Битвы орлов

ПОРТСМУТ

Полуприкрыв глаза, Дельфино проводил смычком по струнам виолончели, а капитан Рожнов настраивал по ней свою брачу на октаву выше. Лейтенант Платер терпеливо ждал, пока они закончат, Ронко канифолил смычок. Сегодня в кают-кампании "Твердого" опять будет звучать Гайдн, игранный уже много раз, но офицеры, изнывающие от бездейственной службы, рады и этому: квартет неизменно срывает аплодисменты, что и неудивительно, ведь итальянец Дельфино прежде был камер-музыкантом придворного оркестра в Петербурге, а Ронко примкнул к эскадре в Лиссабоне с намерением попасть вместе с нею в Россию и там прославиться своим искусством. Впрочем, завтра экипажу предстоит совершенно новое развлечение: мичманы и гардемарины составили театр и репетируют сразу несколько пьес. Все женские роли достались барону Левендалю: ему всего восемнадцать лет, хорош, как куколка; когда он вышел вчера на палубу в платье, одолженном у жены одного из офицеров (сама она в спектакле играть не могла, потому что, будучи англичанкой, не знала по-русски), капитан "Ярослава" обернулся ему вслед и спросил, кто эта дама.

Третий раз подряд моряки из эскадры адмирала Сенявина встречали Новый год за границей, но 1809-й выдался самым скучным. Офицеры и матросы, привыкшие к ежедневному труду, маялись от вынужденного безделья и однообразия, к тому же английский климат был весьма нездоров, влажный холод пробирал до костей, особенно по ночам, а теплого платья ни у кого не было: в чем вышли из Петербурга, направляясь к теплым турецким берегам, в том и оставались. Очень часто с серого неба срывался снег, на какое-то время укутывая берега, доки, причалы; моряки смотрели на него с кораблей, вспоминая о милом отечестве. Каким счастьем было бы сейчас проводить праздники в кругу родных и друзей!

Здесь они для всех "неприятели". Осенью в Портсмуте чуть не вспыхнули беспорядки, когда местные обыватели увидали русскую эскадру, входившую на рейд главного британского порта под своими флагами. Английские суда не пожелали приветствовать ее поднятием флагов по морскому обычаю. На другой день британский морской министр известил Сенявина, что король выразил ему свое неудовольствие; пусть все капитаны съедут на берег, забрав с собой флаги и вымпела, а корабли оставят на сбережение англичанам. Дмитрий Николаевич был и разгневан, и позабавлен этой ничтожной хитростью. Всем известно, что Георг III безумен и ему нет никакого дела до того, чей флаг и где развевается; самим отдать русские корабли англичанам? Нет уж, дудки! В своем приказе адмирал объявил, что спускает свой флаг, поскольку не может противиться силе, и повелел капитанам, спустив вымпела, дожидаться на кораблях обещанных транспортных судов для возвращения в Россию.

Англичанам, пиратской нации, конечно, досадно, что они не смогли прибрать к рукам такой трофей. Они никак не могли с этим смириться и старались всё-таки добиться своего, продлевая пребывание эскадры в Портсмуте под разными предлогами. Сначала они потребовали, якобы из соображений безопасности, сдать порох, потом, из-за крепкого ветра, спустить стеньги и реи… Контр-адмиралу Тайлеру, сопровождавшему русский флот из самого Лиссабона, было даже неловко за соотечественников: Сенявин твердо держал свое слово, за месяц плавания эскадра ни разу не попыталась уйти от конвоя, хотя у кораблей был шанс прокрасться поодиночке во французские порты, так что русский адмирал вполне мог рассчитывать на уважительное отношение. Ряд требований он выполнил, даже корабельную артиллерию русские сами свезли в магазины, но за корабли, вверенные ему государем, Дмитрий Николаевич держался крепко и во всём остальном продолжал исполнять свой долг перед отечеством. За время кампании флот захватил призов на миллионы; эти деньги теперь шли на содержание шести пехотных полков и корабельных экипажей, давно не получавших жалованья, поскольку фрегат "Спешный", который должен был его доставить, захватили в плен прямо на портсмутском рейде, где капитан, поверив англичанам, неосмотрительно дожидался Сенявина. Узнав о том, как жестоко он был обманут, выдав помимо воли огромные казенные деньги неприятелю, капитан сошел с ума, и англичане передали его на "Твердый" как больного вместе с серебряным сервизом — подарком государя лично Сенявину. Остальной экипаж свезли на берег для дальнейшего размена пленных; офицеры эскадры собрали для своих несчастных товарищей деньги по подписке, потому что при ужасной английской дороговизне выделенного им содержания было совершенно недостаточно.

Корабли стояли в две линии на Модер-банке, между городком Госпорт, где помещался флотский госпиталь, и рыбацким поселком Райд на острове Уайт. Узкий пролив отделял от Госпорта портсмутскую гавань с несколькими плавучими тюрьмами, за ней виднелись стены городских укреплений. Эти стены стискивали город, точно удав свою жертву. Если не считать Хай-стрит, слывшей одной из лучших улиц за пределами Лондона, Портсмут состоял из дурно построенных уродливых домов, лавок, пивных и борделей, тесно прижавшихся друг к другу на грязных, вонючих, узких улочках, где оборванные сопливые ребятишки играли рядом с бродившими свиньями. На улицах всегда было полно народу: военные шли по своим делам, джентльмены пытались проехать верхом, матери семейств пробирались на рынок, пьяные матросы горланили песни, портовые шлюхи высматривали клиентов, поденщики обходили дома в поисках работы, тут же сновали карманники и прочие подозрительные субъекты, ничуть не боявшиеся полиции, в которую набирали кого придется — трусов, пьяниц и взяточников. Русские офицеры не любили там бывать, предпочитая остров Уайт, называемый садом Англии; в Портсмут полагалось являться в полном мундире, рискуя нарваться на грубые выражения неприязни со стороны обывателей, и предварительно известив градоначальника. Капитана "Твердого" Данилу Ивановича Малеева, болевшего с самого прихода в Англию, свезли на берег в Райд, да там и похоронили: искусство корабельных и госпитальных врачей не смогло ему помочь. Сенявин, все капитаны и офицеры проводили его в последний путь, но ни построения войск, ни ружейного салюта не было: англичане не разрешили.

В начале февраля, когда все мысли были только о скором отъезде на родину с наступлением весны, в Портсмут пришло известие о поражении англичан при Ла-Корунье и гибели генерала Мура: вражеское ядро ударило его в левый бок, переломав все ребра и порвав легкие. Вечером полковник Грэм с горсткой адъютантов похоронили его на крепостном валу. Силы были равны, шотландские горцы сражались как львы, заставив французов податься назад после кровопролитного штыкового боя, но отступление английской пехоты свело все жертвы на нет; ночью британцы погрузились в шлюпки и направились к своим кораблям, стоявшим на рейде; небольшой испанский гарнизон храбро прикрывал погрузку на фрегаты и линейные корабли, которые тоже вели огонь, держа французов на расстоянии, и всё же маршалу Сульту, прозванному англичанами "герцог Божья кара", удалось захватить сорок четыре орудия, двадцать тысяч мушкетов, обоз, казну и почти шесть тысяч пленных. Мечты о возвращении развеялись, как туман над Ла-Маншем; похоже, что весной постылый Портсмут покинуть не удастся…