Битвы орлов

ПЕТЕРБУРГ

Комнаты были обставлены со вкусом, хотя maman наверняка назвала бы его вульгарным вкусом парижской кокотки. Княгиня Волконская, недавно пожалованная в статс-дамы, запретила бы младшему сыну посещать этот дом, если бы могла. По возвращении с войны Серж сильно переменился, шокировал маменьку тем, что пил залпом неразбавленное вино, хуже: мог спросить себе водки на фриштик[31], то и дело влюблялся, угрожая жениться, а главное — сам решал, где и с кем проводить свое время: он уже не дитя, ему девятнадцать. Нынче стало модно фрондировать, но когда-нибудь это выйдет ему боком, предупредила его Александра Николаевна. Серж выслушал maman в почтительном молчании, но всё равно поехал — не из фрондирования, а ради интересного рассказа.

В конце апреля Саша Бенкендорф вернулся из Парижа, где состоял при русском посланнике графе Толстом, и враз сделался притчей во языцех: двадцатипятилетний полковник Семеновского полка открыто жил с французской актрисой мадемуазель Жорж, бывшей любовницей Бонапарта, которую, по Сашиному же наущению, Нарышкин выписал в Петербург за большие деньги. Двери светских салонов оказались перед ним закрыты, его больше не принимали в домах, куда он ездил раньше, вдовствующая императрица выказывала ему свое нерасположение, однако Сашу это вовсе не опечалило: каждый спектакль мадемуазель Жорж в Каменном театре завершался овациями и дождем из букетов, публика носила ее на руках, Бенкендорфу все завидовали, и он весело проводил время в компании актеров, актрис и молодых гвардейских офицеров.

— Entrez, entrez, on n’attendait que vous![32]

Мадемуазель Жорж протянула Сержу сразу обе руки, которые он по очереди поцеловал, и увлекла за собой в соседнюю комнату, откуда доносились возбужденные голоса и взрывы смеха. На вид ей было около двадцати лет, хотя утверждать этого никто бы не взялся: актриса, переигравшая множество ролей на сцене и в жизни, в одну минуту была Ифигенией, в другую — Федрой. Волконский вмиг ощутил на себе ее чары — власть опытной женщины, точно угадывающей характер мужчин и умело пользующейся своим обаянием: грудной голос, проникновенный взгляд тёмно-карих глаз, естественность движений, теплое прикосновение..

Разумеется, Сержа никто не ждал, однако через пару минут он уже чувствовал себя как дома, говоря о пустяках, смеясь чужим шуткам и подливая дамам шампанское в бокалы. Улыбнувшись ему, Маргарита (только друзьям было известно настоящее имя мадемуазель Жорж) отправилась обходить кучки гостей, следя за тем, чтобы всем было весело. Вокруг Бенкендорфа образовался плотный кружок: он вновь рассказывал что-то из своих похождений; Волконский подошел послушать.

Саша вовсе не был красавцем, однако пользовался неимоверным успехом у женщин. Было ли это правдой или он просто выдумывал свои победы? Возможно, и то, и другое, ведь привязал же к себе этот начинающий плешиветь ветреник прекрасную Жорж, хотя, по его словам, намеревался бросить ее прошлой зимой, потому что связь с ней мешала ему исполнять служебные обязанности. Волконского слегка раздражала бравада Бенкендорфа и его слишком откровенные рассказы о любовных приключениях (в Конногвардейском полку Alexandre водился бы только с мо-вежанрской компанией), но в этом словесном соре порой попадались и перлы. Бенкендорф объездил почти всю Европу, был в Константинополе, Венеции и Вене, наблюдал вблизи Наполеона, его семью, его генералов, и Волконского интересовало именно это — что за человек Бонапарт?

О семье французского императора Саша болтал, точно о соседях-помещиках: императрица Жозефина — радушная хозяйка, расточающая любезности своим гостям, которые любят пировать за ее счет, и способная усмирять гнев своего супруга, из-за чего ее вечно осаждают просители. Герцогиня Бергская (то есть Каролина Бонапарт) — ее полная противоположность: она использует свои красоту и ум, чтобы озлоблять старшего брата, а деньги тратит на многочисленных обожателей и фаворитов. Ее муж Мюрат — храбрый простак, рядящийся в нелепые в своей яркости костюмы; он мечтает о королевской короне, завидуя братьям Бонапарта, однако надеется завоевать ее своей шпагой, тогда как его жена не видит иного пути к той же цели, кроме интриг. Он не ревнив и сам не прочь позабавиться с актрисами и танцорками, но его ухаживания за знатными польками в Варшаве окончились полным провалом (а вот Бонапарт имел там куда больший успех). Во время одной из ссор с Каролиной Наполеон сказал ей: "Вы так нападаете на меня, будто я лишил вас части наследства нашего отца-короля!" Его братья, которых он сделал монархами, отнюдь не рождены для трона. Наполеон играет с ними, как с куклами: Луи почти насильно женил на Гортензии Богарне — дочери Жозефины и своей любовнице, а потом сделал королем Голландии, заставив разорять своих подданных ради поддержания континентальной блокады англичан; впрочем, "Луи Наполеон" как будто полюбил Голландию, зато его прелестная супруга благоразумно живет в Париже, принимая у себя лучших артистов на очаровательных вечерах. Жером, король Вестфалии, тратит все силы на удовлетворение самых разных прихотей, топя в разврате тоску по первой жене; толстая неуклюжая немочка, на которой его женил Наполеон, обожает своего мужа, зовет его Фифи и никакой роли в обществе не играет. Ее мужское отражение — князь Боргезе, муж красавицы Полины Бонапарт, личность совершенно ничтожная и незаметная, хотя богатая и распутная. Кстати, роскошь и распутство — общепринятые вещи при французском дворе. Офицеры из свиты императора приезжают в Париж отдохнуть от войны и получают к тому все возможности; женская добродетель не в моде, суровость царит только в кабинете Наполеона. Рука об руку с этой суровостью идут подобострастие и пресмыкательство. Когда Саша был проездом в Лионе и осматривал кварталы этого древнего города, безжалостно разрушенные революцией, неожиданный приезд королевы Неаполя (супруги Жозефа Бонапарта) произвел форменный переполох. Звонили во все колокола, городские чиновники бежали со всех ног, чтобы выразить свое почтение дочке купца, ставшей государыней. Наполеон, начавший свою военную карьеру под знаменем революции и сражавшийся за республику (во имя которой треть населения Лиона была расстреляна, утоплена, ограблена Жозефом Фуше, нынешним министром полиции), всего лишь заменил одну династию другой, которая не пришла в упадок со временем, а сразу оказалась прогнившей.

Если доступность светских дам можно было отнести к приятным сторонам жизни русских в Париже, то обязанность присутствовать на праздниках в честь побед французского оружия была куда тяжелее. Гвардию, вернувшуюся из Тильзита, встречал весь город; императорских орлов увенчали лавровыми венками, вдоль Елисейских полей поставили пиршественные столы, за которыми нашлось место для каждого из тысяч солдат; Марсово поле замечательно иллюминировали, и пехота производила там перестроения под вспышки ружейных выстрелов. Маршал Массена дал большой обед в честь графа Толстого, пригласив наиболее отличившихся полководцев и министра Фуше. И вот что интересно: каждый генерал, сидевший за столом, считал себя вправе обсуждать, толковать и критиковать решения императора, будь то приказы, отданные им на поле боя, или награды, пожалованные после сражения; всякий метил на его место и уже примерял на себя корону, совершенно не женируясь[33] присутствием вчерашних противников!

В остальном Париж привел Бенкендорфа в восторг; он уверял, что осмотрел там всё, кроме игорных домов. За двадцать лет победоносного шествия от Египта до Греции, через Италию и Германию, французы свезли в свою столицу самые замечательные произведения искусства, набив несколько залов Лувра красотами и чудесами. Языческие боги смущали своей наготой Мадонн Рафаэля и Корреджо; шедевры из частных собраний, которыми прежде любовались только гости какого-нибудь князя или магната, теперь висели вплотную друг к другу, точно в картинной лавке, и посетитель выходил на улицу с кружащейся головой, не будучи в состоянии вспомнить, что же поразило его сильнее всего. Это был Музей Наполеона — он и искусство превратил в военный трофей. Знаменитая квадрига Святого Марка, вывезенная из Венеции, отныне украшала собой Триумфальную арку, скопированную с арки Константина в Риме и довольно неудачно поставленную прямо перед дворцом Тюильри в ознаменование побед императора: рельефы на ней изображали Пресбургский мир, въезд Наполеона в Мюнхен и в Вену, Аустерлицкое сражение, падение Ульма и встречу в Тильзите. О победах должно было напоминать всё и везде; Бенкендорф уже рассказывал, какое неприятное чувство испытали они с графом Толстым, въезжая в Страсбург через Аустерлицкие ворота, прежде называвшиеся воротами Дофины, потому что через них вступила во Францию будущая королева Мария-Антуанетта, окончившая свою жизнь на гильотине…

Теперь Саша развлекал гостей историей о том, как ему удалось похитить мадемуазель Жорж под носом у Фуше. Волконский ее уже слышал, однако она каждый раз обрастала новыми подробностями. Итак, Бенкендорф получил разрешение выехать в Россию — якобы для участия в Финляндской войне; нашел женщину, внешне похожую на Маргариту, и заплатил ей, чтобы та получила паспорт в австрийском посольстве на имя мадемуазель Жорж; парижскую прислугу приучили к отлучкам любовников в Версаль, продолжавшимся по несколько дней; Alexandre приготовил дорожную карету, а все нужные вещи держал у себя. Незадолго до дня, назначенного для отъезда, возникло неожиданное осложнение: в театре взялись за новую трагедию "Артаксеркс" Этьена Дельриё (автора плодовитого и небездарного, хотя и не способного сравниться ни с одним из Корнелей), Жорж отвели главную женскую роль. В случае успеха ей пришлось бы остаться и играть спектакль дальше; она пообещала Бенкендорфу провалить пьесу и бежать. Но Дельриё валялся у нее в ногах, целуя ей руки и называя своей единственной надеждой, а публика принимала ее с таким восторгом, что Жорж забыла все свои обещания и превзошла саму себя. Гром оваций, беснующийся зал, успех полнейший, Дельриё на верху блаженства! И как теперь быть? Мадемуазель Жорж сказалась больной: у нее якобы разболелось горло, она боится потерять голос. Ей предоставили отпуск на пять дней для излечения; она сказала, что поедет в Версаль. Ночь любовники провели в доме друзей, наутро Бенкендорф отвез свою пассию в фиакре на первую почтовую станцию за городской заставой и усадил в дорожную карету; до самого дня спектакля он прятался у своего приятеля — князя Гагарина, когда же "принцесса Мандана" не вышла на сцену и встревоженные актеры явились искать ее, Бенкендорф сказал им, что они поссорились.

На следующий день за ним стали следить полицейские агенты, надеясь, что он наведет их на след беглянки. На все границы разослали по телеграфу приказ ее задержать. Бенкендорфу в самом деле ничего не было известно, никаких писем он не получал, нервы натянуты, как струна! И тут к нему является человек от Фуше сообщить о том, что мадемуазель Жорж поймали; то же известие получают граф Толстой и Франсуа-Жозеф Тальма, возглавляющий труппу Французского театра: актрису доставят в Париж, чтобы она отыграла спектакль, а потом посадят в тюрьму. Всё выглядело настолько достоверно, что Бенкендорф поверил и сильно огорчился, ведь этот скандал мог повредить его карьере. Бегство и поимка мадемуазель Жорж стали главной новостью дня; публика хлынула в театр, прихватив с собой свистки; Сашу не пропустили не только в гримерную, но даже в коридор актерского фойе; он забился в глубину посольской ложи, готовясь к худшему. Занавес поднялся; публика шумела и вопила, не слушая актеров; при появлении принцессы Манданы зал взорвался свистками и аплодисментами, но Бенкендорф даже под вуалью разглядел подлог — это была мадемуазель Бургуэн, а не Жорж. Он покинул театр и поехал к себе, не зная, что обо всём этом думать, а на квартире его ждало письмо, отправленное из Мюнхена: птичка упорхнула! Alexandre не лишил себя удовольствия показать его Фуше, торжествуя победу над хитрым и опытным противником и всеми его бдительными агентами.

Обворожительная Маргарита пригласила гостей в столовую, куда подали чай с разными лакомствами. Взгляды Бенкендорфа и Волконского случайно встретились, молодые люди улыбнулись друг другу. Саша был еще в плену воспоминании. "А знаешь, — негромко сказал он Сержу, — полиция там поставлена на широкую ногу, Фуше известно всё: где что случилось, кто что сказал или подумал; вот бы и нам такую". Приобняв Сержа за плечи дружески-фамильярным жестом, Alexandre вошел в столовую вместе с ним.

Общий разговор возобновился, перескакивая с одного на другое. Глядя на мадемуазель Жорж qui gouvemait son petit monde[34] с видом ласковой кошки, в любой момент готовой схватить добычу когтями, Серж подумал про себя: "Не потому ли Фуше позволил себя одурачить, что сам этого хотел?.."

Мы все торопимся судить о людях, — продолжал он мысленный разговор сам с собой, возвращаясь в казармы. Постигли мы их поступки или нет, а уж спешим дать им определение, почему-то считая себя вправе выносить суждения и раздавать характеристики. Чтобы не казаться смешными, не верим в существование непостижимого, стараемся свести его к вещам понятным и заурядным; завидуя чужим добродетелям, наводим лорнет на недостатки; не в силах возвыситься до идеала, втаптываем его в грязь. Можно ли считать Наполеона гением? Безусловно. Злым гением — допустим, но существом высшего порядка, не достижимым для большинства людей. Даже то обстоятельство, что ближайшие его родичи суть посредственности, не умаляет его собственных достоинств. Умея притягивать к себе людей необыкновенных, он всё же не может найти себе равного, а что может быть на свете хуже одиночества? Вот наказание для гениев, ниспосланное свыше. Человек недюжинный не живет одним днем, он должен оставить след, зажечь маяк. Великий артист завещает потомкам свои произведения, великий мыслитель продолжает жить в своих учениках. Но есть ли наследие у великого завоевателя?