Бич Божий

Византия, весна 969 года

Ночь стояла безлунная. Три неясных тени по скалистой тропинке сошли на берег, отвязали лодку, погрузились в неё и спустили вёсла на воду. Море было спокойно. Сзади засыпал Халкидон. Впереди, через сам Босфор, мелкими огнями различался Константинополь. Лодка шла уверенно, двое гребли сильными руками, третий, на руле, направлял движение. Было тихо, лишь скрипели уключины и ритмично дышали гребущие, сидя лицом к своему рулевому. Приближался Царьград. Выступила караульная башня: свет от внутренних факелов проникал сквозь её бойницы. Тёплый ветерок с Мраморного моря нежил рулевому левую щёку.

Наконец лодка ткнулась в берег. Рулевой поднялся и сказал товарищам:

— Я вернусь через два часа. Ждите тихо.

Подойдя к стене в условленном месте, он нашёл свисавшую с гребня верёвочную лестницу, откинул плащ, закреплённый на шее, и, проворно перебирая ступени, начал восхождение. Наверху ждали два сообщника. Подхватив рулевого, те втащили его на гребень и, ни слова не говоря, повели по стене к лестнице, висевшей с внутренней стороны. Первый из них остался, а второй спустился вслед за рулевым. Завернувшись в плащи, двое неизвестных заспешили по узким улочкам, направляясь ко дворцу императоров — Вуколеону.

Каменные стены Вуколеона в темноте выглядели неясной махиной. Но и тут спускалась в обусловленном секторе верёвочная лестница, по которой рулевой смог проникнуть внутрь, в сад с цветущими мандариновыми деревьями, проскользнул мимо не работавших ночью фонтанов, по ажурной решётке влез на второй этаж Порфирной палаты, составлявшей часть женской половины (гинекея) с пирамидальной крышей, по карнизу добрался до балюстрады, спрыгнул на балкон, юркнул в приоткрытые двери, в полутёмный огромный зал. И попал в объятия поджидавшей его Феофано. Вы, наверное, уже догадались, кто был рулевым: разумеется, Иоанн Цимисхий, пылкий возлюбленный несравненной императрицы.

— Всё спокойно? — оторвавшись от губ красавицы, произнёс её фаворит.

— О, конечно! Злобный Никифор, помолившись, уснул, главный кубикуларий Михаил с нами заодно — он следит за всеми подчинёнными ему евнухами. Дети тоже спят. Можно ничего не бояться.

— Разве что меня?.. — тонкий скрипучий голос долетел к ним из темноты.

— Кто здесь? — вздрогнул Иоанн и схватился за меч, прикреплённый к поясу.

— Не спеши, Цимисхий... Это я, Василий Ноф, паракимомен... — и зловещий евнух вышел из-за портьеры. Феофано ахнула, прячась за спину своего любовника.

— Ты следил за нами? — нервничал военный, не сводя глаз с первого министра.

Разумеется, — согласился тот совершенно невозмутимо. — Лестницы — мои, провожатые — тоже... Если бы не я, то тебя арестовали бы ещё на берегу... Разве непонятно?

Рыжий армянин стиснул рукоятку меча:

— Ты за это поплатишься, видит Бог!..

— Ах, опять торопишься, мой хороший, — с сожалением посмотрел на него Василий. — Стоит мне подать условный сигнал, и сюда ворвутся десять моих гвардейцев, скрутят тебя немедленно и сдадут охране Вуколеона. Лучше поговорим, как пристало союзникам...

— Я — твой союзник? — удивился тот.

— Разве ты забыл о нашей договорённости? Я добился твоего прибытия в Халкидон и не выдал тебя Никифору, несмотря на то, что знал, как ты ездишь к Феофано по ночам с декабря по март. Это ли не гарантия моего к тебе отношения? Время пришло платить за мою лояльность.

— Что ты хочешь, Ноф?

— Согласованности в действиях Мы берём на себя охрану Вуколеона, ты находишь верных тебе людей и в условленный час поднимаешься с ними в спальню Никифора. Феофано откроет двери...

— Ты уверен в этом? — рассердилась императрица.

— С полном на то гарантией. У тебя, светлейшая, нет альтернативы. Смерть Никифора выгодна тебе — мёртвый, он не сможет оскопить твоих сыновей и не станет впредь помехой в вашей с Цимисхием любви. А живой он опасен. Вог скажу ему, что роман ваш в разгаре, приведу нескольких свидетелей... Где окажется тогда Иоанн?

Феофано в раздражении отвернулась.

— И когда ты планируешь... эту «акцию»? — мрачно произнёс армянин.

— Время скоординируем после. Главное — готовься. Мне ведь важно было заручиться твоим согласием, — и скопец, опираясь на посох, удалился из залы, наступая бесшумно на плитки пола.

— О, мой Бог! — прошептала императрица. — Я сойду с ума... он опутал нас, делает что хочет...

— Ну, тебе не в первый раз убивать мужей, — зло заметил Цимисхий.

Феофано округлила глаза:

— Ты о смерти Романа, что ли?

— А о чём ещё! Слухи были, что скопец и ты медленно его отравляли.

— Ложь! Наветы! Как ты мог поверить?

— Почему бы нет? Я надеялся, что тобой движет любовь ко мне. Я не знал, что ты согласишься выйти за Никифора.

Та взглянула на него со смущением:

— Да, я слабая женщина... он завоевал меня вместе с титулом василевса... В этом, кстати, ты ему помогал. Кто отдал Никифору тайное послание Иосифа Вринги — с предписанием Фоку уничтожить? Кто его подбил идти на Константинополь? Ты и твой дядя! Вы вдвоём фактически возвели его на престол! А теперь хватает наглости меня упрекать... Я боялась за маленьких императоров. А Никифор обещал сохранить им жизнь и корону.

— А теперь хочет оскопить! И назначить преемником собственного брата — Льва! — Иоанн взял её за плечи. — Ладно, хватит ссориться. Мы должны быть вместе. Василевс умрёт.

Феофано опустила ресницы:

— Я на всё согласна.

— Помнишь, мы об этом говорили ещё в замке Друзион?

— Помню, разумеется. Ты тогда обещал, что, взойдя на престол, женишься на мне и не тронешь мальчиков.

— Подтверждаю, да, — и Цимисхий обнял императрицу, — Наконец-то мы станем с тобой законными супругами...

— Милый Ио...

— Фео, дорогая...

И они устремились в спальню Феофано...

Скоро произошло и другое событие в Вуколеоне: прибыли из Болгарии царственные отпрыски. Девочек-царевен разместили, соответственно, в гинекее, а царевичей-мальчиков — в комнатах, где жили маленькие императоры. Появление сверстников было детьми Феофано принято по-разному. Император Василий смотрел на Ирину достаточно равнодушно: её длинная шея и манера жеманиться ничего в нём не вызывали, кроме определённой досады; девочки не слишком интересовали его; он хотел стать военным, победителем сарацин и других нехристианских народов; женщины не входили в эти грандиозные замыслы. Константин же, напротив, с Кирой познакомился весело, рассмотрел её с любопытством, нашёл очень симпатичной, пригласил вместе погулять и пообещал покатать по Константинополю. Феофано-младшая не заметила болгар вовсе. Их приезд совершенно не тронул сердце юной барышни. Феофано знала, что её прочат за Оттона — сына германского императора, и жила только этой мыслью. Но зато царевич Борис поразил воображение маленькой Анны. Девочка смотрела на него, как на чудо, — чернобровый, стройный, с тонкими чертами лица, нежными руками, — он казался героем греческого эпоса, юным таким Парисом, соблазнившим Елену Прекрасную. А Борис не видел Анну в упор: да и что может испытать тринадцатилетний подросток, глядя на тщедушную пятилетнюю девочку, малопривлекательную дикарку? Вероятная дружба с Константином или же с Василием больше волновала его. Так что Анне выпало довольствоваться Романом.

Занимались вместе и отдельно. Дети болгарского монарха постигали греческий по особому курсу, познавали азы его грамматики и стилистики. Мальчики скакали на лошадях, обучались рукопашному бою, бегали и прыгали. Общей группой ходили в церковь, изучали Библию, пели хором, славя Иисуса Христа.

Всё произошло неожиданно. Прискакал гонец из Великой Преславы с сообщением о внезапной смерти царя Петра. И тринадцатилетний Борис, как наследник престола, должен был отправиться обратно в Болгарию.

Плакала Ирина. Букой глядела Кира. Совершенно бессмысленно улыбался Роман.

Брат простился с ними, по-отцовски наказал всем вести себя хорошо и уехал. Вслед ему из окна смотрела маленькая Анна. Ей хотелось плакать, но она крепилась.