теперь не так.

Принимает он рабий зрак.

Изгибается весь покорно

И садится тишком в углу

Вдали от меня, на полу,

Похихикивая притворно.

Шепчет: «Я ведь зашел, любя,

Просто так, взглянуть на тебя,

Мешать не буду, — не смею…

Посижу в своем уголку,

Устанешь — тебя развлеку,

Я разные штучки умею.

Хочешь в ближнего поглядеть?

Это со смеху умереть!

Назови мне только любого.

Укажи скорей, хоть кого,

И сейчас же тебя в него

Превращу я, честное слово!

На миг, не навек! — Чтоб узнать,

Чтобы в шкуре его побывать…

Как минуточку в ней побудешь —

Узнаешь, где правда, где ложь,

Все до донышка там поймешь,

А поймешь — не скоро забудешь.

Что же ты? Поболтай со мной…

Не забавно? Постой, постой,

И другие я знаю штучки…»

Так шептал, лепетал в углу,

Жалкий, маленький, на полу,

Подгибая тонкие ручки.

Разъедал его тайный страх,

Что отвечу я? Ждал и чах,

Обещаясь мне быть послушен.

От работы и в этот раз

На него я не поднял глаз,

Неответен — и равнодушен.

Уходи — оставайся со мной,

Извивайся, — но мой покой

Не тобою будет нарушен…

И растаял он на глазах,

На глазах растворился в прах

Оттого, что я — равнодушен…

Смотрю в лицо твое знакомое,

Но милых черт не узнаю.

Тебе ли отдал я кольцо мое

И вверил тайну — не мою?

Я не спрошу назад, что вверено,

Ты не владеешь им, — ни я:

Все позабытое потеряно,

Ушло навек из бытия.

Когда-то, ради нашей малости

И ради слабых наших сил,

Господь, от нежности и жалости,

Нам вечность — веером раскрыл.

Но ты спасительного дления

Из Божьих рук не приняла

И на забвенные мгновения

Живую ткань разорвала…

С тех пор бегут они и множатся,

Пустое дление дробя…

И если веер снова сложится,

В нем отыщу ли я тебя?

Когда-то было, меня любила

Его Психея, его Любовь.

Но он не ведал, что Дух поведал

Ему про это — не плоть и кровь.

Своим обманом он счел Психею,

Своею правдой — лишь плоть и кровь.

Пошел за ними, а не за нею,

Надеясь с ними найти любовь.

Но потерял он свою Психею,

И то, что было, — не будет вновь,

Ушла Психея, и вместе с нею

Я потеряла его любовь.

Надежда моя, не плачь.

С тобой не расстанемся мы.

Сегодня меня палач

В рассвет поведет из тюрьмы.

Бессилен слепой палач.

Зарей зеленеет твердь.

Надежда моя! Не плачь.

Мы вместе сквозь смерть — за смерть.

Тройною бездонностью мир богат.

Тройная бездонность дана поэтам.

Но разве поэты не говорят

Только об этом?

Только об этом?

Тройная правда — и тройной порог.

Поэты, этому верному верьте;

Ведь только об этом думает Бог:

О Человеке.

Любви.

И смерти[9].

Я был бы рад, чтоб это было,

Чтоб так оно могло и быть,

Но чтоб душа у вас забыла

Лишь то, что надо ей забыть.

Не отдавалась бы злословью,

Могли бы вы его понять

И перестали бы любовью

Томленье, сон и скуку звать.

Я ж — ничего не забываю,

Томленьем вашим не живу,

Я даже если сплю — то знаю:

Я тот же весь, как наяву.

Армяк и лапти… да, надень, надень

На Душу-Мысль свою, коварно сложную,

И пусть, как странница, и ночь и день,

Несет сермяжную суму дорожную.

В избе из милости под лавкой спит,

Пускай наплачется, пускай намается,

Слезами едкими свой хлеб солит,

Пусть тяжесть зéмная ей открывается…

Тоща опять ее прими, прими

Всепобедившую, смиренно-смелую…

Она, крылатая, жила с людьми,

И жизнь вернула ей одежду белую.

Перестарки и старцы и юные

Впали в те же грехи:

Берберовы, Злобины, Бунины

Стали читать стихи.

Умных и средних и глупых,

Ходасевичей и Оцупов

Постигла та же беда.

Какой мерою печаль измерить?

О, дай мне, о, дай мне верить,

Что это не навсегда!

В «Зеленую Лампу» чинную

Все они, как один, —

Георгий Иванов с Ириною,

Юрочка и Цетлин,

И Гиппиус, ветхая днями,

Кинулись со стихами,

Бедою Зеленых Ламп.

Какой мерою поэтов мерить?

О, дай мне, о, дай мне верить

Не только в хорей и ямб.

И вот оно, вот, надвигается:

Властно встает Оцуп.

Мережковский с Ладинским сливается

В единый небесный клуб,

Словно отрок древне-еврейский,

Заплакал стихом библейским

И плачет, и плачет Кнут…

Какой мерою испуг измерить?

О, дай мне, о, дай мне верить,

Что в зале не все заснут.

Люблю огни неугасимые,

Люблю заветные огни.

Для взора чуждого незримые,

Для нас божественны они.

Пускай печали неутешные,

Пусть мы лишь знаем, — я и ты, —

Что расцветут для нас нездешние,

Любви бессмертные цветы.

И то, что здесь улыбкой встречено,

Как будто было не дано,

Глубоко там уже отмечено

И в тайный круг заключено.