Битвы орлов

ЗАМОСТЬЕ

"Поляки, граждане Галиции!

Вступив в общие земли наших предков, я хотел увериться в том, что вы не перестали видеть в нас своих братьев. Оказанный вами прием оправдал мои ожидания; воодушевление, возбужденное в вас одним видом польских солдат, доказало, что ваши сердца понимают и разделяют наши чувства. Любовь к Отечеству облегчит труды, выпавшие на нашу долю. Эрцгерцог Фердинанд пытался поколебать верность саксонцев нашему королю и сформировать вольные польские отряды; эти поступки дают мне право призвать вас в наши ряды и сражаться вместе с вашими братьями за наше общее дело — вернуть нацию из небытия. Направляемые единственно верой в их великого освободителя, ваши братья взялись за оружие и два года упорно сражались, несмотря на бедствия, обрушившиеся на нашу страну. Подумайте о том, что без поступков нет их последствий, заслуги предшествуют награде. Лишь холодные и эгоистические души не признают этой истины; заклеймим же их безразличие заслуженным позором.

Поляки всюду одинаковы: подвергнутые суровым испытаниям, но не сломленные длинной чередой несчастий, мы считаем своим долгом заслужить вместе с победными лаврами венок гражданской доблести.

Князь Юзеф Понятовский".

К половине первого ночи все были готовы: пионеры держали в руках фашины или топоры, гренадеры несли лестницы. Ни шороха, ни звука; всё, что блестит, снято или спрятано. Полчаса было слышно только, как на валу перекликаются австрийские часовые. Но вот грянули первые выстрелы. С визгом пронеслись светляки картечи; шеренга польских стрелков дала залп, две пушки выстрелили разом по Люблинским воротам. Вспышки в темноте, жужжание смерти над головой. Лестницы приставлены, капитан Дэн толкнул вперед первого гренадера. Тот уперся и помотал головой; Дэн проткнул его саблей. "Naprzod!" Выбежавший из рядов солдат начал карабкаться на лестницу, за ним тотчас полез второй. Голос был женский; должно быть, это та самая Жанна Жуброва, которая записалась в войско, выдав себя за брата своего мужа; Дэн хотел ее исключить, но Каминский велел оставить.

Со стороны Львовских ворот донеслось "ура", подкрепленное пушечным громом: лансьеры Бжехвы отвлекали внимание на себя.

Четвертый бастион захвачен, третий тоже; штурмовые колонны строились на валу, австрийцы отходили в город. Дэн выбежал со своей ротой на плац, там стоял батальон валахов. "В атаку!" — вскричал их полковник и бросился вперед. Они стали рубиться с Дэном; бельгиец пятился назад, австриец наступал, пока не очутился посреди польских гренадеров… Увидев, что командир захвачен в плен, валахи сложили оружие.

— Рассеяться по городу! — кричал генерал Пеллетье, ворвавшись вместе с конницей в Люблинские ворота.

Лансьеры спешились и шли за пехотой с копьями наперевес; пехота опустила мост, по нему галопом промчались канониры конной артиллерии, зарубив несколько австрийцев.

К четырем утра сопротивление прекратилось; Пеллетье велел трубить общий сбор. Поляки выстроились на площади в центре Замостья. Потери? Тридцать человек. Захвачена австрийская казна! Больше миллиона флоринов! Плененный австрийский гарнизон погнали по дороге в Люблин, который пал в день капитуляции Вены.

Понятовский и Сокольницкий склонились над картой, испещренной стрелками, кружками, пометками. Замостье у нас в руках, Сандомир тоже наш; мы зашли австрийцам в тыл, перерезав пути сообщения с Краковом и Веной. Теперь князю следует идти на север, к Радому, указывает генерал. Здесь сплошные бескрайние леса, в которых живут охотники, армию можно будет пополнить двумя-тремя тысячами умелых стрелков! Пока готовился штурм Замостья, один крестьянин, старик лет семидесяти, уложил из своего ружья восемнадцать австрийцев, а потом вернулся в свою деревню! Это самый верный путь. Если эрцгерцог вздумает гоняться за польской армией по лесам, повстанцы укроются в Свентокшиских горах и станут совершать вылазки оттуда, держа под контролем дороги; в конце концов Фердинанду придется уйти из Варшавы. А если польская армия не удержится между Пилицей и Вислой, она всегда сможет отступить в Сандомир.

Князь Юзеф задумчиво пощипывает свой черный ус холеной рукой. Звучит заманчиво, но… В его распоряжении не больше девяти тысяч войска, ведь в Сандомире и Замостье надо оставить гарнизоны. Варшава, Варшава! Его сердце стремится туда, однако разум подсказывает не спешить. Теперь, когда путь в Галицию открыт, ничто не мешает пойти на юг, к Карпатам, захватить австрийские магазины, навербовать в армию новых солдат. Это займет не больше двух недель, и силы распылять нельзя. Если увести часть войск к Висле, Гогенцоллерн сможет вывезти магазины за Днестр и явиться к Сандомиру с большой армией. Как бы не оказаться меж двух огней…

…В Лемберге восторженно приветствовали войска Великого герцогства Варшавского. В костелах звонили в колокола, в окна вывешивали красные и белые ткани, дети бежали следом за отрядами гренадеров. Ловко брошенный букетик ударился в грудь Доминика Рейтана, гарцевавшего впереди уланского эскадрона с новенькими эполетами на плечах; он поднял глаза к балкону, на котором стояло несколько барышень, и послал наугад воздушный поцелуй.

Помещики съезжались в город со всей округи; собрания шляхты заканчивались сбором средств под патриотические гимны. Поседевший и ссутулившийся, но не одряхлевший Игнаций Потоцкий, герой прошлого восстания, специально приехал в бывший (и будущий!) Львов, чтобы обнять Александра Рожнецкого, назначенного временным комендантом. Адам Потоцкий, в прошлом адъютант Ко-стюшко, привел целый кавалерийский полк, созданный на свои деньги; ему кричали: "Виват!" Впрочем, о Костюшко сейчас было лучше не вспоминать: поборник польской независимости не верил в Наполеона, "могильщика Республики". Рожнецкий издал прокламацию о том, что занял Галицию от имени императора французов. Черных двуглавых орлов с императорской короной Габсбургов повсюду заменяли французскими, а не белыми польскими, чтобы не прогневить другого двуглавого орла, не слишком-то спешившего лететь на помощь; за австрийскими чиновниками сохраняли их места, заставив присягнуть на верность Наполеону.

Генерал-лейтенант Суворов вертел в руках письмо, поданное ему Пеллетье. На вид ему лет двадцать пять, не больше; пухлые сочные губы, ямочка на подбородке… Похож ли он на своего знаменитого отца?

— Я буду с вами откровенен, господин генерал. Мне претит играть ложную роль.

Пеллетье напрягся, предчувствуя недоброе.

— Я знаю, что в этом письме. — Помахав им, Суворов небрежно бросил его на стол. — Адъютант князя Голицына упредил вас, доставив мне нынче утром совершенно противоположный приказ: не выступать из Влодавы еще недели две-три. Я наслышан о вас как о честном человеке и хочу, чтобы вы знали: большинство генералов, командующих дивизиями в корпусе его светлости, считают эту войну неполитичной, и я того же мнения. Австрия — наш давний союзник; вам должно быть известно, что я участвовал в нескольких кампаниях против Франции; мы не швейцарцы, проливающие свою кровь за деньги. Передайте это князю Понятовскому.