Баба Нюра в новом теле (деле) (СИ)

Глава 17

Вот же Штирлиц недоделанный, едрит твою копалки! Как углядел-то?

Нет, записку, что бы так ни было, я отдавать не собиралась. И вообще, заподозрила, что этот шпиён марамоешный нарочно мне тут глазки строил. И все его перепады настроения мигом прояснились. Выбрал, значит, самую молодую и неопытную, чтобы секреты семьи выманивать? Да в манную кашу его, змея проклятого!

Поди и спящим притворился, рассчитывая подслушать чего-то интересного…

Нет, это вряд ли. Храпел он очень достоверно. По-настоящему и с душой! К тому же вряд ли позволил бы везти себя в старой раздолбанной тележке, да ещё прикрытым циновкой, как жмурика какого-то.

Или да?

Всё это наводило меня на мысль, что у инспектора не так много доказательств вины нашей семьи (курица бородатая, с каких пор я стала считать её своей⁈), а это значит, что мальца можно использовать так же, как он пытается доить меня. Эта парный танец, юноша!

— О чём вы говорите?

Хлопнула ресницами, изобразила взгляд невинной овечки и мило улыбнулась, заведя руку за спину. Разумеется, он попался! Шагнул ко мне и, схватив за локоть, поднял мой кулак и заставил разжать пальцы.

О! Физиономия инспектора стоила всех многолетних тренировок шулерства! А что вы хотели? Если на дежурстве спать побаиваешься, нужно чем-то себя занимать, при этом увлечь и мужика, с которым дежуришь. Чтобы не поселилась в его дурной голове крамольная мысль увидеть во мне женщину.

Семь бед, один ответ. Карты! А чтобы не расстаться за ночь с месячным окладом, ведь наши кобелята тоже на руку нечисты, приходилось учиться ловкости рук. И не просто так я руку за спину завела. Можно сказать, что совершила стратегический маневр, отвлекая внимание инспектора, а сама записка уже перекочевала в карман.

Фокус провела чисто, Копперфильд бы утёр скупую мужскую слезу!

Больше я не собиралась недооценивать наблюдательность господина Мора.

Глядя на мою ладонь, инспектор усмехнулся и покосился на меня так, что я не сомневалась — догадывался, но был не уверен. Всё же ангельская внешность Ханны мне на руку. Кстати, о последней. Мор всё ещё удерживал мою кисть, и я попыталась изобразить смущение, вспомнив, как у меня штаны лопнули, когда старый унитаз чинила.

Судя по тому, как мужчина отдёрнул руку, к рыдающему Копперфильду с удовольствием присоединился бы ещё и Станиславский.

— Прошу прощения, — всё же извинился мужчина. — Видимо, мне показалось.

— Вы меня в чём-то подозреваете?

Я подняла на него взгляд, вспоминая, как начальник лишил меня тринадцатой зарплаты из-за того, что Саныч пропил деньги, выделенные для закупки прокладок, сантехнической нити и прочей мелочёвки, выписав в бухгалтерии доверенность на моё имя. И по щеке скатилась слезинка, которую тогда себе не позволила. Орала так, что Саныч месяц глухим притворялся. Зря только связки сорвала, этому пройдохе всё как с гуся вода.

В глазах инспектора опять промелькнуло сомнение.

Мне снова пришло на ум, что, возможно, семья Ханны ни в чём не виновата… Или виновата, но не настолько, как это представляют другие. Не зря же человек, который ради дела забыл о сне, всё же навещает нас, следит и сомневается?

Может, получится как-то смягчить приговор? И не придётся нам больше жить в аварийном доме и питаться травой и змеями? Спать на полу, рисковать здоровьем бабушки и малышки. Я чувствовала себя в ответе за этих избалованных роскошью женщин. Поэтому решила добить инспектора. Не ключом, а более грозным оружием. Врубив образ невинной девы на полную мощность, выпалила:

— Господин Мор, я хочу очистить имя своего отца. Позвольте мне сделать это.

Сунув руки в карманы, я сжала газовый ключ и записку.

Баба Нюра в деле!