Бич Божий

Новгород, лето 970 года

Подкрепление Олафа прибыло своевременно: Угоняй и Лобан не рискнули выступить против викингов. Более того, пустили слух, будто бы Добрыня сам подхлёстывал вражду, собирается с помощью варягов упразднить новгородскую вольницу и установить единоличную власть. Было созвано экстренное вече. Юный князь на нём не присутствовал (вече, по желанию, могло его пригласить, но не захотело). А зато Добрыня произнёс пламенную речь, обвинив тысяцкого в раздорах, а Лобана — в убийстве Порея.

— Граждане Великого Новгорода! — говорил посадник. — Угоняй и его старший сын подстрекали нас к братоубийственной бойне. Было бы достаточно малой искорки, дабы разгорелся пожар. Мы бы перебили друг друга, разорили город, стали бы посмешищем для своих соседей. Да, пришлось вызвать чужеземцев. Но иного выхода не было. Силу и коварство можно подавить только грубой силой. А варяги не хотят уничтожить вече. Также, как и я. Вы меня избрали — я несу ответственность. Сделал всё возможное, чтобы удержать город от войны. Вы теперь решайте, прав я был или виноват.

Рог и Бочка поддержали Добрыню. Рассказали о том, как Лобан с отцом баламутил Торговую сторону, с помощью повольников шастал по ночным улицам, убивал и грабил купцов. А потом публично обвинял посадника в неумении навести порядок.

— Ложь! — кричал Лобан. — Где видки и послухи, что мои люди убивали и грабили? Приведите свидетелей! Учините свод, докажите мою вину! Раз не можете, то молчите!

Угоняй выступил тактичнее. Он сказал, как бы даже нехотя:

— Станем рассуждать здраво... Киевские гости правят нами скоро двадцать месяцев... Стало ли от этого лучше в городе? Снизились ли цены на торжище? Нет. Если раньше бочка мёду стоила шесть ногат, то теперь уже восемь. Обнаглели ростовщики: меньше трети в рез уже не берут. А весцы и мытники просто начали грабить уже в открытую... Что ж, оставим это. Поглядим на городское хозяйство. Мостовые чинятся от случая к случаю. Стало опасно ездить по улицам: колесо телеги может застрять в щели, а телега перевернуться. Грязь не убирается, выгребные ямы заполнены до отказа... Вот народ и бушует... Чем же занят в это время Добрыня? Ремонтирует княжеский дворец и расписывает палаты, пригласив из Киева греческих маляров. Не на наши ли с вами гривны, предназначенные для города? Надо продолжать? Думаю, что достаточно. Каждый знает сам. И поэтому пусть решит: сколько ещё терпеть киевских захватчиков? Не пора ли уже сместить лиходеев и лихоимцев, сильных только поддержкой чужого войска? Это дело чести и совести настоящего новгородца!

Вече зашумело, заведённое сказанным.

Богомил поднял руку:

— Я хочу сказать...

Люди обернулись к нему.

— Я не буду отрицать очевидное, — начал волхв. — Грязи много, лихоимства не меньше — правильно, конечно. Но не может же сам посадник ремонтировать мостовые и следить за уровнем нечистот в ваших ямах! Для чего тогда концевые, уличанские старосты? Как известно, каждый отвечает за свой участок. Если на Плотницком конце щели в мостовых, виноват не Добрыня, а Лобан! Или я не прав?

— Прав, прав! — загудело вече.

— Мытники, весовщики... Это бич. Надо установить единый налог и пресечь тем самым самодурство. Скажем, четверть стоимости товара — пошлина. А из этой пошлины треть идёт в казну, треть — весовщику, ну а треть, естественно, мытнику. Пусть Добрыня издаст указ. Возражений не будет, думаю.

— Верно! — подтвердило собрание. — Так по справедливости!

— Наконец, о дворце. Ну, не будем ханжами, граждане. Должен быть у князя мало-мальски сносный дворец? А хоромы не чинились, не красились, почитай, со времён Рюрика! Остромир во дворце не жил, у него палаты были свои. Вы же знаете... И потом, среди маляров грек один, да и то не главный, а подручный мастера. Передёргивать факты — недостойно боярина... А теперь о главном. Угоняй с Лобаном недовольны нынешней властью. Властью, избранной вечем. Значит, поднимая народ на борьбу с киевлянами, тысяцкий и староста Плотницкого конца собирались выступить против веча. А теперь юлят, всё хотят свалить на Добрыню. Разве это дело? А случись беда, враг нападёт на Новгород, — как мы будем воевать, если тысяцкий тянет влево, а посадник вправо? Я считаю: с двоевластием в городе нужно кончить. Если доверяем Добрыне — надо снять Угоняя с должности. Если Угоняю — то сместить Добрыню. Новгород важнее раздоров.

Соловей взглянул на посадника. И сказал глазами: знаю, что рискую, но другого выхода нет, пан или пропал; поддержи, Добрыня, прояви решительность, люди любят смелых. И посадник понял. Хоть и колотилось сердце ретиво, он проговорил без сомнений в голосе:

— Я согласен, будем голосовать. Если подтверждаете мои полномочия — напишите на бересте букву «Д». Если избираете Угоняя — напишите букву «У», Я за власть не держусь. Дел и в Киеве много, без работы сидеть не стану. Я хочу только одного: справедливости. Ошибался? Да. Кто не ошибается! Но обидеть никого не обидел. Не было такого. Если и наказывал, то задело. Я посадник, всех ласкать не имею права. А теперь выбирайте. Кто вам по душе — за того отдадите голос.

Полчаса ждали результатов. Бегали подьячие, собирая квадратики бересты. Дьяк сортировал «бюллетени»: «У» — налево, «Д» — направо. Важно произнёс:

— За доверие Угоняю высказалось девять. За Добрыню — двадцать шесть! Полномочия посадника подтвердились...

Все отреагировали восторженно, кто-то бросил кверху шапку.

...а поскольку Угоняй потерял должность тысяцкого, — речь продолжил дьяк, — надо нового выбирать. Ваше слово, Добрыня Малович.

Брат Малуши встал, поклонился вечу:

— Благодарствую, граждане Великого Новгорода. Ваш покорный слуга князь Владимир и я обещаем вам править честно и претензии, о которых вы говорили, в самое ближайшее время учесть, а пробелы исправить: нынче же издам указ о налогах, лично прослежу за его исполнением... А теперь о тысяцком. Предлагаю выбрать боярина Рога, старосту Неревского конца.

Плотницкий конец предложил Лобана, но его кандидатуру отвергли. Рога утвердили большинством голосов.

Угоняй и сын покинули вече в остервенении. Матерно ругались, говорили, что всем ещё отомстят. Их никто не слушал. (А история распорядилась так: бывший тысяцкий действительно воцарился в Новгороде, но спустя семнадцать с половиною лет...)

А тогда, в июне 970 года, князь Владимир готовился с Асмудом, Несмеяной и Любомиром выехать за город — в близкое сельцо Ракому, летнюю свою резиденцию. Он пошёл проститься с Вожатой. В доме Богомила мальчика вкусно покормили, пожелали хорошо отдохнуть, не хворать, подтянуться по математике, с которой у Владимира были трудности.

— Мне Божата рассказывал о твоих чародейских книгах, — обратился наместник к волхву. — Очень интересно. Покажи мне, пожалуйста, если можешь.

Богомил мягко улыбался:

— От тебя нет секретов, княже. Покажу с удовольствием.

В комнате кудесника по стенам было много полок: на одних стояли деревянные шкатулки и склянки, на других лежали фолианты — убранные кожей, кованым железом. На большом столе, заваленном свитками, князь увидел весы, карту звёздного неба и оскаленный человеческий череп.

— Ну и клеть у тебя! — восхитился мальчик. — Я бывал в хоромах у Жеривола — у него не так интересно.

— Жеривол врачует посредственно, — отозвался волхв, — и в лекарствах разбирается плохо. Он зато дока в части проведения праздников. А меня заботит не только небо, но и жизнь всего сущего на земле... — Он провёл пальцем по одной из полок. — Тут стоят разнообразные снадобья — порошки да отвары — от любой лихоманки. Вот от грызи в ногах и руках... от блевоты... и от икоты... Вот целебные травы: спрыг-трава, одолень-трава и чертополох... Корень терлича, чтобы полюбили: «Терличь, терличь, мово милого прикличь...» Здесь держу для иных лекарств — волчье сердце, когти чёрной кошки, гадюку... Вот сушёные чёрные тараканы — если истолочь, помогает при частых сердцебиениях...

— Фу, какая гадость! — сморщился Владимир. — Лучше покажи эти книжки.

— На, смотри, милый княже. Здесь премудрость нашего времени. Это вот — колядник: свод законов и правил, как вести наши праздники. Это мысленник — как всевышние боги сотворили землю и человека. Это сонник — как разгадывать сны. Это путник — как предсказывать судьбу по тому, кто встретится тебе на дороге. Чаровник — описание оборотней и нечистой силы. И ещё зеленник — о целебных и ядовитых травах...

— А вот этот, толстый? — встал на цыпочки мальчик.

— Это редкая книга, — Соловей стащил огромадный том, положил его на стол и раскрыл. — Я её получил в наследство от деда, ворожея и колдуна. Называется «Волховник». В ней приметы, по которым предсказывают грядущее. Например, воронограй — по тому, как вороны каркают. Куроглашенник — по весеннему крику петухов. Птичник — по полёту гусей и галок. Трепетник — по тому, как трепещут у людей брови, подбородок, глаза... Да всего и не перечислишь!

— Ну а мне предскажи что-нибудь, пожалуйста.

Богомил посмотрел на князя внимательно. И спросил:

— Например? Что ты хочешь узнать в частности?

Тот поскрёб у себя в затылке:

— Сколько лет мне будет, когда я умру?

Волхв посерьёзнел.

— Хорошо. Только обещай, что не скажешь никому, кто бы ни пытался вызнать у тебя про сие число.

— Даже дяде Добрыне и дедушке Асмуду?

— Даже им.

— Обещаю, что буду нем как рыба.

— Ну, тогда я попробую.

Соловей вынул из длинной коробки восковую свечу, сделал на ней несколько засечек, вставил в бронзовый подсвечник и, произнеся какие-то заклинания, чиркнул камешками-кресалами. Свечка вспыхнула. Чародей водил вдоль неё ладонями, что-то бормотал, не сводя глаз с огня. Маленькому Владимиру стало жутко. Он смотрел тоже на свечу, повторяя внутренне: «Погори, погори подольше... Я прошу! Пожалуйста! Ну, ещё! Ну, ещё! Ну, ещё чуток!..» Свечка светила ровно. Язычок её почти не качался, лишь фитиль изредка потрескивал. Таял воск. Капал на подсвечник. Пламя спускалось ниже и ниже. Неожиданно оно щёлкнуло и погасло, вроде само собой, — жило и умерло, не сгорев на три четверти.

— Ну? — спросил сын Малуши тихо.

— По гаданию получилось так: ты умрёшь не раньше, чем в пятьдесят четыре, но не позже, чем в шестьдесят один.

Мальчик слегка помедлил, что-то прикидывая в уме, а потом сказал:

— Значит, сорок пять ещё проживу, — и повеселел: — Что ж, неплохо. Кое-что успею, наверное.