Битвы орлов

ШТРАЛЬЗУНД

Ворота раскрыли свой кирпичный зев, дробный стук копыт отрикошетил от холодного свода, рассыпался по мощеному двору и смолк у крыльца; звеня шпорами, король поднялся по лестнице, отпихнул караульного офицера, оборвав его вопрос, решительным шагом прошел по коридору; лакей распахнул перед ним двери кабинета. Придвинув к себе пачку бумаги, Густав Адольф обмакнул перо в чернильницу и принялся писать.

Штральзунд! Древний ганзейский город, где его предок и тезка, прозванный Северным львом, дал отпор имперскому генералиссимусу Валленштейну! Врата Рюгена должны были стать первым этапом победного пути, который закончится в Париже: король Швеции сбросит с трона узурпатора и вернет престол законному монарху — Людовику XVIII! Не дожидаясь ответа от Александра, Фридриха-Вильгельма и даже самого Людовика, Густав IV Адольф взгромоздился на боевого коня; капитан Теде зарядил два огромных пистолета, некогда принадлежавших Карлу XII, и подал ему; король произнес пламенную речь, повторив слова Карла, произнесенные в Штральзунде: "Мы добьемся уважения к себе с мечом в руке"; шведская армия двинулась в атаку с развернутыми знаменами, под бой барабанов… и была разбита. Маршал Брюн отослал парламентера прочь, не желая и слышать о перемирии: если кто-то хочет подражать Карлу XII, война должна продлиться хотя бы несколько часов. О, как вам будет угодно! Вы еще сами запросите мира!

В дверь постучали; слуга доложил, что барон фон Эссен просит его принять по важному и срочному делу. Отлично, уже готово.

— Вот, размножьте и распространите среди солдат неприятеля.

Генерал взглянул на бумагу: это была прокламация, составленная на французском языке и призывавшая солдат дезертировать. Брови сами собой взлетели вверх, однако Эссен не выразил своего удивления, предпочитая говорить о том, что привело его сюда.

— Сир, маршал Брюн прислал парламентера.

— Ага!

— Ваше величество, боюсь, что наше положение безнадежно. У французов сорок тысяч штыков, мой гарнизон не превышает пятнадцати тысяч; город изнурен осадой, и наши позиции в Померании под угрозой… Генерал Рей предлагает капитуляцию на почетных условиях; он говорит, что императору французов претит истреблять шведов, вынужденных сражаться из-за вашего упрямства.

— Что?!

Король взвился с кресла как ужаленный, подскочил к Эссену, замахнулся кулаком, остановив его у самого лица генерала.

— Арестуйте его! — приказал он. — Я потом решу, что с ним делать. Наглец! Разделять мои интересы и интересы моих подданных!

Квадратное лицо Эссена оставалось спокойным, голос ровным.

— Хочу напомнить вашему величеству, что он прибыл к нам парламентером и находится под защитой международного права и нашей чести. Ваше величество не имеет права распоряжаться его жизнью и свободой.

— Приказываю вам немедленно его арестовать!

— Сир, это невозможно.

— Что? Вы отказываетесь мне повиноваться?

— Сир, я никогда не соглашусь замарать себя бесчестным и несправедливым поступком и сделаю всё на свете, чтобы помешать вашему величеству отдать подобный приказ.

Генерал отцепил шпагу и протянул ее королю. Несколько мгновений они стояли друг против друга неподвижно, затем Густав Адольф коротко бросил: "Ступайте!" — и повернулся к Эссену спиной.

…К ночи заметно посвежело, но ветра не было; вёсла мерно вздымались и опускались, плеск воды сливался с шорохом волн, набегающих на галечный берег. Закутавшись в плащ, король сидел в лодке, увозившей его на Рюген. В конце концов Карлу XII тоже пришлось покинуть Штральзунд в шлюпке, да еще и под обстрелом.

Гарнизон еще не был полностью посажен на суда, когда ординарец доставил Эссену королевский приказ: прекратить эвакуацию! Два часа спустя другой гонец привез новое распоряжение: продолжить переброску войск, и побыстрее! Утром хмурый, небритый генерал с покрасневшими после бессонной ночи глазами разыскал на берегу Густава Адольфа, который стоял в картинной позе на большом склизком валуне, глядя в подзорную трубу. Барон спросил, в чём была причина столь противоречивых приказаний. Король велел ему подняться и стать рядом. Он был охвачен радостным возбуждением.

— Послушайте, генерал, вам я доверяю, но только больше никому не говорите. Видите вы это белое пятнышко? — Он показал Эссену ноготь большого пальца.

— Да, сир.

— Покуда оно остается белым, удача мне улыбается, но чуть только порозовеет — жди беды. Вчера вечером я заметил, что оно бледнеет, и остановил переброску войск, а когда белизна возвратилась, возобновил ее, и видите — нам всё удалось!

Темно-серые глаза лихорадочно блестели, полные губы улыбались под щеточкой усов, щеки пылали румянцем.

— Не угодно ли вам пройти в палатку и отдохнуть, ваше величество? — осторожно спросил Эссен.

…Король лежал на софе лицом кверху, точно надгробие в католическом соборе. Эссен взглянул на генерала Толля и пожал плечами. Толль наклонился к больному; крест ордена Александра Невского с двуглавыми орлами меж концов свесился с его шеи, раскачиваясь как маятник.

— Ваше величество! — позвал Толль, словно вызывая короля из иного мира. — Погода портится, ваше величество. Соблаговолите послать парламентеров к французам; Рюген уже не удержать, но мы должны сохранить для Швеции армию, способную оборонять Сканию. Позвольте мне распорядиться от вашего имени.

Густав Адольф медленно повернул голову и посмотрел в упор на морщинистое лицо с глазами, почти лишенными ресниц.

— Пишите ваши аргументы, — вялым голосом вымолвил он.

Продиктовав текст секретарю, Толль подал его королю. Опершись на локоть, Густав Адольф пробежал бумагу глазами и с видимым отвращением приписал внизу: "В силу вышеизложенного, генералу барону Толлю поручено принять необходимые меры для сбережения чести и безопасности армии", после чего повернулся на другой бок.

— Сир, вы забыли поставить вашу подпись, — мягко напомнил Толль.

Король вдруг сел одним рывком, вырвал у него из рук бумагу, скомкал, швырнул в угол и снова улегся. Старый генерал поднял бумажный комок, расправил, подал секретарю.

— Пишите, сударь: король предоставил мне полномочия, но не смог поставить подпись, будучи болен. Ваше величество, я прошу вас только об одном: не медлить с отъездом, как только прибудет флот из Карлскруны.

Густав Адольф раздраженно отмахнулся; Толль вышел, не закрыв за собой двери, Эссен поспешил за ним. Старик смотрел прямо перед собой, на ходу складывая бумагу; в профиль его нос напоминал вороний клюв.

— В конце концов, подпись неважна, — сказал он словно самому себе. — С этого момента надо мною нет иной власти, кроме Бога и моей совести.