Биография вечного дня

20

У Крачунова зарождается та же мысль — он попал в западню! Притом влез в нее добровольно, увлекшись своими давними планами избавления. Но разве есть в этих планах хоть крупица здравого смысла? Он делал ставку на грех аптекаря, на трагическую уязвимость этого человека, который должен был стать послушной пешкой в руках того, кто посвящен в его тайну. А тут в игру вдруг вступила аптекарша — фигура, не принимавшаяся в расчет, ее участие в этом щекотливом деле никоим образом не предполагалось.

Внешне она кажется покорной, смирившейся со своей судьбой, подавленной несчастьем; однако глаза у нее недобрые, и взгляд их сверкает подчас, как стальной клинок. Аптекарша вела переговоры уверенно, с фанатичной твердостью, как говорится, на равных. Чего от нее можно ожидать? Не выйдет ли она из подчинения в решительный момент? В сущности, Крачунов лишь теперь начинает понимать, что дело тут вовсе не в нем и не «гениальная» идея привела его в западню, что «глубокий резерв», на который он так рассчитывал, приведен в действие целой лавиной событий, безысходностью, которая затянула его душу черной пеленой. Примитивная реакция Среброва и других служащих его ведомства оказалась более естественной и разумной, и, будь он действительно умным человеком, каким он себя считал, ему бы, в преддверии надвигающейся катастрофы, следовало принять одно решение: бежать. Ведь это же была единственная щель, через которую ему, может быть, удалось бы выбраться, а позже вернуться обратно с победой, восторжествовать над мразью, истребление которой составляло главный смысл его жизни на протяжении трех десятилетий. Бежать на запад, к гитлеровцам, где уже нашло себе прибежище окружение Цанкова, или на юг, через Турцию и Ближний Восток, к англичанам, как уже давно бежали некоторые подопечные Гешева, бежать подальше от Восточного фронта и, возможно, пораньше, заранее все продумав и предусмотрев. Почему он так самонадеянно отказывался последовать советам прозорливых людей, чем заворожила его идиотская комбинация с аптекарем? Крачунову припомнились телефонные диалоги, которые он периодически вел со своей жертвой, его глумливые расспросы, как, мол, жив-здоров, лицемерная радость по поводу того, что они теперь в одном городе. Но сейчас все это вызывает у него отвращение — к самому себе, ко всей своей дешевой, презренной роли этакого таинственного покровителя. Впрочем, не слишком ли поздно у него наступило прозрение, что он — жертва обстоятельств, которые выше его и которые уже готовят для него страшную развязку?

Прислонившись к стене, Крачунов напряженно вслушивается, стараясь понять, что происходит в доме. Какое-то время шагов аптекарши не слышно, потом она идет в прихожую, шныряет по коридору, затем из спальни доносится короткий приглушенный разговор, и опять наступает тишина, пропитанная запахами лекарств. Боль обручем сжимает череп, вызывает тошноту.

Крачунов садится на пол. Вокруг колышется сизый туман. Только теперь до него доходит, что в этом чулане нет окна; от узенькой фрамуги толку мало, из четырех стекол целы только два, а два заменены картонками; уцелевшие стекла то ли слишком грязные, то ли цветные — от них в чулане сизая муть, делающая предметы бесформенными, похожими на затаившихся тварей. Он пробует оглядеться, освоиться с обстановкой, в которую попал, будто это ему пригодится: рядом с ним на полу лежит продавленный пружинный матрац, от него разит мочой, на краю матраца какой-то ворох, напоминающий притаившегося медведя, — оказывается, это свернутая постель, оставленная хозяйкой на случай, если он заночует. Дальше — два ветхих стула, один опрокинут на другой, за ними гора посуды, прикрытая клеенкой, а немного в стороне — несколько глиняных кувшинов, их ручки торчат, словно уши. В углу еще одна гора тряпья, оттуда несет плесенью, и ко всему этому примешивается запах йода. Он оглядывает стены — напротив, во всю длину чулана, тянется глубокая ниша. Чьи-то заботливые руки украсили ее четырьмя декоративными блюдами, большущей чугунной ступкой, пестик ступки блестит, как маленькая булава. Здесь же множество бутылок — больших, средних, маленьких, с этикетками и без них, иные бутылки весьма причудливых форм, с фаянсовыми пробками. Рядом с нишей висит на гвозде большущая широкополая дамская шляпа времен немого кино, две ленты свисают вниз, словно щупальца осьминога.

«Моя тюрьма», — думает Крачунов и закрывает глаза. Тяжелый обруч, кажется, теперь сковывает и грудь. Надо бы чуть приоткрыть фрамугу, чтобы стало светлей и можно было глотнуть свежего воздуха, но у него нет сил. Он опускает голову и пробует вызвать рвоту — тщетно, с губ стекает только липкая горькая слюна. «Уснуть, уснуть», — думает Крачунов, и это навязчивое желание бьется, словно неведомые темные крылья, в его мозгу и туманит сознание, но Крачунов понимает: было бы безумием уснуть именно сейчас, именно в этот день! Трезвость, ясность — вот что ему сейчас необходимо, вот на что он должен рассчитывать до того заветного момента, когда пересечет границу. Конечно, с помощью брата Среброва, проживающего в Крумовграде. Но этот брат вовсе не офицер, во всяком случае он не видел его в офицерской форме. На нем серый костюм в полоску (и у Крачунова есть такой костюм, только он его давно не надевал), тяжелые туристские башмаки с загнутыми кверху, как у мокасин, носками, старомодная шляпа с широкими полями, лихо сдвинутая набекрень.

«Чего это вы так вырядились?» — спрашивает у него Крачунов, которого больше всего поразила шляпа — ее ленты висят точно так же, как у этой, что висит здесь под потолком.

Брат Среброва оборачивается к нему с недовольным видом:

«Нарочно…»

«Вы тоже настроились бежать?»

«Я офицер, в политику я не вмешиваюсь».

Крачунова всего передернуло — этот тип держится точно так же, как и все в окружении полковника Грозданова, и он настораживается.

«Не хватает, чтоб вы отказали мне в помощи!»

Брат Медведя по-прежнему не сводит с него глаз, но взгляд его совсем как у начальника гарнизона: надменный, высокомерный.

«Чего вы ждете от меня?»

«Чтоб вы переправили меня через границу».

Переодетый офицер насмешливо фыркает.

«Куда, куда вас переправить?»

«Довольно!» — рявкает Крачунов и срывает шляпу с его головы (шляпа сама возвращается на свой гвоздь). Но в тот же миг он брезгливо корчится и отшатывается назад — все темя у офицера голое, кроваво-красное, как после ожога.

«Постойте, вы случайно не поручик?»

«Я капитан. Не обращайте внимания на мой костюм, он старый… У вас ведь тоже есть такой костюм?»

«Есть».

«Да, но ваша жена увезла его в Чепеларе».

Крачунов изумлен. Верно, когда жена паковала свой багаж, он обратил внимание, что она и его костюм свертывает и сует в огромный дорожный сундук. «Это я для старшего брата, — смущенно пояснила жена, заметив его недоумение. — Не могу же я припереться к ним с пустыми руками. Ты его все равно не носишь…» — «Бери, бери!» — разрешает Крачунов, хотя ему самому нравился этот костюм.

Брат Среброва сочувственно кивает, прочитав его мысли.

«Мне понравился материал, заграничный…»

«Так вы перебросите меня на ту сторону?»

«Если вы докажете, что участвовали в истреблении тех мальцов».

Переодетый офицер проводит мясистой ладонью по обожженному черепу (такая же бесформенная ладонь и у Медведя!) и гонит его так же, как полковник Грозданов:

«Вон отсюда!»

Крачунов сует руку в карман, чтобы выхватить пистолет и застрелить его, до такой степени он обижен, озлоблен (надо было уложить вас всех до одного!), но вдруг между ними встает Роза, она хватает его за рукав и с укором шепчет ему:

«Я-то считала, что ты умней… Довольно, пойдем!»

«Куда?»

«На виноградник, там зарыты все его драгоценности».

«Мне не деньги нужны, я ищу убежища, мне нужен человек, который приютил бы меня на время…»

Роза тихо смеется, не скрывая иронии:

«Почему же ты не вспомнил об этом еще в ту пору, когда уверял меня, что песенка Гитлера спета?»

Крачунов с размаху бьет ее по щеке — эта женщина не достойна его любви, она эгоистка, каких свет не видал, она только мешала ему, только путалась у него под ногами!

«За что ты меня бьешь?» — спрашивает дочь, у нее слезы на глазах, и Крачунова оторопь берет — выходит, это не жена доктора Енчева, это его собственный ребенок, неизвестно каким образом попавший ему под руку…

«Беги!.. — с раскаянием гладит он ее по головке. — Возвращайся к маме, там вас никто не узнает, никто не тронет… Здесь страшно оставаться, моя девочка, здесь никому не будет пощады! Вот кто-то стучится, кто-то нас разыскивает!»

Крачунов обнимает дочь, прижимает ее к груди, испытывая любовь и жалость, но в дверь действительно кто-то стучит. Встряхнув головой, Крачунов поднимает отяжелевшие веки.

— Вы что, не слышите? Уже десять минут стучусь…

Крачунов поднимается, вытирая спиной стену, и тоже шепчет:

— Это вы?

Удивленный тем, что его шепот прозвучал как-то виновато, он осторожно поворачивает ключ, свет прихожей резко и больно ударяет ему в глаза. Странно, ведь и там царит сумрак! Или, может, в его чулане настолько темно, что даже приглушенный свет подействовал на него, как ослепительная вспышка.

— Вы спите?

Он неопределенно хмыкает, все еще находясь под впечатлением кошмарных видений.

В ее руках завернутый в салфетку судок, хлеб и графин с водой. Не дождавшись ответа, она задает ему другой вопрос:

— Есть хотите?

Крачунов мучительно глотает слюну и испытывает неловкость оттого, что выдал свое состояние. Аптекарша размещает еду на матраце и стоит, склонившись над ней, глядя на него в упор.

— Я должна попробовать?

Крачунов морщится, все еще сонный и вялый.

— Что попробовать?

— Пищу…

— Я не боюсь, — самоуверенно отвечает он. Потом нетерпеливо машет рукой. — Я и мертвый не оставлю вас в покое.

Она отходит к двери и смиренно спрашивает:

— Значит, его фамилия Найденов?

— По прозвищу Фокер…

— А если он не поверит, что я пришла от вас?

Тут его охватывает радость: теперь он может быть уверен, что ни отравлять, ни выдавать его здесь не станут!

— Поверит, я вам сообщу пароль. Вы им воспользуетесь лишь в крайнем случае… Сейчас идете?

— К обеду попробую выскользнуть…

Крачунов делает необходимые уточнения: если не сегодня, то самое позднее завтра вечером Фокер должен ждать его между семью и восемью часами, то есть когда совсем стемнеет, возле турецкого кладбища; машина должна быть в полной исправности, с таким запасом бензина, чтобы можно было без остановок доехать до южной границы; никаких подробностей Фокеру сообщать не следует — в какой город поедем и с какой целью, — об этом он узнает в пути; не надо ему знать и того, где Крачунов скрывается, — просто зашел в аптеку, передал распоряжение и исчез; пускай захватит какую-нибудь одежду, чтобы можно было переодеться, и наличных денег, в том числе валюту в английских фунтах; и никто ни под каким видом не должен его сопровождать.

— Какой пароль?

Крачунов кивает — верно, Найденов так просто доверяться не станет.

— Вы к нему обратитесь по его агентурной кличке, — решительно предлагает он. — Имейте в виду, что эту кличку дал ему я и она только мне одному известна. Когда он мне звонил, то не называл своей фамилии…

— Значит, он тоже…

Аптекарша замолкает, но Крачунов угадывает ее мысль.

— Да, Фокер работал на меня. И на себя, конечно! У меня были тысячи возможностей вознаградить его самым щедрым образом… Стрелец — вот его кличка!

— Стрелец, — повторяет аптекарша, вслушиваясь в собственный голос.

— Стрелец.

— После того как вы уедете… как будто ничего и не было, не так ли?

Крачунов прищуривается.

— Все будете свободны! Все!

Аптекарша шмыгает в коридор, и Крачунов поворачивает ключ. Затем он жадно набрасывается на еду: развернув салфетку, дрожащими пальцами отламывает кусок хлеба. От вкусного запаха он совершенно дуреет, судок соскальзывает с матраца и падает на пол, обжигая ступни чем-то горячим и жирным. А вдруг его в самом деле хотят отравить?..