Бич Божий

Старая Ладога, весна 970 года

Дальний родственник жены Олафа Трюгвассона — Херигар-младший, торговавший на Руси скандинавским оружием, — зиму провёл у себя в имении в Швеции, а весной отправился в Новгород с новой партией товара. Были у него для сановного норвежского родича интересные новости политического свойства. И поэтому, по прибытии в Старую Ладогу, разместившись в тёплых клетях дворца и попарившись в бане по русскому обычаю, отобедав с семьёй Трюгвассона и уединившись с Олафом в его кабинете, Херигар сообщил конунгу:

— Я к тебе с вестями. Харальд Серый Плащ убит.

Трюгвассон от волнения даже побледнел. И спросил с напором:

— Точно знаешь?

Херигар — щуплый и плешивый, но с косматой пышной бородой и ушами летучей мыши — оттопыренными, заострёнными кверху — мелко засмеялся.

— Мне рассказывал Сигурд Свинья. Он приехал из Англии с поручением к шведскому королю Эйрику Седьмому. Мы с ним виделись в Бирке, посидели, выпили. У него обширные планы...

— Говори, не тяни, пожалуйста.

— Харальд Серый Плащ, захватив Норвегию с помощью датчан, не хотел власти над собой. Он поссорился с датским королём Харальдом Синезубым. Началась война. Синезубый снарядил армию во главе с норвежцем, преданным ему, выходцем из Хладира — ярлом Хоконом Сигурдарссоном. Знаешь его?

— Ну ещё бы! Наглый, отвратительный тип. Сластолюбец, каких свет не видывал.

— Вот и Сигурд Свинья говорил про то же... Словом, ярл победил. Серый Плащ погиб. И Норвегией теперь правит Сигурдарссон.

Олаф сморщился:

— Бедная страна! Харальд и Хокон — каждый стоит друг друга. Разница лишь в том, что у первого обнаружилась смелость не склониться перед датчанами, а второй будет их лизать.

— Так оно и есть. Он уже собирает войско, чтобы выступить вместе с Синезубым против германского императора Оттона. Борются за контроль над портовым городом Хедебю.

Трюгвассон подошёл к окну, посмотрел на весенний, зеленеющий берег Волхова, резко обернулся:

— Ну а что Свинья? Как считает он? Есть ещё надежда?

— Да! — сказал Херигар уверенно. — И довольно большая, между прочим. Дело в том, что ярл Хокон побоялся объявить себя королём Норвегии. Он торжественно объявил, что короноваться не будет, так как он не из рода Инглингов, и уступит место наследнику Харальда Прекрасноволосого.

— То есть — мне, — тихо проговорил Трюгвассон.

— Совершенно верно. Ты — прямой наследник. Сигурд Свинья предлагает союз. Высадиться в Норвегии и созвать гулатинг — всенорвежское вече.

— Да, легко произнести: «высадиться в Норвегии»! Ярл Хокон — не такой дурак, чтобы уступить добровольно власть. То, что он не объявил себя королём, только дипломатия. Форма без содержания. Он бороться будет. А его поддерживают датчане... Харальд Синезубый может быть уверен, что, придя к власти, биться за его Хедебю мы не станем. У Норвегии накопилось собственных проблем — выше головы.

Херигар подтвердил:

— Это правильно... — А потом добавил: — Вам бы встретиться с Сигурдом Свиньёй...

Трюгвассон вздохнул:

— Он сюда не приедет, а моя семья связывает меня по рукам и ногам. У Малфриды кашель, простудилась ещё зимой и хворает до сих пор. В этом состоянии с ней пускаться в плавание — просто опасно. А оставить её с Торгердой в Старой Ладоге — совесть не позволит. Ни одна корона на свете не заменит мне жизни моих любимых.

Швед затряс лысой головой:

— Ты святой человек, бессребреник. В наше время больше таких не сыщешь...

Так закончился это разговор, а наутро Олафу доложили: прискакал гонец из Нового города — раненый, обескровленный; посланных Добрыней было трое, по пути их атаковали неизвестные всадники, в ходе боя два других погибли, а ему удалось прорваться. У него важное послание, адресованное конунгу. Трюгвассон поспешил к посыльному.

Умирающий лежал на одре, бормоча что-то непонятное. Олаф развернул пергаментный свиток и прочёл по-норвежски:

«Конунгу Олафу Трюгвассону, сыну Харальда Харфагра Прекрасноволосого из рода Инглингов, от посадника Великого Новгорода Добрыни, сына князя Мала из рода Нискиничей, — поклон.

Сообщаю с тревогой, что земля Новгородская наполняется смутой. Тысяцкий Угоняй со своим сыном Лобаном, старостой Плотницкого конца, мутит лучших и меньших людей на Торговой стороне, те вооружаются и хотят сместить юного князя Владимира Святославлевича. За меня — дружина, пруссы, неревляне, тигожане, пидбляне и чудь. Силы правого и левого берега примерно равны. Но случись атака, неизвестно, на чьей стороне будет сила.

Обращаюсь к тебе за выручкой как к союзнику и отцу невесты моего племянника. Прикажи сотням в Старой Ладоге и твоим дружинникам присоединиться к нам. Численный перевес наших ополчений может удержать Торговую сторону от бездумных действий. Главное — сорвать наступление, а потом унять всех зачинщиков смуты мы сумеем. С нетерпением жду решения.

Князь Владимир кланяться велел невесте Малфриде. Как устроятся городские дела — ждём вас в гости: посидеть рядком, закусить медком.

С пожеланием здоровья и милости небесной.

Писано со слов Добрыни Нискинича месяца березозола, 14 дня».

Не успел Трюгвассон дочитать последние строки, как посыльный захрипел и покрылся потом. Наблюдавший за ним лекарь-норвежец констатировал смерть.

«Господи, — подумал отец Малфриды, — всюду одно и то же. Кровь и злоба. И нигде не спрячешься — ни на севере, ни на юге...»

Он свернул пергамент, спрятал в рукав кафтана и пошёл отдать распоряжения — снаряжать отряд для отправки в Новгород.