Бич Божий

Овруч, осень 973 года

Странно распорядилась природа: если внешне Ярополк походил на Красаву, а в характере у него часто проявлялся взбалмошный и капризный нрав Святослава, то Олег был, наоборот, — копия отца, но в душе был довольно миролюбив. Положение среднего сына ущемляло его. Это было несправедливо: Ярополк мог учиться плохо, месяцами не вылезать из одрины, не уметь стрелять и бороться, только всё равно оставался главным наследником киевского князя; а ему, Олегу, сильному и ловкому, спорому в науках, доставались вторые роли. И о личной жизни старшего позаботился Святослав: выкрал для него монашку благородных кровей. И не то чтоб Олег влюбился в Анастасию — просто было обидно от подобной несправедливости. Он бы сделался для гречанки лучшим мужем! Ярополк вообще ни на что не способен, и недаром поэтому дядя Милонег смог прельстить маленькую пленницу. Так и надо брату! Пусть походит с ветвистыми рогами, как обманутый муж!

Переехав в Овруч, средний сын Святослава поначалу ходил как в воду опущенный: после Киева все ему не нравилось: и дворец — не дворец, а боярский дом, некрасивый и непраздничный; постная невкусная пища; тёмные провинциальные люди с неприятными привычками; даже речка Норин не могла сравняться с Днепром — ни по ширине, ни по глубине, ни по красоте. Главным достоянием Древлянской земли были её бескрайние леса. А уж ягод, зверей и птиц в них было видимо-невидимо! И Олег увлёкся охотой, ставил перевесы — сети и силки, бил волков, но особенно гордился, если удавалось выйти на медведя. И ещё любил собирать полюдье: объезжал по кругу свои владения, делал остановки на специальных погостах, отбирал лучшие меха и продукты. Не гнушался поразвлечься с простыми древлянками. А одну из них — востроносую Верещагу — взял с собою в Овруч и назначил ключницей. Девушка была видная — с крепкими руками и тонкой талией; правда, подкачало слегка лицо — было сплошь усеяно пигментными пятнами; впрочем, всё равно Верещага ходила в фаворитках и покрикивала на слуг.

Князю верно служил Путята. Он приятельствовал с Олегом давно, чуть ли не с младенческих лет: вместе занимались у Асмуда, вместе учились у Мстислава Свенельдича везённым наукам. И, конечно, сообща не любили Ярополка. А поскольку Лют прибрал власть к рукам в отсутствие Святослава, то в последнее время и Люта тоже.

Самым знаменитым боярином в Овруче был Валуй. Он считался равным по роду князю Малу и всегда с ним соперничал. И поэтому сразу стал на сторону Свенельда после разгрома Искоростени. Даже подавал челобитную Святославу — изменить название города Малина; но вступилась княгиня Ольга. Сын не стал тогда идти против матери, и Валую ответили молчанием; а потом его предложение вовсе затерялось. Он пытался возбудить дело уже при Олеге, но и у него не нашёл сочувствия, отступился. А тем более мысли древлянского боярина вертелись возле новой идеи: он имел на выданье двух роскошных дочек — старшую Ненагляду с младшей Ирпой. И, естественно, хотел породниться с князем. Но Олег не выказывал к этому сочувствия. Судя по всему, он вполне был доволен Верещагой.

Но зато Путята проявил активность: он посватался к Ирпе — рыхлой, дебелой и всегда сонной, — получил согласие, а затем, женившись, и большое приданое. (Сам Путята происходил из достойного боярского рода Ушатичей, а сестра его родная, Белянка, замужем была за Мстиславом Свенельдичем, нагуляв, помимо законных детей — Тучко и Бессоны, — от Добрыни Неждану.) Жизнь у друга Олега складывалась удачно — он разбогател и давал деньги в рост. А Ирпа принесла ему на второе лето девочку Забаву Дом наполнился детским плачем, но Путята был счастлив; он вообще принадлежал к бесхитростному славянскому типу — делал то, что принято, в праздники гулял от души, на войне рубил, по умершим плакал, ни на что не сетовал, принимая жизнь в полном её многообразии, без желания что-либо изменить.

Лишь одно угнетало Олега и его окружение — тайные и явные притязания Клерконичей на Древлянскую землю. Началось с малых пакостей — случаев охоты в княжеских лесах. Дальше — больше: нападали на купеческие подводы, грабили деревни, убивали скот, нагло угоняли людей. Но Олег терпел: знал, что если начать войну Мстиша и Свенельд со своей дружиной вмиг его растопчут. Стычки происходили, конечно, — с равными потерями с обеих сторон (два-три человека, не больше, в каждой), но до крупных военных действий дело не доходило. Сохранялся непрочный паритет. И Олег понимал: от прямой агрессии сдерживает Клерконичей один Ярополк. Пусть какие-никакие, но братские чувства не дают ему захватить Овруч. Стало быть, желание имелось одно: не ссориться с киевским правителем. Не вступать с ним в конфликты. Не давать повод для раздражения.

И поэтому появление Милонега с женой Ярополка вызвало в Олеге негостеприимные чувства. Факт свершившейся измены радовал его, тешил самолюбие, но последствия в виде гнева брата и возможного налёта Клерконичей наполняли душу тревогой. Между дядей и племянником состоялся разговор.

Милонег сказал:

— Ты, я вижу, не рад нашему приезду. Ходишь мрачный, как осенняя туча, не здороваешься с Настёной. Между тем я хочу напомнить: в церкви Святой Софии ты впрямую приглашал меня и её скрыться в Овруче. Или ты забыл? Или изменил данному тобой слову?

Теребя по-святославовски длинный ус, тот ответил:

— Знаю, знаю! Но тогда было всё иначе. Управлял отец. И его боялись Клерконичи. А теперь они страшно распоясались, да и брат не захочет церемониться больше. От него сбежала княгиня! Это хоть кого выведет из терпения.

Савва произнёс:

— Нам идти нынче некуда. На носу зима. Настенька — гречанка, холод для неё хуже смерти, да ещё была нездоровой много дён, не успела пока окрепнуть. Ехать в Новгород в это время — значит погубить её. И потом зимой вряд ли Мстиша и Свенельд сунутся к тебе. Киев хоть и рядом, да дороги в Древлянской земле худые, а как снег навалит — вовсе не проедешь. Стало быть, пробыть у тебя до весны мы можем спокойно. А потом — как скажешь. Видеть не пожелаешь — двинемся на север к Добрыне или же на юг, в Болгарию, к Калокиру.

Поразмыслив, Олег решил:

— Хорошо, до весны живите.

— Благодарствую тебе, — поклонился Савва. — Бог тебе воздаст за такое благодеяние. — А потом заметил: — Между прочим, я могу быть тебе полезен в военном смысле. Как-никак, отслужил князю воеводой, он мне доверял город Переяславец-на-Дунае. Зиму нечего сидеть сложа руки. Надо подготовиться к обороне. Оснастить дружину. Обучить народ. Выставить дозоры Укрепить городские стены. Перерезать дороги рвами. Вышек понаставить и насыпать валы. Я готов этими делами заняться.

Князь повеселел и кивнул:

— Славно! Я согласен. Так оно и будет. Надо привлечь Путяту, он совсем рассиропился возле люлек да юбок. Действуй, дядя. Коли хорошо подготовимся, может, я не стану изгонять вас из Овруча! — и в глазах у Олега вспыхнули огни — совершенно такие же, как когда-то у Святослава.

Так прошла зима. Многое из того, что предполагал Милонег, выполнить сумели. Кое-что осталось невоплощённым: в сильные морозы действовать было трудно. Словом, основные работы начались по весне. И племянник разрешил беглецам остаться.

Отношения Настеньки и Саввы были замечательными. Он в буквальном смысле носил её на руках, а она сдувала с него пылинки. В первую их совместную ночь Милонег стоял на коленях у одра, положив голову на руки, и смотрел на свою избранницу, любовался и плакал.

— Что ты, милый? — спрашивала она, гладя его по буйной шевелюре.

— Силы нет притронуться, — извинялся молодой человек. — Я так долго мечтал об этом миге, что боюсь испортить его грубыми поступками и словами... — Он задул свечу, и свершилось Нечто, что осталось тайной для них двоих, и любые образы для описания этого слишком приземлённы.

— Господи, — шептала она потом, — у меня такого никогда ещё не было... Правда, Саввушка...

Он благодарил, покрывая её уста, чело и ланиты тысячью восторженных поцелуев.

Милонег придумывал для Анастасии массу всевозможных сюрпризов: уходя из дома, оставлял на столе, на шитьё и на умывальнике бересты-записочки со словами по-гречески: «Обожаю», «Боготворю», «Агапэ», — и она находила их со смехом, целовала и прятала на память; иногда, придя, он мяукал под дверью, а когда озадаченная гречанка выходила посмотреть на приблудную кошку, обнимал её и кружил по горнице; иногда приводил домой местных ребятишек, заставлял их петь уморительные частушки, подпевая сам. Бесконечные зимние вечера проходили для милых славно: Настя шила, Милонег читал ей по-гречески книжку или же рассказывал сказки, пел под гусли. Церкви в Овруче не было, и они справляли Рождество, Крещение, Сретение, Благовещение, Пасху и Троицу сами, даже без икон, соблюдали пост, мысленно обращаясь к Богу. Настенька пекла куличи, Милонег строил горку для крашеных яиц, и любовники, разговляясь, целовали друг друга без счёта, восклицая: «Христос воскресе!» — «Воистину воскресе!» По весне гуляли на берегах Норина, рвали цветы, ставили у себя в светлице. Тихая семейная жизнь благотворно повлияла на здоровье княгини: у неё улучшился аппетит, округлились щёчки, а в глазах появилось милое лукавство, свойственное всем счастливо живущим в браке женщинам. Лишь порой она кручинилась и вздыхала, говорила грустно: «Савва, я боюсь. Ярополк и Лют набегут на Овруч. Нам несдобровать». «Ничего, любимая, — успокаивал её Милонег. — Отобьёмся как-нибудь. С нами Бог».

А в начале июня появился посланник от Ярополка — воевода Вовк. Он приехал тем же водным путём, что и беглецы, — через Днепр, Уж и Норин. Свой маршрут оправдывал тем, что боялся налететь по дороге в лесу на Путятины разъезды (значит, в Киеве были уже наслышаны о военных приготовлениях у Олега).

Вовк, по прозвищу Блуд, с лохмами волос, как у пса Полкана, прыщеватый, слегка дурашливый, был настроен миролюбиво. Принятый Олегом, он сказал, почёсывая затылок:

— Старший брат кланяться велел. Он не хочет распри. Возврати ему Настеньку, и великий князь обещает удержать Клерконичей от набега.

— Я подумаю, — объявил Олег. — Дай мне поразмыслить, взвесить «да» и «нет». Через десять дней я тебе отвечу. Торопиться некуда. А пока останься у меня во дворце, познакомься с нашим житьём-бытьём. Девушки у нас огневые, — подытожил князь, зная слабость Блуда.

У того загорелись интересом глаза:

— Да неужто? Это дело. А невесты не сыщется у вас какой-нибудь состоятельной? Я вдовец третий год. Жёнка моя, Любава, дочь Свенельда Клерконича, в одночасье преставилась. Надоело куковать одному, точно перст.

— Отчего ж, найдём. Вот хотя б Ненагляда — у боярина Валуя. Славная девица. Сам бы взял её, но тебе уступлю как другу.

— И приданое отец даст приличное?

— Хо! А то! За меньшую, за Ирпу, мой Путята Ушатич взял четыре деревни, да лесное урочище, да четыреста гривен серебром. Не считая шуб, мехов и домашней утвари. За старшую же, почитай, раза в два поболе. Ведь и ты родом познатнее. Значит, можешь стребовать.

— Я бы поглядел на невесту. Коли мне понравится — мигом сговорюсь!

И действительно сговорился. Сам Олег выступал посредником. Как откажешь князю? Свадьбу сыграли шумную, с бубнами, колокольцами, с песнями и плясками, всё население Овруча, от велика до мала, упивалось мёдом и пивом три дня подряд. Правда, Вовк, худощавый и долговязый, выглядел немного комично рядом с полной и маленькой Ненаглядой, — ну да что судить! Дело было сделано. Блуд застрял больше чем на месяц, возвращался в Киев с молодой женой, раздобревший, невозмутимый. Спрашивал Олега:

— Что сказать Ярополку, как отговорить от похода?

— Ты, во-первых, скажи, что княгиню с её полюбовником в Овруче не встретил. Дескать, брат их не принял. Якобы весной поскакали на юг, во впадения Калокира. Во-вторых, что пока женился, ты объездил окрестности города, видел, как устроена у нас оборона — рвы, валы, стены, вышки — лучше не соваться. В-третьих, мол, Олег хочет с Клерконичами мира. И готов откупиться частью лесной земли, например, по Ужу и по Ирше. Вплоть до Малина. Пусть зашлют послов. Я их встречу, как подобает.

С этим новобрачные и уехали.

Весь остаток лета Овруч жил спокойно. Милонег заканчивал свои укрепления, а Путята занимался с дружиной. Помогали им бывшие причты Жеривола — Ёрш и Немчин. Князь послал воеводу на полюдье — сам остался в городе. Возвратившись, Путята доложил: слухи нехорошие; Блуду не поверили и хотели этой же осенью воевать Древлянскую землю; но опальный Жеривол напустил порчу на Мстислава — тот покрылся язвами, и кудесник вылечил его при условии, что набега не будет. А куда судьба повернётся на другое лето — Бог весть.

Так Анастасия и Милонег задержались в Овруче на вторую зиму.