Поднепровские степи, лето 968 года


Святослав сделал ставку на мобильную конницу: брать с собой пехоту в ладьях было нерасчётливо. Двадцать тысяч кавалеристов и кибитки в обозе — вот и весь, как сказали бы теперь, экспедиционный корпус. Он смотрелся в степи красиво: стройные могучие скакуны — все с мундштучными удилами, неподкованные, горячие, в лёгкой сбруе и с прямыми сёдлами. Сзади седел — притороченные доспехи... (Современные художники любят изображать древнерусское войско в походе — в островерхих шлемах и кольчугах, со щитами и копьями. Это всё фантазии: и пехота, и конница надевали доспехи только перед боем. Путешествовать в таком облачении было жарко, неудобно и тяжело.) На древках у конников развевались стяги — красные и белые, золотые; красный трезубец на белом фоне — гербовый знак киевских князей. Ветер надувал лёгкие полотняные и шёлковые одежды, развевал гривы лошадей, волосы у воинов. Сзади скакали запасные лошади, ехали кибитки обоза — с фуражом, доспехами, продовольствием, перевязочными материалами, лекарствами...

Тут же двигалась кибитка с гречанкой, рядом с возчиком скакал Милонег. Он смотрел на степной пейзаж, тянущийся мимо, ковыли, вспархивающих дроф, крупы лошадей, скачущих впереди, на колёса кибиток и думал: «Вот прогоним поганых, попрошусь обратно в Переяславец. Я не выдержу долго в Киеве. Видеть её женой Ярополка, представлять, как он может ею овладевать... Угораздило же меня присохнуть!» А потом шептал заклинания-остуды традиционные: «Встану я, сын Перунов, в чистом поле, да на запад хребтом, да к востоку лицом, помолюсь и поклонюсь Берегине с Ладой — пусть они сошлют с небес птицу-орла. Пусть садится орёл на ретивое сердце, вынимает печаль-кручинушку, тоску великую, полетит птица-орёл на океан-море, да садится на белый камень, да кидает там печаль-кручинушку, тоску великую. Как этому камню на сей земле не бывать, так и мне, сыну Перунову, тоски-кручины не видать!» Но остуды действовали слабо: ежедневное общение с Анастасией разрывало душу влюблённого.

Да и девочка чуралась его. Опускала глаза при встрече, лепетала в ответ что-то непонятное, перескакивая с греческого на русский и обратно. А хазарка-прислужница зорко наблюдала за ними.

Но однажды, когда до Киева оставался всего лишь день пути и когда Милонег, расстелив у кибитки рогожу, стал подкладывать под голову седло, готовясь ко сну, вдруг Анастасия чёрной тенью спрыгнула с повозки и склонилась к нему. Он привстал на локте, и лицо его оказалось рядом с лицом монашки. Юноша увидел в её глазах отблеск дальнего костра, на котором конники готовили ужин.

— Милонег... — прошептала девочка. — Суламифь есть храпеть... я хотеть объяснить... завтра будет Киев, а потом будет Ярополк... Господи! — всхлипнула она, перейдя на греческий. — Я сойду с ума, я не знаю, на что решиться. Я умом хочу сделаться примерной женой, чтобы княжич гордился мною... А душа... а моя душа... — Голос её прервался, но она нашла в себе силы вновь заговорить: — Не сердись, Милонег, ты, конечно, осуждаешь меня, если князь узнает, он меня убьёт, но держать в себе больше не могу... Я люблю тебя. Ты — единственный, кому я хочу подарить своё целомудрие... Выбор за тобой. Если хочешь — бежим!

Он провёл рукой по её щеке, ощутил бархатную кожу — тонкую и нежную, совсем детскую. Тихо-тихо поцеловал, непорочно, жалобно.

— Настя, милая... — Притянул монашку к себе, утопил нос в вортничке её платья. — Я бы с радостью... Но — нельзя, нельзя! Святослав — мой князь, муж моей покойной сестры, Ярополк — племянник... Существует долг... честь, приличие... Не могу предать — понимаешь?

Девочка заплакала:

— Значит, ты совсем не любишь меня...

— Глупая!.. Я тебя люблю. «Поллэ агапэ», — выговорил он по-гречески. — Мы с тобой «ои лиан филойнтес» — очень любящие, да?

— Как же, «филойнтес»! Отчего тогда не хочешь бежать?

— Я сказал тебе... Я и сам близок к помешательству... Думаю о тебе каждую минуту, ничего не могу поделать... Но такая, видно, наша судьба. Что по-русски значит «судь-ба»? Это «суд Божий». Боги всё решили за нас... Милая, прощай. Я готов за тебя умереть, но готов и умереть за верность слову, данному мною Святославу!..

— Значит, слово сильнее нашей любви? — Настя стала кусать ногти на руке.

— Настенька, любимая! — он схватил её, обнял, поцеловал — сильно-сильно, отстранил и вскочил: — Всё! Прощай! Больше мы с тобой никогда не увидимся! — и ушёл в сторону шатра Святослава, быстро скрывшись в непроглядной темноте летней ночи.

Бедная гречанка сидела убитая. Но потом услышала, как прислужница Суламифь кашляет во сне, перестав храпеть, ловко влезла опять в кибитку и легла на тюфяк.

— Где ты есть там ходить? — проворчала хазарка, недовольно ворочаясь под своим одеялом.

— Маленький нужда, — солгала монашка тоже по-русски.

— Маленький нужда и болшой лубов! — огрызнулась та, повернувшись к невесте Ярополка спиной.

Милонег же оказался у костра, близ которого, положив на колени руки, находился Добрыня. Он взглянул на юношу, улыбнулся и произнёс:

— Что, не спится?

— Да, не хочется, — ответил сын Жеривола.

— А Настасья-то не сбежит, пока ты гуляешь?

— Не сбежит. И куда бежать? Степь кругом.

— Ну, гляди, я предупредил. — Он подбросил в огонь пару толстых веток. — Что ж, садись. Правды нет в ногах. Покукуем вместе.

Ветки принялись гореть хорошо — с треском, щёлканьем, — осветив Добрыню оранжевым цветом. Милонег опустился рядом, на ковёр, расстеленный на траве.

— Хочешь ли вина? — посмотрел на него Добрыня. — Фряжское, хорошее.

— Что ж, не откажусь.

Брат Малуши достал кожаную флягу, вытащил пробку:

— На, отведай.

Тёплое вино было терпким. Милонег с удовольствием сделал три приличных глотка. Поблагодарил. И почувствовал, что немного расслабился.

— У меня в своё время тоже приключилась история, — будто угадав его мысли, отозвался Добрыня. — Первая любовь... Я тогда ещё был холопом, княжеским придверочником. И однажды на Купальскую ночь я случайно оказался в паре с Белянкой — дочкой боярина Ушаты. Было ей лет четырнадцать, мне — на два года больше. На Купалу нет бояр и холопов — все в одном хороводе ходят, вместе прыгают сквозь огонь, поливают друг друга из ведра и купаются... То была прекрасная ночь! Я влюбился в Белянку до потери сознания... — Он пошевелил веткой угли. — Но проходят праздники, наступают будни. Вскоре я узнал, что Мстислав Свенельдич, по прозвищу Лют, сватался к Белянке, и Ушата дал согласие на этот союз...

Милонег вздохнул:

— Ну а ты? Как себя повёл?

— Что мне было делать? Я — холоп, привратник, он же — сын самого Свенельда! Сразу после свадьбы Лют с Белянкой уехали в Овруч... Ты, наверное, знаешь: после убийства Мала, моего отца, наша исконная земля сделалась Свенельдовой вотчиной. А поскольку Искоростень был спален дотла, Овруч превратили в древлянскую столицу... У Белянки от Люта родилось двое детей... Но однажды, во время полюдья, мы увиделись. Я, уже вольный, сопровождал Святослава. А от Киева до Овруча — день пути... Наши чувства с Белянкой вспыхнули с новой силой, и на тайном свидании мы соединились... Ну об этом узнал Мстислав, чуть меня не зарезал, мне пришлось его ранить... В общем, от меня у Белянки родилась девочка Неждана.

— Но, насколько я знаю, ты женился на Несмеяне, дочке Претича из Чернигова? — произнёс Милонег.

— Да, пришлось. Так велел Святослав. Он хотел посредством нашего брака укрепить связи с Претичем. Ей тогда исполнилось тридцать. И у нас до сих пор не было детей...

— А Юдифь?

— О, Юдифь! Я привёз её умирающей из похода в Хазарию. Сладостная бестия... Поселил у себя во дворце, что построил в Вышгороде. От Юдифи у меня — близнецы, девочка Милена и парень Савинко. А потом пришло известие из Овруча о смерти Белянки. Я поехал и Неждану забрал к себе. В Вышгород отвёз, во дворец к Юдифи. Ничего, они подружились.

Затухал костёр. Догорала ночь.

— В общем, не грусти, — подытожил рассказ Добрыня. — Первая любовь — самая, конечно, прекрасная. Но бывают и вторая, и третья. Жизнь длинна. На её пути разное случается.

— Нет, — сказал Милонег, — кроме Анастасии, в жизни у меня никого не будет.

— Хватит, хватит, — ткнул его в плечо воевода. — Утро вечера мудренее. Спать пора. Скоро будем в стольном Киеве...


* * *

А когда рассвело, забежал в шатёр к печенежскому хану Кирею (по-русски — Куре) командир тысячи Асфар, рухнул в ноги, стал кричать и метаться:

— Не руби голову, светлейший, виноваты мы, мой дозор, мои караульные: проглядели, прохлопали. На подходе — конница Святослава!

Хан сидел застывший, как Будда. Жёлтое лицо прорезали морщины — шли они от скул к подбородку. На губе чернели небольшие усы. И бородка загибалась свинячьим хвостиком. Стопудовые веки выглядели сонными.

— Далеко? — спросил печенег низким голосом.

— Час езды отсюда.

— Хорошо. В лагере — подъём. Строить боевые порядки. Выедешь вперёд на своём коне, скажешь русскому воеводе: хан желает переговоров. Лично с князем, с глазу на глаз. Печенеги уйдут с Киевской земли, если Святослав нас не тронет.

— Будет исполнено, будет исполнено, — начал кланяться Асфар.

— Да, — сказал Кирей, проведя ладонью по блестяще-лысому черепу. — Не забудь прилюдно казнить всех своих дозорных. Как бы ни было, а служить хану плохо — никому не позволено.


* * *

...Замечательная картина — конница Святослава перед боем! Островерхие шлемы, блестящие на солнце, красные щиты каплевидной формы, лес взметённых к небу копий, бронь кольчуг.

Стяги, бунчуки. Трубный звук походного рога, грохот бубна. Звяканье удил. Храп коней.

А напротив, через поле, — печенежское войско. Кожаные щиты у мечников, кожаные шапки у лучников. Конница по краям. И людей у неприятеля больше — раза примерно в два. И поэтому, если ввязаться в бой, неизвестно ещё, кто окажется победителем.

С поднятой рукой, без оружия, выехал Асфар. Встал в середине поля: видно его хорошо, а стрела не долетит, не достанет. С русской стороны выехал Добрыня — тоже без оружия. Съехались, сказали друг другу приветствия. Плохо выговаривая слова по-гречески — на языке-посреднике — печенег изложил просьбу хана.

— Передам, — ответил Добрыня. — Встретимся тут же через четверть часа.

Князь пошёл на переговоры.

Возвели шатёр в центре поля. Справа, в сопровождении трёх телохранителей, появился Куря. Был он в высокой шапке, отороченной мехом, в куртке из зелёного бархата, расшитой жемчугом, и зелёных сапожках с загнутыми кверху носами. И на каждом из пальцев полыхало по перстню. Слева подъехал Святослав — в белых простых одеждах, с красным поясом и в красных сапожках. Голова ничем не прикрыта, неизменная серьга в левом ухе. Рядом с ним скакало трое мечников.

Оба властелина спешились и вошли в шатёр с двух сторон, Сдержанно поприветствовали друг друга. Сели на лежавшие на коврах тюфяки и заговорили по-гречески.

— Мне заплатили за то, чтобы выманить тебя из Болгарии, — улыбнувшись, показал небольшие резцы Кирей. — Я условие выполнил. Но сражаться с тобой, мужем моей покойной племянницы, у меня желания не было. Предлагаю разъехаться с миром.

— Как же я могу тебя отпустить, — возразил ему Святослав, — если ты унизил Русскую мою землю, осквернил её копытами своей конницы, Киев осадил, запер в нём моих сыновей, а твоих двоюродных внуков, и мою престарелую мать-княгиню? За такие поступки платят или жизнью, или крупной данью.

— Что ты хочешь, князь? — печенег был вполне спокоен.

Собеседник его молчал.

— Денег и рабов? Может быть, наложниц?

— Всё, что ты назвал, я сполна имею. Мне нужна твоя военная помощь.

— Вот как? Для чего?

— Я вернусь в Болгарию будущей весной. Стану бить Петра и его покровителей из Царьграда. Я уже в союзе с мадьярами. Присоединяйся. Все богатства Второго Рима мы разделим по справедливости.

Хан задумался. Веки его больше чем на треть радужки прикрыли. Наконец он проговорил:

— Хорошо, будь по-твоему, я согласен. Сам войной в Болгарию не пойду, но людей предоставлю и тылы тебе обеспечу крепкие.

— Значит, по рукам.

— Что ж, увидимся весной, Святослав.

— До свидания, Куря.

Через час печенеги стройными рядами уходили на юг. Русские смотрели на них, улыбались, щурились. Потешались вслед:

— Что, поганые, съели Киев? Суньтесь теперь ещё! Живо задницы ваши смуглые подсмолим! — и смеялись в голос.

Стоя у кибитки, степняков провожала взглядом Анастасия. В тёмном платке, тёмном платье, девочка, несмотря на зной, ощущала дрожь. «Господи, помилуй, Господи, помилуй», — повторяла она. Будет ли судьба благосклонна к ней? Как её встретит Ярополк? Как она встретит Ярополка?

Рядом на коне гарцевал Милонег. Юноша не смел встретиться с любимой глазами.

Загрузка...