Бич Божий

Константинополь, осень 968 года

Как уже говорилось, оскопление незаконнорождённых мальчиков широко практиковали при дворе в Византии. Император Роман Лакапин повелел кастрировать сына своего, Василия Нофа, плод его любви к русской пленной. Евнух вырос в монастыре, был начитан и образован. В силу своего положения, он не мог претендовать на наследство и трон, но отец-император завещал ему небольшое имение, приносившее неплохой доход. Новый император, Константин Багрянородный, был женат на сестре евнуха Василия — Елене — и назначил его собственным помощником. Но судьба переменчива, а особенно при дворе, где всегда плетутся интриги: после смерти Константина Багрянородного к власти пришёл его сын Роман II — со своим помощником, тоже евнухом — Иосифом Врингой. А Василий Ноф отправился в собственное имение. Некоторое время спустя он вернулся в столицу, жил у себя во дворце, читал лекции на юридическом факультете университета и лелеял честолюбивые замыслы...

Час его пробил со смертью Романа II (слухи ходили, что Феофано и Василий императору подсыпали яд). Ноф поддержал Никифора Фоку, поднял восстание в Константинополе и, вооружив три тысячи собственных рабов, осадил дворец Вринги. Вринга был низложен и отправлен в ссылку. А Никифор Фока, объявленный василевсом, евнуха Василия сделал председателем сената, первым министром и присвоил ему титул паракимомена.

К осени 968 года евнуху исполнилось шестьдесят четыре. Он был худ и злобен, маленького роста, с жёлтым сморщенным лицом, крючковатым носом, сгорбленной спиной и кривыми ногами. Паракимомен ходил, опираясь на палку. Ненавидел всех, кроме чёрного кота по кличке Игрун, — толстого, закормленного сметаной и здорового как собака. Кот был также кастрирован во младенчестве Евнух возил его с собой в сенат, в замок Вуколеон и на ипподром. Только перед храмом Святой Софии оставлял на руках у раба при входе.

Две недели назад у Василия Нофа с отстранённым от должности логофета Иоанном Цимисхием состоялся такой разговор.

— Не волнуйся, — сказал паракимомен, сидя с Игруном на коленях и водя жилистой ладонью по спине кота. — Я добьюсь, что Никифор переменит своё решение. Сможешь жить ближе к Феофано — например, в Халкидоне Будешь еженощно ездить к ней через Босфор.

Рыжий армянин покраснел. Произнёс, отводя глаза:

— Я прошу без пошлых намёков. Речь идёт о чести императрицы!

— Что ты, что ты! Я не стал бы намекать на несуществующие вещи... Пошутит, пошутил. Буду говорить откровенно: ты мне нужен, Цимисхий.

— Для чего?

— Знаешь, для чего... Василевс Никифор Фока — политический труп. Он зарвался Задушил всю страну налогами, запретил монастырям земли покупать и так далее. Больше тебе скажу: хочет оскопить императоров Константина и Василия и отправить их в монастырь. А престол завещать брату Льву..

— Быть того не может!

— Правда, правда. Без тебя я не справлюсь, но и ты без меня ничего не сможешь. Надо быть в союзе. Если победишь — станешь василевсом. Гарантирую.

Иоанн посмотрел на евнуха с недоверием:

— Ты, Василий, хочешь уничтожить меня? Я начну собирать людей, а Никифор потом будет извещён? И отрубит мне голову?

— Сомневаешься? Правильно делаешь, Цимисхий. В наше время нельзя доверять никому. Я и сам себе иногда не верю... Пошутил, пошутил. Поезжай в имение своё и жди перевода в Халкидон. Сам увидишь, что я не лгу.

Паракимомен был уверен в поддержке Иоанна. Оставался патриарх — неподкупный девяностолетний старик, тоже евнух, сторонившийся закулисных игр. Но, как стало известно Нофу, высший церковный иерарх выражал недовольство политикой Никифора в отношении священнослужителей. В частности, Фока издал закон, по которому сам утверждал всех епископов, — одного желания патриарха было отныне мало. И Василий, оставив Игруна на попечение слуг, покатил в резиденцию главы греческого православия.

Звали патриарха Полиевкт. Высохший, больной, он впадал иногда в беспамятство, рвался в такие минуты изгонять Антихриста из храма Святой Софии, якобы сидящего там под аналоем; но обычно был тих и вял, обожал варенье из вишен и часами слушал, как поют псалмы.

Неожиданный визит паракимомена патриарх воспринял без удивления. Подал руку для поцелуя. И, тряся голым подбородком, произнёс голосом скрипучим и нудным:

— С чем пожаловал, первый министр? Не случилось ли что худое в палестинских землях с войском Никифора Фоки?

— К сожалению, нет, ваше святейшество.

— Почему — «к сожалению»? — вытянул губы Полиевкт.

— Потому что клятвопреступнику не должна удача сопутствовать.

— Наконец-то и ты осознал это в полной мере! — оживился старик. — Я всегда говорил, что Никифор Фока — воплощение дьявола. Мало того, что церковь нашу по миру пустил, так ещё и женился на этой Мессалине-Феофано, будучи крестным отцом её дочери, маленькой принцессы Анны. Это тяжкий грех!

— Да, но вы, как мне помнится, этот брак освятили...

— Мне пришлось. Я потребовал от Никифора: или развестись, или оказаться отлучённым от церкви. А Никифор сказал: «Я выбираю Феофано!» Вот мерзавец!.. Но собрание епископов разрешило женитьбу — в виде исключения... Кроме того, отец василевса — Варда Фока — и ещё протопоп Стилиан присягнули на Библии, что Никифор никогда не крестил принцессу. Ложь, конечно, но, с формальной точки зрения, было чисто... — Тонкая шея Полиевкта, не выдержав тяжести белого клобука, склонилась, и патриарх, утомившись разговором, тихо задремал.

Впрочем, забытье длилось несколько мгновений; немощный старик пробудился, заморгал, закашлял и привёл клобук в вертикальное положение.

— Да? — спросил он. — Так о чём бишь мы?

— Существует мнение, что Никифор Фока исчерпал свой потенциал...

Патриарх посмотрел на Нофа. В целом картина выглядела комично: оба евнуха — сморщенные, сухие, жутко некрасивые, но роскошно одетые — в дорогие материи, вышитые золотом и усыпанные бриллиантами.

— Если вы убьёте его, я буду против, — проскрипел Полиевкт. — Но любой другой способ отстранения поддержу... А кого хотели бы вместо?

— Иоанна Цимисхия.

Патриарх поморщился:

— Тоже запятнал себя связью с Феофано. Но Цимисхий умнее, тоньше, не такой негодяй... с ним сотрудничать будет легче...

Паракимомен встал, кивнул:

— Ваше святейшество, рад, что вы меня поняли. — Он поцеловал Полиевкту руку — Думаю, излишне напоминать, что наш разговор — государственная тайна?

Тот махнул перстами:

— Прочь, прочь ступай, я тебя не видел, ты меня не слышал... Но учти: только не убийство. Прокляну, отреку!..

— До свидания, ваше святейшество, доброго вам здоровья...

И, стуча палкой по шлифованному мрамору, евнух вышел из резиденции. «Только не убийство! — повторил паракимомен. — Говорить легко, сделать трудно. Без убийства не обойтись. Но его представить можно по-разному...»

Этот человек предрешал судьбу половины Европы и части Азии: Византии, Руси, Сирии, Италии. Жилистыми узловатыми пальцами дёргал за ниточки Историю...