Бич Божий

Вышгород, лето 969 года

От известия о пожаре в церкви Святой Софии с Ольгой Бардовной сделался удар. Омертвели правая нога и рука, подскочила температура, и язык ворочался еле-еле. Слабая, безвольная, мать-княгиня лежала тихо, только время от времени слёзы капали у неё из глаз. И прислужница утирала их кружевным платочком.

В Вышгород приехал отец Григорий. Рассказал о случившемся, но и обнадёжил: прихожане начали средства собирать, чтобы службу восстановить в старой церкви Ильи-пророка на Подоле, а купец Иоанн отвалил сто золотников (на такую сумму можно было купить пять заморских невольников).

— Службу восстановите... — через силу произнесла княгиня. — А вот кто мне сына сделает заново?.. Грешника, антихриста... Дума эта убивает меня...

— Не кручинься, матушка, — успокоил её святой отец. — Во грехе пребывает по неведенью своему. Человек он не злой, отходчивый. Накричит, даже поколотит, а потом жалеет, что побуянил. Сказывали, что и Настеньку навестил он в одрине, спрашивал о её здоровье, подарил золотые колты. Бог даст, придёт ещё в лоно церкви. Сына не проклинай. Иисусом Христом завещано: зло на ближнего совестно держать.

Ольга Бардовна тяжело дышала. После паузы задала вопрос:

— Что за вести... прибыли с Путятой... из Болгарии?

— Говорят, плохие. Якобы болгары при поддержке греков то ли взяли, то ли осадили Переяславец. Святослав собирается ехать к нашим на выручку.

— Скоро ли отбудет?

— Вроде бы в начале иуля.

— Повидаться желаю с ним... перед смертью, в остатний час...

— Что ты, Ольга Бардовна, ты ещё поправишься, станешь танцевать. Да и то: Святослав уедет, кто ж осмелится править в Киеве? Кроме как тебе, больше некому.

— Будто бы не знаешь.

— Видит Бог: не имею понятия.

— Ярополк в Киеве, а Олег в Овруче...

— Да Господь с тобой! Ярополк — кисель, не окреп ещё ни умом, ни телом. А Свенельдич Олега за Древлянскую землю загрызёт живьём.

— Я сказала сыну... Русь делить не позволю... Внуки перессорятся... А поганые — тут как тут, поимеют счастье... Но — упёрся, злится, ругается. Для него Дунай краше всех днепров... Наказанье просто... — Слёзы потекли по её щекам.

— Успокойся, матушка. Про раздел земель ничего не слыхивал. Не посмеет, думаю. Ты за Святославом пошли — дескать, повидаться накануне похода — и поговори с ним по-матерински. Может, образумится, не допустит глупости.

— Да, пошлю, сегодня же и пошлю...

Предстояла отцу Григорию и другая работа: Милонег, скрывавшийся от великого князя во дворце Ольги Бардовны, захотел креститься.

— Истинно ли веруешь, сын мой? — произнёс священнослужитель. — Не боишься ли гнева своего отца, Жеривола? Он не любит святую церковь. А узнав о пожаре в нашей Софии, радовался вельми и поставил требы идолам на Лысой горе.

Преклонив колено, Милонег сказал:

— Я хочу быть с Анастасией. И соединиться с ней именем Христа. Остальное для меня не имеет никакого значения.

— Не раскаешься ли в содеянном, не в порыве ли безрассудных чувств совершаешь это, а потом изменишь мнение: мол, ошибся и поспешил?

— Никогда. Взвесил хладнокровно.

— Коли так — крещу.

Прилетела в Вышгород тётка Ратша, стала пользовать Ольгу Бардовну, потчевать разными отварами, танцевать и произносить заклинания. На четвёртый день у недужной спала температура, улучшилась речь, на отнявшихся руке и ноге понемногу зашевелились пальцы. Тётка Ратша торжествовала.

А увидевшись с Милонегом, сунула ему свёрнутый кусочек пергамента. Он раскрыл его и прочёл по-гречески: «Люблю. А.» Милонег поцеловал милые каракули, бросился за Ратшей, стал её расспрашивать:

— Как она? Сильно ли болеет после пожара?

Дряблое лицо ведьмы было непроницаемо. Складки на щеках лежали торжественно.

— Ничего, оклёмывается помалу, — только и ответила тётка.

— Передашь записку?

— Нет. Опасно. Говори на словах.

— Первое: крестился. И второе: люблю. Третье: скоро увидимся.

Знахарка взглянула на него с сожалением:

— Не мечтай о последнем. Схватят — разорвут.

— Бог меня поддержит.

В дни второго моления о дожде, то есть с 3 по 6 июля (червеня), прибыл в Вышгород Святослав. Был он энергичен и строг — в том обычном настроении, что случалось с ним накануне похода. Быстро вошёл в одрину к матери, преклонил колено, край одежды поцеловал. И сказал, вставая:

— Ратша уверяет, что ты поправляешься. Очень, очень рад.

— Сядь, сынок... — попросила княгиня. — Не спеши, пожалуйста. Дай мне посмотреть на тебя. И поговорить напоследок...

Он согласно сел, принялся накручивать ус на палец.

— Скоро ль выступаешь?

— Вот отмолимся о дожде и отбудем.

— Земли поделили?

Святослав помедлил, но решил мать не огорчать и соврал:

— Нет ещё пока. Если встанешь — может, и делить будет незачем.

— Я не встану, милый... Даже если встану, то уж ненадолго... оставляй всё на Ярополка. А Древлянскую землю не бери у Свенельда. Он Олега убьёт.

— Пусть попробует только! — рассердился князь. — Ослеплю тогда, вырву ему язык. Буду беспощаден.

— Поклянись мне, родной, что, пока я жива, Русь делить не станешь... Умиротвори душу матери. Дай успокоение перед смертью.

— Хорошо. — Он поцеловал княгиню в плечо. — Будь по-твоему. Мне здоровье твоё важнее.

Ольгины глаза просветлели. Непослушной кистью робко перекрестила сына.

— И ещё об одном молю. Наперёд скажи, что и это выполнишь.

— Как же так — загодя сказать? — удивился князь.

— Да, скажи, чтоб не передумал.

— Ну, клянусь, клянусь. Сделаю, что хочешь.

— Ты сегодня добрый... Благодарна тебе, сыночек... — Левой, действующей рукой, провела по его лицу. — Не держи зла на Милонега.

Святослав сразу помрачнел. Дёрнул себя за ус и проговорил:

— Где он? У тебя?

— Да, нашёл приют... Он крестился недавно у отца Григория...

— Вот мерзавец! Задушу ублюдка!.. Пусть придёт немедля!

Мать-княгиня заволновалась:

— Ты ведь слово дал — зла не причинить...

— Я ж не ведал, о чём ты! Он не умер во время жертвы богам. А потом залез в одрину к моей невестке. Целовал её! Может, обесчестил — кто знает! Как же я могу это ему спустить?

— Поругай, конечно, накажи за дело, я не возражаю. Но не убивай — прояви великодушие, как тебе пристало. — Ольга Бардовна дрожала от напряжения.

Святославу сделалось её жаль:

— Не переживай. Коли обещал — не убью.

— О, счастливый день! — улыбнулась та. — Бог меня наградил за все мои добрые дела...

Привели Милонега. Он упал на колени, начал кланяться князю и княгине и просить о прощении.

— Я ведь предупреждал тебя, — оборвал его Святослав, — помнить, в Переяславце, на пиру? Как же ты, червь, холоп, воли княжьей посмел ослушаться, осквернил чертоги сына Ярополка?

Молодой человек молчал, стоя на коленях, понурый.

— Счастье твоё, что княгиня Ольга покровительствует тебе. Вот моё решение: завтра, в Ярилов день, будешь бит на Бабином Торжке. Двадцать девять ударов розгами. Отлежишься дома, а затем отправишься вместе с нами в Болгарию. Коль убьют в бою — значит, то судьба; коли выживешь — боги тебя простили. Всё!

Милонег захотел поцеловать ему край штанины, но правитель Киева оттолкнул юношу ногой. Гриди Святослава утащили наказанного. Он почти не сопротивлялся. Думал, что увидится с Настенькой — или во время порки, или накануне отъезда...

Добрые слова Святослава помогли матери-княгине: 5 июля встала она с постели, ела с аппетитом, говорила с отцом Григорием о возможности съездить в Псков, на могилы предков. Но 10 июля с ней случился новый удар, парализовавший её окончательно.

Еле шевеля языком, Ольга Бардовна сказала священнику:

— Исповедоваться... хочу...

— Полно, матушка, — отвечал ей Григорий. — Я уж все грехи много раз тебе отпускал.

— Об одном не знаешь...

— Скрыла от меня?

— Скрыла... да... Было мне в ту пору тридцать семь годков... Мы размолвились с сыном... Стал он править... Я уехала в Вышгород... Здесь меня навестил Свенельд... Он склонил опять... Проявила слабость... — женщина, устав, замолчала.

— Ничего, что ж теперь кручиниться? — успокоил её духовный отец. — Столько лет прошло!

— Погоди... — вновь заговорила княгиня. — Это не конец... Понесла я тогда от Свенельда...

— Господи! Неужто?

— А в положенный тому срок родила ребёночка... девочку...

У отца Григория побелели губы:

— Где ж она теперь?!

— Мы ея подбросили... к церкви Святой Софии... Ты и подобрал... и отдал купцу Иоанну...

— Свят, свят, свят! — осенил себя крестным знамением священник. — Кто бы знал, что Найдёнка — дочь твоя?!

— Дочь... моя...

— Стало быть, она вышла замуж за родного брата?!

— Да, по отцу за родного брата... — И княгиня Ольга забылась.

А священнослужитель, потрясённый, сидел, продолжая креститься.

Он соборовал умирающую — под молитву смазал священным елеем лоб её, щёки, губы, грудь и руки. В 5 утра 11 июля 969 года сердце Ольги остановилось.

В соответствии с волей вновь преставившейся, погребли её по христианскому обычаю. Приезжал Святослав, постоял над могилой матери и, ни слова не проронив, ускакал восвояси, в Киев. Утром 14 июля тридцатипятитысячное войско князя выступило в Болгарию.