Битвы орлов

ТИЛЬЗИТ

Стук множества топоров и визг пил раздавались всю ночь: саперы сооружали огромный плот из бревен, которые свезли в Тильзит за последние три дня, и возводили на нем два павильона с орлами по углам — французскими, с молнией в когтях, и двуглавыми русскими. Первый павильон (большой, с литерой А в венке над входом и брезентовой крышей) был готов к утру 25 июня 1807 года; плот с ним поставили на якорь посреди Немана, возле сожженного моста, и принялись спешно доделывать второй — с литерой N. В это время император проводил смотр своей гвардии: она должна была выглядеть блестяще и молодцевато, как будто не было ни Прейсиш-Эйлау, ни Гейльсберга, ни Фридланда.

К полудню всё было готово. По обоим берегам Немана выстроились гвардейские батальоны, остальные войска сгрудились за ними живописной толпой; французы, поляки, саксонцы залезали на деревья, на крыши ближайших домов, на любую кочку, чтобы лучше видеть; напротив пестрели яркие халаты и островерхие шапки башкирских и калмыцких лучников вперемежку с эскадронами донских казаков — бородатых, с длинными пиками в руках. Наполеон с маршалами и Александр I со своей свитой взошли на катера, одновременно отчалившие по сигнальному выстрелу из пушки; на французском гребцы в киверах были одеты в синие куртки с красными гусарскими шнурками спереди и синие же шаровары, на русском за веслами сидели рыбаки в белом.

Денис Давыдов приник к окуляру зрительной трубы, отыскивая Бонапарта. Вот он! Стоит на носу, в синем гвардейском мундире и своей знаменитой маленькой шляпе, с лентой Почетного легиона через плечо, и даже руки сложил на груди, как на картинках! Из-за толчеи труба прыгала в руках, разглядеть лица Наполеона Денис не смог, а потом его заслонили чужие спины.

На голове у Булгарина красовалась новая шапка. Наслышанный от полковника Чаликова о приключениях корнета под Фридландом, цесаревич Константин призвал его к себе, приказал рассказать все подробности, обнял, поцеловал и подарил свою шапку с дорогим берлинским султаном взамен утерянной в бою, велев лишь переменить на ней генеральский помпон из канители. Стоя в толпе улан, корнет вглядывался в фигурку человека, о котором говорила вся Европа, восхищаясь и проклиная. Сердце стучало у него в груди, он кричал "ура!" вместе со всеми, вкладывая в этот ликующий крик безумные надежды юности. Кто мысленно не примерял на себя "маленькую шляпу"? Больше всего Фаддея волновала мысль о том, что несколько дней назад он и Бонапарт находились на одном поле битвы! Быть может, император французов, обозревая окрестности в подзорную трубу, заметил юного русского улана с казачьей пикой, преследовавшего французского кирасира! И вот теперь этот улан присутствует при встрече повелителей двух миров — Востока и Запада — и смотрит на Наполеона. Как знать, не доведется ли им увидеться еще раз? И при каких обстоятельствах? Уроженец Корсики, которую завоевала Франция, сделал карьеру в одной из лучших армий мира и начертал свое имя на скрижалях истории, так почему же поляк, ставший русским офицером, не сможет… Ура!

Оба катера должны были причалить к плоту одновременно, однако французский триколор всё же опередил на минуту российского орла, и Наполеон, первым взбежав на помост, пересек его и подал руку Александру жестом радушного хозяина. Оба императора дружески обнялись (Александр, возможно, сделал это нарочно: он был почти на голову выше) и вместе вошли в павильон с литерой А, возле которого встали русские и французские часовые. Свиты остались дожидаться. Чтобы не тратить времени зря, Луи Лежён объезжал вокруг плота в легкой лодке, делая зарисовки павильонов и набросок будущей картины.

Весть о перемирии была встречена по-разному: французами — с облегчением, русскими — с разочарованием. Прибытие к армии государя все сочли знаком того, что будет дано генеральное сражение, которое сотрет самую память и о Фридланде, и о войсках Наполеона, но князь Лобанов был послан в Тильзит парламентером; Наполеон дал понять, что хочет мира, а не передышки, и Александр согласился на личную встречу с узурпатором, которого доныне отказывался признавать императором…

Государи провели в павильоне почти два часа и вышли оттуда с довольным видом. Александр представил Наполеону своего брата Константина, затем генерала Беннигсена, князя Лобанова-Ростовского, генерал-адъютанта Уварова, посла в Берлине графа Ливена и министра иностранных дел барона Будберга. "Мы уже встречались, генерал, и вы нередко были злы со мной", — сказал Наполеон Беннигсену с любезной улыбкой. После этого он поинтересовался, кто командовал русским арьергардом во время… продвижения к Прейсиш-Эйлау, услышал имя Барклая-де-Толли и сказал, что это должен быть отличный генерал. Представление своей свиты он начал с Мюрата, перейдя к Бертье, Бесьеру, гоф-маршалу Дюроку, уже хорошо известному в Петербурге и бывшему там одно время законодателем мод, и обер-шталмейстеру Коленкуру, также знакомому Александру. Поболтав с полчаса, все простились друг с другом до завтра. Катера вернулись к своим берегам, Багратион среди прочих генералов поскакал за коляской Александра в Пюткупенен, где дожидался уничтоженный прусский король.

На следующий день повторился тот же спектакль, только Александр привел с собой Фридриха-Вильгельма вместе с фельдмаршалом Калькройтом и генералом Лестоком — единственными прусскими полководцами, оказавшими достойное сопротивление французам; им было полтора века на двоих. По такому случаю Наполеон украсил себя прусским орденом Черного орла, а Фридрих-Вильгельм приколол к груди крест Почетного легиона. Несмотря на показную учтивость, словцо Наполеона, которое он обронил в разговоре с русским императором, облетело оба берега Немана: "Я часто спал вдвоем, но втроем — ни разу". Судьбу Европы будут вершить только Франция и Россия, Пруссия — не в счет.

Бонапарт предложил Александру перебраться в Тильзит: разговаривать на твердой земле гораздо удобнее, чем на колышущемся плоту, где можно получить морскую болезнь, — и для начала пригласил "кузена" отобедать у него завтра.

В пять часов по обе стороны Дойчештрассе, от ворот до кирхи, выстроились в три шеренги восемьсот французских гвардейцев с прекрасным оркестром; прибытие Александра и Константина возвестили сорок пушечных выстрелов.

Братья ехали рядом, и хотя в их чертах угадывалось сходство, различие между красивым Александром с кротким взглядом серо-голубых глаз и курносым белобрысым Константином сразу бросалось в глаза.

— Vous avez une belle garde, colonel! — сказал русский царь французскому полковнику.

— Et bonne, sire! — довольно дерзко ответил тот.

— Je le sais.[8]

Наполеон увел гостей обедать в дом советника Зира, откуда всего десять дней назад выехал Фридрих-Вильгельм.

После короткого и бурного летнего ливня лошади почетного эскорта оскальзывались на булыжной мостовой, но цесаревич Константин пустил своего коня галопом, демонстрируя мастерство наездника. Его приплюснутое лицо и ловкая посадка в седле напомнили Наполеону о том, что ему хотелось увидеть. Александр слегка удивился, но согласился удовлетворить его любопытство. Блестящая компания отправилась на левый берег Немана.

Для свиты французского императора спешно сколотили трибуну; перед ней с гиканьем и свистом носились на лошадях башкиры, калмыки и татары, свешиваясь с седел до самой земли, показывая разные трюки и стреляя из луков — их стрелы попадали в яблоко со ста шагов. Вот закружилась пестрая карусель из ярко одетых всадников, скакавших по кругу; башкирский есаул бросил в центр лисью шапку — она тотчас стала похожа на свернувшегося в клубок ежа из-за вонзившихся в нее стрел; подхватив ее на лету, есаул подскакал к трибуне, резко осадил лошадь, кинул "ежа" под ноги французам, указал нагайкой на Бонапарта и умчался следом за своими батырами. Генералы опешили, однако Наполеон принял шапку как подарок.

Тильзит поделили пополам, проведя линию с севера на юг; западную половину отдали русским, туда перешел один батальон Преображенского полка, полуэскадрон кавалергардов, взвод лейб-гусар и отряд лейб-казаков. Александр расположился в двухэтажном доме Хинца на углу Дойчештрассе, напротив кирхи, — на противоположном конце улицы от своего "кузена", а в саду при красивом доме советника Кёллера у мельничного пруда, где Наполеон жил раньше, поставили большие палатки для русских офицеров и дощатые бараки для нижних чинов. Фридрих-Вильгельм предпочел остаться в Пюткупенене, однако каждый день приезжал к Наполеону обедать; великий герцог Бергский и цесаревич Константин сделались неразлучны.

Солдатам и офицерам с обеих сторон было строжайше приказано вести себя любезно с бывшими врагами, воздерживаясь от обидных прозвищ и поминания старого. Французы первыми угощали русских гвардейцев. Отряд фуражиров отправили обшарить окрестности в поисках съестного; в город потянулись телеги, запряженные быками; погонявшие их немецкие крестьяне были уверены, что быков зажарят тоже, и страшно обрадовались, когда у них забрали только привезенную снедь. Столы накрыли на лужайке, под большими шатрами с перекрещенными флагами России и Франции; на дальней стенке шатров выложили цветами две звезды и имена императоров. Русских оказалось меньше, чем французов, — по одному на двоих, зато преображенцы были великанами, так что "ворчунам", как их прозвал Наполеон, приходилось смотреть на них снизу вверх. Парадный вид хозяев, в особенности поваров с напудренными волосами и в белых фартуках, изрядно смутил гостей, но как только подали еду, они перестали стесняться: водку пили стаканами, мясо заглатывали большими кусками. Скоро все мундиры были расстегнуты, лица красны, усы мокры; как раз в этот момент явились адъютанты обоих императоров, чтобы предупредить об их приходе. Преображенцы тотчас бросились застегивать пуговицы, но не успели привести всё в порядок. Наполеон жестом велел солдатам не вставать; императоры обошли вокруг стола, и Александр изрек по-французски: "Гренадеры, вы поступили достойно". Оцепеневшие русские выдохнули только после ухода государя, вид у них был такой, будто они избежали большой беды.

Французам стало весело. Один предложил русскому поменяться мундирами, они вышли на улицу обнявшись, точно закадычные друзья. Француз отлучился по нужде, а когда бросился догонять нового друга, ему навстречу попался русский сержант. Переодетому гренадеру и в голову не пришло отдать ему честь; получив зуботычину, он, позабыв обо всём, бросился на обидчика с кулаками; их с трудом разняли.

Каждый день состоял из смотров, маневров, обмена подарками, пиров и попоек, но не для всех, а только для избранных. Французам было дозволено свободно переправляться на русский берег, не вдаваясь, однако, слишком глубоко в чужие края, русские же могли пересекать реку только по билетам, выдаваемым с разрешения государя, которые было не так-то легко получить. Серж Волконский и Поль Лопухин переоделись прусскими крестьянами, чтобы иметь возможность увидеть, как Наполеон с Александром следуют со своими свитами на очередной смотр; английский полковник Вильсон нарядился донским казаком и затесался в свиту Платова, когда русский император показывал донцов императору французов. Денис Давыдов донимал Багратиона просьбами дать ему какое-нибудь поручение к особам, находившимся на том берегу, надеясь увидеть Наполеона поближе, и князь, снисходительный к молодёжи, старательно их выдумывал. Сам он оставался в Таурогене, при армии, не желая улыбаться тем, кому еще три недели назад готов был рвать зубами глотку. На днях он получил письмо от вдовствующей императрицы: "Дайте нам скоро хорошие известия и после славной победы возвращайтесь к нам в добром здоровье, вы увидите, с какою радостью мы вас примем", — и три письма от Катит… Екатерины Павловны. Они еще не знают о Фридланде! Раненых офицеров держат в Риге, не позволяя им выехать в Россию, чтобы сохранить поражение в тайне. К чему эта трусость?

Женщины, признанные мастерицы притворства, не считают нужным скрывать свои чувства: и для Екатерины Павловны, и для ее матери, и для прусской королевы Луизы Наполеон — чудовище, извергнутое адом. Кстати, шведский король, свояк Александра, повелел писать имя узурпатора Neapoleon Buonaparte: в этом случае, по кабалистической азбуке, оно складывается в число зверя — 666. Решительный характер Катиш давно известен, она не пожалела бы резких слов, если бы знала, с кем проводит время ее брат! Князь Петр не появится в Тильзите; по крайней мере, перед Катиш он останется чист, ей будет не в чем его упрекнуть.

Королева Луиза приехала из Мемеля вечером четвертого июля — супруг вызвал ее письмом, когда подписал убийственный мир, лишивший его половины владений. Увидев ее на следующий день, Багратион остолбенел: совершенство черт отгоняло все пошлые цветочные сравнения, любое чувство, кроме благоговения, казалось кощунством. Она была прекрасна красотою мученицы. Ей предстояла попытка совершить то, что не удалось прусским полководцам, — одержать победу над Наполеоном. Прекрасно понимая, что творилось в её душе, Петр Иванович проводил коляску сочувственным взглядом.

…Бонапарт встретил прусскую королевскую чету у крыльца. Ее величество хотела преклонить перед ним колено, однако Наполеон не дал ей этого сделать и предложил свою руку, чтобы проводить к столу. За обедом он был подчеркнуто любезен, заслоняясь учтивостью, точно броней, хотя и не удержался от замечания о том, что королева, должно быть, сожалеет о той цене, какую Пруссии приходится платить за ее гордыню. Глаза Луизы наполнились слезами; Александр попытался спасти положение, ввернув довольно неловкую фразу о том, что многие несчастья происходят от незнания: если бы враги Наполеона знали его прежде, они бы не вздумали поднять на него оружие. Наполеон усмехнулся, Фридрих-Вильгельм одеревенел. "Слава Фридриха Великого ослепила нас", — почти шепотом произнесла его супруга.

Эти слова уязвили Беннигсена, хотя предназначались не ему. Он знал, что говорят за его спиной, ведь костяк всех армейских полков по-прежнему составляли суворовские офицеры и солдаты. Сумел бы граф Рымникский разгромить императора французов, или на военном небосклоне может сиять только одно солнце?

У корсиканца есть великое преимущество: он одновременно главнокомандующий и государь. Он сам решает, когда атаковать и где, ему не нужно исполнять чужих приказов или испрашивать разрешений. Беннигсен не считал себя виновным в поражении, но знал, что всю вину возложат на него. Недаром же из Риги вызвали Буксгевдена, хотя и отправлен туда его давний недруг был не просто так. Если бы Буксгевден соединился с ним после победы при Пултуске, Беннигсену не пришлось бы отступать к Остроленке, и сейчас русские диктовали бы условия Наполеону! Обида горька, но еще горше видеть, что внук великой Екатерины не может вещать громовым голосом своей бабки.

Наполеон всё же совершил рыцарский жест — подарил королеве Луизе Силезию, Померанию и Бранденбург, чем вызвал большое недовольство Талейрана: император словно нарочно не считался со своим министром иностранных дел, манкируя его мнением. Над проектом мирного договора работал в основном Бертье с князем Куракиным, спешно вызванным в Тильзит, и князем Лобановым-Ростовским; по вечерам Наполеон допоздна засиживался у Александра, обсуждая с ним выдвинутые условия. Француз зримо упивался своим могуществом, перекраивая карту росчерком пера, сводя монархов к роли просителей и видя перед собой склоненные выи. В торжестве победителя не было великодушия: он мог возвыситься, только унизив других. Зачем было выписывать в Тильзит из Варшавы графа Станислава Потоцкого и просить его "внести необходимые изменения" в Конституцию 3 мая 1791 года? Только чтобы припугнуть Александра Павловича призраком встающей из гроба Польши, а поляков — поманить миражом возрождающейся Отчизны. Беннигсен всегда говорил, что России следует уничтожить самую мысль о возможности воссоздать Польшу в любом виде, более того — перенести границу с Немана на Вислу. Висла — такая же естественная граница России, как Рейн для Франции. Проживи императрица чуть подольше — и Россия сделала бы этот шаг с одного берега до другого, воспользовавшись первой же удобной возможностью. Но этого не случилось, и поляки вверили свою судьбу Бонапарту. Домбровский привел к нему Польский легион еще во время Итальянского похода, а нынешней весной, в годовщину принятия Конституции, Юзеф Понятовский (племянник покойного короля) выдал в Варшаве "орлов" трем новым легионам, предоставив дамам, вышивавшим эти знамена, самим приколотить их к древкам. Этим они показали, что их жертва добровольна, ведь "орлы" сулят им терзания от тревог и горечь утрат. Поляки укрепляют Прагу, сожженную Суворовым, и готовятся к боям, чтобы доказать Наполеону, что достойны быть нацией; между тем в Тильзите собираются подписать договор, сулящий Европе "множество мирных и покойных лет"… Кого он морочит?

Утром девятого июля обе гвардии выстроились от дома Хинца до дома Зира. Ровно в одиннадцать появился Александр; на его зеленом преображенском мундире красовался "Большой орел Почетного легиона" — звезда из пяти белых лучей в виде ласточкина хвоста, под золотой императорской короной и поверх лаврового венка, в центре которой блистал золотом профиль "Наполеона, императора французов". Оригинал этого портрета присоединился к нему на середине улицы; на груди у Наполеона был крест ордена Св. Андрея Первозванного — распятый апостол поверх двуглавого орла. Государи устроили смотр войскам, после чего Бонапарт попросил у своего нового союзника позволения наградить самого храброго из русских гренадеров. Александр указал на флангового первой шеренги, и гренадер Лазарев нежданно для себя получил солдатский знак ордена Почетного легиона с пожизненной пенсией в тысячу двести франков. Царь пожаловал орден Св. Андрея Первозванного Мюрату, Бертье и Талейрану; император французов нацепил орден Почетного легиона великому князю Константину, Будбергу, Куракину и Лобанову-Ростовскому. Затем отправились на квартиру, занимаемую Александром, чтобы подписать договоры о мире и о союзе. Когда это было исполнено, один из адъютантов Бертье благоговейно подобрал со стола чернильницу и два пера, чтобы сохранить их для истории.

Два императора почтили своим присутствием праздник, устроенный в честь годовщины Полтавского сражения, — неприкрытый намек на то, что Франция отказывается от давнего союза со Швецией и не поддержит ее против России. В три часа дня Александр, обнявшись напоследок с новым другом, сел в лодку, доставившую его на российский берег Немана.

Беннигсена уволили в отставку "до излечения болезни"; командование армией перешло к Буксгевдену. Вечером Александр вместе с Константином выехал в Петербург, а Наполеон — в Кёнигсберг.

Судебный советник Зир с семейством наконец-то смог вернуться в свой дом, проведя две недели у соседа Хехстера. Там его ожидала неприятность: великолепной супружеской кровати, отделанной золотом и лиловым шелком, нигде не было. Впрочем, вскоре она отыскалась: Наполеон подарил ее Александру, и честный Хинц, получивший от своего постояльца триста дукатов за беспокойство и кольцо в тысячу талеров на память, вернул ее прежнему владельцу. Советнику Кёллеру повезло меньше: трава в саду была вытоптана, кусты поломаны, несколько деревьев срублено, да и отхожая яма у ограды не добавляла очарования; повсюду валялись пустые бутылки и битое стекло — господа офицеры упражнялись в стрельбе.

…Поручики Волконский и Лопухин сидели у костра на биваке, уставившись в огонь. Они уже выпили два штофа Гданьской сладкой водки; Лопухин распечатал третий. В пламени плясали чертенята. Отчего они веселятся? Так ведь мир. Мир! Испрошенный и полученный! Чужое торжество! Нового сражения не будет. И что теперь? Казармы, учения, манежная езда? Визиты к знакомым с маменькой, скука светских гостиных… Разве это жизнь? Настоящая жизнь была здесь, но она кончена. Волконскому стало жарко и муторно. Он расстегнул мундир непослушными пальцами, что-то царапнуло его по руке. A-а. Крест ордена Св. Владимира за Пултуск и золотой крест за Прейсиш-Эйлау. Сразу заныла рана в правом боку — он залечивал ее здесь, в Тильзите. Зачем всё это было? Да, Фридланд — неудача, но не пятно! К тому же любое пятно можно стереть — тьфу! Набрав слюны, Серж плюнул на угли, но те не погасли, а только разгорелись еще больше.

— Кто-нибудь знает — долго мы еще будем стоять в этой дыре? — лениво спросил конногвардейский корнет, посасывая трубку.

— Ждем приказа от Буонапарте, чтобы выступить против Англии, — тотчас отозвался Лунин.

— Ах, Мишель, как ты можешь так говорить!

— Называть Наполеона Буонапарте? Это его настоящее имя.

— Ты прекрасно понял, о чём я.

— А ты прекрасно знаешь, что прикажут — и пойдем.

Среди офицеров ходила по рукам бумага на французском языке, содержащая тайные условия Тильзитского мира, — кто-то из походной канцелярии Наполеона будто бы снял себе копию и поделился ею с новыми союзниками. Если верить этому списку, Наполеон предоставил Александру покорение Азии, оставив себе Европу: династия Бурбонов в Испании и Браганский дом в Португалии доживали последние часы — корону двух этих королевств должен был получить кто-то из семейства Бонапарта; папа римский утратит светскую власть; Франция с помощью российского флота собиралась овладеть Гибралтаром и занять Мальту; Дания могла обменять свой флот на северогерманские земли; Сицилия и Сардиния получат захваченные французами города в северной Африке, и Средиземное море будет доступно лишь для кораблей четырех держав: Франции, России, Испании и Италии. Наполеон обратил самого грозного своего противника в союзника, чтобы его руками уничтожить заклятого врага Франции — и давнего друга России. "Неужели государь согласится на неблагодарную роль кота, таскающего из огня каштаны для коварной мартышки? — думал Лунин. — Неужели ради этого брат Никита погиб при Аустерлице?.."