Посвящается Г. В. Голохвастову
и Д. А. Магула
Там смерть всевластно разлита,
Где чаша поздняя допита
И где не жаждут вновь уста.
Где замыкается орбита —
Обозначается черта,
И беспредельна пустота,
Где радость вешняя добита.
Где радость вешняя добита,
Очей не радуют цвета
Сапфиров и александрита…
Отважен стойкий шаг гоплита[69],
Но под ударами хлыста
И шаг раба и шаг скота
Ползет бессильно, как улита.
Ползет бессильно, как улита,
За ночью день — одна чета:
Так зерна падают из сита…
А что была за острота
В бескрайних грезах неофита!
Как отблеск тусклого нефрита
Теперь — последняя мечта.
Теперь последняя мечта
Темнее тайн последних Крита
И беспросветна темнота.
Верна догадка Гераклита:
Никем извечная тщета
Была еще не понята,
Как ею жизнь была повита.
Как ею жизнь была повита,
Как безгранична суета,
Знал Соломон, а Суламита,
Любви бездумной простота,
Пленялась блеском хризолита
И нежной гладью малахита:
Везде — такая красота!
Везде такая красота,
Что старцы мудрые синклита
Движенье Божьего перста
Провидят в трещине гранита:
Закрыты к истине врата,
Но краска с Божьего холста
В моих полях была разлита!
В моих полях была разлита
И благодать и пестрота
Теплей отливов аксамита,
Но яркость их теперь не та:
Где жизнь, как полный день, отжита
И где не разлита амрита,
Там смерть всевластно разлита.
В моих полях была разлита
Везде такая красота…
Как ею жизнь была повита!
Теперь последняя мечта
Ползет бессильно, как улита:
Где радость вешняя добита,
Там смерть всевластно разлита.
15 апреля 1945
Рио-де-Жанейро
Даль степная неоглядна!
На пригорке — ветряки,
У речонки сохнут рядна
И цветные рушники.
Неказиста хаты дверца.
С огородных сорван гряд,
Вон стручков зеленых перца
Под кривой застрехой ряд.
На дивчиноньке — намисто,
Тяжелы в нем дукачи.
Стол готов и прибран чисто:
«Гречаныки у печи…»
Черный индийский узор,
Шорох шуршащего шелка.
Тешит внимательный взор
Черный индийский узор.
Как наяву до сих пор:
Нитки, наперсток, иголка,
Черный индийский узор,
Шорох шуршащего шелка.
La dolce morta[71]
У этих стен, добычею вражды,
Ложились воинов несметные ряды,
И варваров нестройные орды
Сражала римская когорта.
Былых побед отмечены следы,
Но обронила их плоды
Равенна тихая — la dolce morta.
Отцветает все, пышно цветущее,
Угасает все, ярко горящее,
Умолкает все, громко зовущее, —
Но с тобою, провидя Грядущее,
Прозреваю я в нем Настоящее.
Сохрани, Господь, средь лукавящих,
Всех, навек тобой обрекаемых
На позор надежд отвергаемых
Скорбный жребий свой сердцем славящих,
Слово Истины право правящих…
Там, на Млечном Пути, нет стремленью преград,
Там не надо брести шаг вперед, шаг назад:
От живых, не скорбя, приготовлюсь уйти,
Чтобы встретить тебя там — на Млечном Пути.
Я. И. Вендзягольской
Светло: огонь от дров все выше…
Тепло здесь в старом кунтуше.
Вверху же дым скользит по крыше,
Как вихри злобы — по душе.
Уют внутри, снаружи — стужа.
Казалось: днем нет места лжи,
Но тьма пришла, нам обнаружа,
Что мы — у вражеской межи,
Что мы, как жуткий призрак дома,
Которым властвует зима,
Что нам и ненависть знакома,
И нежность райская сама!
20 июля 1945
Рио-де-Жанейро
Переполнена чаша, склонились весы:
Жить осталось не годы, быть может — часы.
И нащупан ногой самый жуткий порог,
За которым ничто или что? Или — Бог?
В двадцать пять, в пятьдесят или в семьдесят лет
На зловещий вопрос недоступен ответ,
Но бессмертному чувству возможно найти
В безысходном к исходу живые пути,
И любви неизбывной надежным ключом
К неизвестному дверь мы с тобой отомкнем,
И в огромном саду иль на темном пруду,
Где я прежней тебя никогда не найду,
Наши тени сольются в нездешнюю плоть,
Чтобы Время с Пространством навек побороть.
1965