Боевой клич свободы. Гражданская война 1861-1865

17. «Верни меня в Виргинию домой»

По мере того как Ли оттеснял Макклеллана от Ричмонда, перспективы войск Союза на западе стали ухудшаться. Спуск вниз по Миссисипи откладывался из-за неприступности Виксберга, триумфальное шествие сухопутной армии застопорилось в Коринте. Почему это произошло? Как правило, объясняют это тем, что Хэллек распылил силы и упустил отличную возможность подавить мятеж в долине Миссисипи. На самом деле все было не столь просто.

После того как 110-тысячная армия Хэллека в конце мая заняла Коринт, перед ней встали четыре задачи: 1) преследование бегущих мятежников и попытка взять Виксберг с тыла; 2) переброска войск в район Чаттануги для «освобождения» Восточного Теннесси; 3) ремонт и охрана железнодорожной сети, по которой осуществлялись поставки федеральной армии на этом театре; 4) организация оккупационных войск для охраны порядка, учреждение лагерей для беглых негров, помощь юнионистам в реконструкции Теннесси под управлением военного губернатора Эндрю Джонсона, которого Линкольн направил в Нашвилл, и осуществление контроля над возрождающейся торговлей оккупированных территорий с Севером. В лучшем из всех возможных миров Хэллек мог бы выполнить все эти задачи одновременно, но на этой грешной Земле ресурсов у него не хватало. Военный министр Стэнтон и генерал Грант считали приоритетным взятие Виксберга. Намерение Хэллека отложить эту кампанию ради решения остальных задач подверглось серьезной критике. Атака всеми силами Виксберга, по мнению критиков, позволила бы перерезать жизненно важную артерию Конфедерации и приблизить конец войны[924].

Это заявление не учитывает физические, логистические и политические реалии. Мы уже говорили о проблеме болезней у воевавшей в непривычном климате армии северян. Необыкновенно дождливая весна сменилась катастрофически засушливым летом. Ручьи и источники в северных районах Миссисипи, дававшие воду людям и лошадям, пересыхали. Несколько кавалерийских и пехотных бригад преследовали отступавших конфедератов на протяжении двадцати миль к югу от Коринта, но в июле вынуждены были повернуть назад из-за нехватки воды. Отправка Хэллеком нескольких бригад для восстановления и охраны железной дороги не была столь уж бессмысленным шагом, как иногда считают, так как после падения уровня воды в реках, остановившего судоходство, армия целиком и полностью стала зависеть от железнодорожного сообщения. Любая наземная кампания по взятию Виксберга была уязвима вследствие нападений мятежников на железные дороги и склады припасов, в чем Грант убедился полгода спустя, когда подобные набеги вынудили его прекратить первую осаду Виксберга. Другие бригады должны были быть взяты из ударной группировки ради политической задачи обеспечения безопасности и управления оккупированными территориями. Наконец, давно вынашиваемая мечта Линкольна о реконструкции Восточного Теннесси превращала и эту политическую задачу в неотложную[925].

Поэтому Хэллек разделил Теннессийскую армию[926] под командованием Гранта на несколько частей для выполнения оккупационных задач и восстановления железных дорог, отрядил одну дивизию для усиления союзных войск, противостоящих новой угрозе, возникшей в Арканзасе, и выделил 40 тысяч в Огайскую армию под командованием Бьюэлла, направив ее к Чаттануге. Действия Бьюэлла — главные усилия федералов на Западном театре военных действий летом 1862 года — оказались столь же беспомощными, как и кампания Макклеллана. Будучи старыми друзьями, Бьюэлл и Макклеллан имели много общего, стратегические идеи того и другого во многом совпадали. «Целью является не победа в решающей битве или штурм неприступных сооружений, а демонстрация силы и маневры, препятствующие врагу собрать воедино свои разрозненные силы»[927].

Бьюэлл как политический консерватор верил в ограниченную войну с ограниченными целями. Такая точка зрения замедлила его движение к Чаттануге вдоль железной дороги от Коринта через северную часть Алабамы, к тому же и партизаны постоянно отрезали его от тылов. «Охрана мостов и передовые дозоры подвергаются ночным атакам», — рапортовал один дивизионный командир. Вера Бьюэлла в «мягкую» войну не учитывала ожесточенное сопротивление гражданского населения, подававшегося в партизаны, и не предполагала снабжение за счет населения, именно поэтому Бьюэлл продвигался не быстрее, чем его инженерные команды могли восстанавливать мосты и укладывать снятые рельсы. Через три недели после выхода из Коринта он продвинулся лишь на девяносто миль и был лишь на полпути к Чаттануге. 8 июля Хэллек сообщил измотанному Бьюэллу: «Президент телеграфирует о том, что не удовлетворен вашими темпами и вам следует идти быстрее»[928].

К этому времени Огайская армия приближалась к Стивенсону (Алабама), куда подходила новая железнодорожная линия из Нашвилла. Но неприятности Бьюэлла только начинались. Как только первый эшелон с боеприпасами 13 июля отправился на юг из Нашвилла, кавалерия Натана Бедфорда Форреста атаковала гарнизон северян в Мерфрисборо. Форрест пленил гарнизон, разрушил железную дорогу и стремительно скрылся в горах Камберленд на востоке, прежде чем дивизия, посланная Бьюэллом, смогла его настичь. Когда ремонтники закончили восстанавливать дорогу, Форрест объявился вновь, уничтожив три моста к югу от Нашвилла, и снова исчез из-под носа у федералов. Наскоки Форреста задержали и без того медленное наступление Бьюэлла более чем на две недели. Из Вашингтона вновь пришло известие о «крайнем недовольстве». Когда Бьюэлл попытался объяснить, в чем тут дело, ответом ему была угроза об отстранении, если он не излечится от «очевидного недостатка энергии и активности»[929].

В момент, когда Бьюэлл готовился пересечь реку Теннесси в двадцати милях от Чаттануги, произошла еще одна беда в виде очередного кавалерийского набега мятежников. На этот раз отрядом врага командовал Джон Хант Морган, 36-летний кентуккиец, чей стиль соединял в себе стремительность Стюарта и жестокость Форреста. Учтивый и элегантный Морган набрал отряд бедных и отчаянных земляков, начавший свои славные подвиги в июле 1862 года с тысячемильного рейда через Кентукки и центральные районы Теннесси, в котором захватил 1200 пленных и несколько тонн боеприпасов, потеряв менее 90 человек павшими. В середине августа удальцы Моргана внезапно вновь появились в Центральном Теннесси и заблокировали железную дорогу к северу от Нашвилла, пустив горящие товарняки в 800-футовый туннель. Деревянные крепления свода сгорели, и он обрушился. Этот подвиг отрезал Бьюэлла от его главной базы в Луисвилле.

Эти кавалерийские рейды иллюстрировали преимущество южан в оборонительных действиях на своей территории. Всего лишь 2500 человек Форреста и Моргана заставили остановиться 40-тысячную армию вторжения. Действуя среди сочувствующего населения и скрываясь среди холмов, всадники мятежников наносили удары, где и когда было выгодно им. Защитить все мосты, туннели, паровозные депо вдоль сотен миль железнодорожного полотна было невозможно, поэтому партизаны и кавалеристы совершали свои стремительные набеги на отдаленные гарнизоны или незащищенные участки дороги практически безнаказанно. Единственным эффективным противоядием могла стать федеральная кавалерия, столь же умелая и с толковыми командирами, знающая местность, умеющая стрелять и держаться верхом не хуже южан. Такая кавалерия могла бы преследовать и догонять противника, сражаться с ним на равных, а также проводить рейды по тылам конфедератов. Командующие северян получили в 1862 году суровый урок, но не смогли сравняться с южанами в этом роде войск вплоть до следующего года, когда начали платить лихим кавалеристам врага той же монетой.

Поход Бьюэлла также показал сильные и слабые места железнодорожной логистики. «Железный конь» мог перевезти большое количество войск дальше и быстрее, чем его четвероногий товарищ. Будучи интервентом, развернувшим свои силы на огромной территории, армия Союза больше зависела от железнодорожного транспорта, чем конфедераты. В январе 1862 года северный Конгресс позволил президенту брать под контроль любую железную дорогу, «если, по его мнению, того требует общественная безопасность». Правительство редко использовало это право в северных штатах, хотя Стэнтон приводил это как аргумент, чтобы заставить хозяев железных дорог отдавать приоритет военным грузам и установить на их перевозку справедливые тарифы. На оккупированных же южных территориях администрация вмешивалась в железнодорожный бизнес в полной мере. В феврале 1862 года Стэнтон учредил Военное управление железных дорог Соединенных Штатов и назначил его начальником Дэниела Маккаллума. Бывший начальник железной дороги Эри и эффективный администратор, Маккаллум в конце войны управлял более чем 2000 миль дорог, приобретенных, построенных и отремонтированных его управлением на завоеванных территориях Юга.

Военное министерство в Ричмонде не имело возможности устанавливать такой контроль над железными дорогами Юга до мая 1863 года, да и после этого редко пользовалось своими полномочиями. На Юге не было аналогичного управления, а правительству Конфедерации так никогда и не удалось сделать разрозненные, обветшавшие железные дороги с разной шириной колеи столь же эффективными, как и на Севере. Такое превосходство Севера в логистике явилось одним из факторов его конечной победы[930].

Однако в 1862 году зависимость союзных армий от железных дорог оказывалась и напастью. «Железные дороги — самое уязвимое место армии, — считал Шерман. — Один человек со спичками может перерезать коммуникации… [Несмотря на то, что] наши армии продвигаются вглубь неприятельской территории, тот же самый враг оказывается у нас в тылу, — продолжал генерал. — Удел любой железной дороги, проходящей по территории, где каждый дом — логово хорошо укрытого злейшего врага, — постоянно сталкиваться с тем, что сжигают мосты и баки для воды, выводят из строя поезда и рельсы, а локомотивы угоняют и ломают»[931]. Такие превратности судьбы в конечном итоге заставили генералов северян прибегнуть к средству, которое Наполеон применил еще полвека назад. Огромные армии французского императора не могли снабжаться гужевым транспортом, поэтому они как саранча опустошали захваченную страну.

Бьюэлл не желал вести подобную войну, что и привело к его опале. Брэкстон Брэгг, новый командующий конфедеративной Миссисипской армией (которую вскоре переименуют в Теннессийскую армию) осознал эффективность рейдов Моргана и Форреста по дестабилизации коммуникаций Бьюэлла: «Наша кавалерия прокладывает мне путь в Центральный Теннесси и в Кентукки», — писал он в конце июля[932]. Брэгг решил оставить в Миссисипи 32-тысячную группировку под командованием Ван Дорна и Прайса для защиты Виксберга и центральной части штата. Оставшиеся 34 тысячи он намеревался выдвинуть к Чаттануге, откуда мог направиться в Кентукки. Брэгг рассчитывал повторить подвиги Моргана и Форреста в более крупном масштабе. Бьюэлл будет вынужден последовать за ним и предоставит ему возможность нанести удар по флангу федералов. Если Грант двинется на помощь Бьюэллу, то Ван Дорн и Прайс ударят в северном направлении и выбьют врага из западной части Теннесси. Кавалерия Форреста и Моргана будет по-прежнему сеять панику в тылу союзной армии, к тому же Брэгг был уверен в поддержке 18-тысячной Восточнотеннессийской армии Эдмунда Кирби Смита, внимательно наблюдавшего за приближением к Чаттануге тихоходного Бьюэлла. Конфедераты полагали, что кентуккийцы только и ждут того, чтобы присоединиться к правому делу Юга. Брэгг затребовал 15 тысяч ружей дополнительно, чтобы вооружить жителей Кентукки, которые, как он ожидал, вольются в его армию.

Заменив отстраненного от командования Борегара, Брэгг занимался реорганизацией армии и укреплением в ней дисциплины, готовя солдат к новой кампании. Страдая от язвы и мигрени, вспыльчивый и сварливый Брэгг был довольно жестким человеком. Он поставил к стенке несколько солдат за дезертирство, а также расстрелял одного рядового, делавшего вид, что стреляет по цыплятам, но на самом деле убившего негра. Эти меры сработали, во всяком случае, дезертирство сократилось, а дисциплина улучшилась. Рядовой состав хорошо усвоил, как выразился один из солдат, что Брэгг — это «человек, который сдержит свое слово, и приказам которого следует подчиняться». Однако другой «серомундирник» добавил, что «ни один солдат во всей армии никогда не любил и не уважал его»[933].

Это вряд ли беспокоило Брэгга. Его главной задачей было перебросить войска из Миссисипи к Чаттануге. Он пришел к парадоксальному решению: Брэгг решил перевезти армию по железной дороге, но не по прямому 200-мильному участку, который Бьюэлл преодолел за шесть недель, а обходным маршрутом длиной 776 миль: сначала на юг в Мобил, затем на северо-восток в Атланту и только потом на север в Чаттанугу. Начиная с 23 июля он отправлял по дивизии в день, и через две недели вся армия сконцентрировалась у Чаттануги. Это было самой масштабной железнодорожной перевозкой сил Конфедерации за всю войну[934]. К середине августа Брэгг и Смит были готовы к совместному наступлению. «Ван Дорн и Прайс выступят одновременно с нами из Миссисипи по направлению к Западному Теннесси, — с энтузиазмом писал Брэгг, — и я уверен, что мы соединимся в Огайо». В своей речи, обращенной к войскам, Брэгг заявлял: «Перед нами враг, опустошающий нашу прекрасную страну… надругавшийся над нашими женщинами и осквернивший наши алтари… Вам решать, останутся ли наши братья и сестры в Теннесси и Кентукки невольниками аболиционистских тиранов или вернутся в лоно свободы, унаследованной от наших отцов»[935].

Кирби Смит двинулся первым и оказался быстрее прочих. С 21 тысячей человек (в том числе с одной из дивизий Брэгга) он 14 августа оставил Ноксвилл и направился на север к ущелью Камберленд-Гэп, захваченному восьмитысячным отрядом северян два месяца назад. Не желая штурмовать эти Фермопилы, Смит обошел их стороной и продолжил движение на север, оставив в арьергарде дивизию, присматривавшую за федералами в ущелье. Смит двигался со скоростью, которую Линкольн всегда хотел бы видеть у своих генералов. Через две недели он достиг Ричмонда (Кентукки), находящегося в 150 милях от Ноксвилла и всего в 75 милях к югу от Цинциннати, жители которого едва не впали в панику при слухах о приближении мятежников. Близ Ричмонда Смит столкнулся с первым серьезным отрядом врага, состоявшим из 6500 необстрелянных новобранцев. 30 августа южане набросились на них с боевым кличем мятежников и обратили янки в бегство, убив или ранив больше тысячи человек и захватив в плен большинство остальных, потеряв при этом менее пятисот солдат.

Смит занял Лексингтон и готовился привести к присяге в находившейся неподалеку столице штата Франкфорт конфедеративного губернатора. Тем временем 30-тысячная армия Брэгга маршировала на север от Чаттануги параллельным с Кирби Смитом курсом на расстоянии сотни миль к западу. Как только они пересекли границу Кентукки, Брэгг сделал привал и обратился к населению с воззванием: «Кентуккийцы, я пришел в ваш штат… чтобы вернуть вам свободу, которой вы были лишены под гнетом жестокого и беспощадного врага… Если вы предпочитаете власть Севера, покажите нам свое неодобрение, и мы вернемся туда, откуда пришли. Если же вы хотите вернуться к своим братьям, тогда приветствуйте нас улыбками ваших женщин и протяните свои руки, чтобы мы могли вручить вам свободу»[936].

Женщины Кентукки одарили измученных солдат множеством улыбок, но из мужчин сражаться за дело Юга пришли очень немногие. Большинство из тех, кто желал присоединиться к южанам, уже поступили так годом ранее, а прочие мечтали разделить триумф победителей. Брэгг пока не зарекомендовал себя таковым, несмотря на то, что его армия пленила четырехтысячный союзный гарнизон в Манфордвилле — всего в 60 милях к югу от Луисвилла. Возможно, кентуккийцы поняли то, о чем сам Брэгг еще не догадывался: его «вторжение» было всего лишь крупномасштабным набегом. У мятежников не было ни живой силы, ни ресурсов, чтобы превратить рейд в полноценную оккупацию и защитить штат от контрмер федералов. Армия Бьюэлла уже достигла численности в 55 тысяч человек (включая две влившиеся в нее дивизии Гранта, третья была на подходе); еще 60 тысяч добровольцев были сосредоточены в Луисвилле и Цинциннати.

Очевидные военные успехи Брэгга и его политическая неудача вызвали колебания настроения от эйфории до отчаяния. 18 сентября он писал своей жене: «Мы завершили самую блестящую кампанию в истории войн», а уже несколько дней спустя он пребывал в «глубокой разочарованности бездействием единомышленников в Кентукки»: «Наша армия не растет… Энтузиазм велик, но проявляется только в речах… Здешние жители разжирели, они слишком богаты, чтобы сражаться… Если ничего не произойдет, вскоре мы вынуждены будем оставить цветущий Кентукки и его жадных жителей»[937].

При возвращения армии Бьюэлла к Луисвиллу Брэгг оказывался в удобной позиции для атаки ее с фланга. Но зная о численном превосходстве противника, он хотел прежде объединиться с Кирби Смитом, который по-прежнему находился в районе Лексингтона и Франкфорта в сотне миль к востоку. Брэгг предложил Смиту встретиться у Бардстауна — на равном расстоянии от двух конфедеративных армий и всего в 35 милях к югу от Луисвилла. Там объединенные армии могли бы дать решающую битву за Кентукки. Тем временем оба командующих взяли паузу, чтобы засвидетельствовать свое почтение вступающему в должность конфедеративному губернатору штата. Они надеялись, что этот символический акт побудит робких кентуккийцев встать под знамена южан.

Однако эта церемония была прервана канонадой приближающейся артиллерии Союза. Понукаемый недовольным Линкольном и раздраженной северной прессой, Бьюэлл все же отважился атаковать своих мучителей. Весь прошлый месяц его более многочисленная и лучше вооруженная армия не делала ничего, чтобы помешать вторжению конфедератов. Весь сентябрь Хэллек по телеграфу призывал Бьюэлла действовать: «Сейчас, как и всегда, вы продвигаетесь слишком медленно… Пассивность вашей армии поражает больше всего. За последние два месяца Брэгг прошел расстояние в четыре раза большее, чем вы». Если бы Бьюэлл не решился на активные действия, его ждала бы отставка. Выражаясь метафорически (надеемся, именно так!), Хэллек предупреждал: «Правительство уже готово гильотинировать всех неудачливых генералов… Вполне возможно, что в отношении нас требуются жесткие меры, как во времена Французской революции»[938].

Бьюэлл принял его слова к сведению и в первую неделю октября начал действовать активно. Он превратил свою армию в ударную группировку из 60 тысяч человек, ровно треть из которых, впрочем, составляли необстрелянные рекруты. В распоряжении Брэгга и Смита было около 40 тысяч ветеранов, однако они были разделены 60 милями от Лексингтона до Бардстауна. Бьюэлл для отвода глаз послал одну дивизию к Франкфорту (это и была дивизия, сорвавшая церемонию инаугурации), пока оставшиеся, сведенные в три колонны, направились навстречу основным силам Брэгга к Бардстауну. Брэгг попался на ложный маневр северян, оттянув чуть ли не половину своей армии к Франкфорту, в то время как три колонны Бьюэлла обрушились на оставшихся, которыми в отсутствие Брэгга командовал епископ Леонидас Полк. Столкнувшись с двукратно превосходящим его неприятелем, епископ отступил и запросил у Брэгга подкрепления.

На последующие события большое влияние оказала жажда, испытываемая обеими армиями, пытавшимися найти воду в иссушенной солнцем сельской местности. 7 октября Полк, имевший лишь 16 тысяч солдат, занял оборону около Перривилла. Этим же вечером подошедший корпус федералов безуспешно пытался с ходу атаковать южан, чтобы установить контроль над несколькими водоемами в пойме притока реки Чаплин. Наиболее решительно настроенной дивизией этого корпуса командовал Филип Шеридан, невысокий, кривоногий человек, до войны отличавшийся лишь драчливостью и грозно топорщившимися усами. После того как война дала ему шанс, драчливость сослужила ему хорошую службу. Протомившись первый год конфликта в должности капитан-интенданта, Шеридан по счастливому стечению обстоятельств в мае 1862 года получил в свое командование кавалерийский полк и в течение нескольких недель показал себя настолько способным командиром, что был произведен в бригадные командиры, а в сентябре — в дивизионные. 8 октября мучимая жаждой дивизия Шеридана возобновила атаку и установила контроль как над ручьем, так и над окружавшими его холмами. В течение этого дня остальные силы Бьюэлла развернулись по фронту и встали справа и слева от Шеридана.

Однако впоследствии Бьюэлл потерял инициативу в битве, которая пополнила собой перечень ошибок высшего командного состава обеих армий в этой войне. Все еще пребывая в уверенности, что основная часть армии Бьюэлла находится под Франкфортом, Брэгг приказал Полку атаковать ее меньшую (как он думал) часть под Перривиллом. В первой половине дня Полк с неохотой послал две из трех своих дивизий против двух дивизий левого фланга противника. Мятежникам повезло, так как одна из этих дивизий состояла из новобранцев. Пытаясь успокоить их вечером накануне битвы, два генерала и один полковник говорили о невысокой вероятности быть убитым в конкретной битве. Наутро, во время первой же волны атаки конфедератов, все три офицера погибли[939]. Новобранцы обратились в бегство, увлекая за собой вторую дивизию. Так они бежали около мили, пока подошедшие части не погасили панику. Тем временем в центре фронта Шеридан атаковал расположенную там дивизию южан и оттеснил ее на улицы Перривилла. В сражении участвовало менее половины союзной армии, так как причудливое сочетание ветра и географических особенностей местности (эффект звуковой тени) помешал правому флангу северян и самому Бьюэллу слышать шум битвы, которая велась всего в двух милях оттуда. До тех пор пока в ставку не прискакал курьер, командующий не знал о том, что сражение идет. К тому моменту сгустившиеся сумерки не дали возможности правому флангу федералов атаковать единственную противостоящую ему бригаду южан. Бьюэлл приказал наступать на рассвете, но когда янки развернули боевые порядки, то обнаружили, что враг отступил. Осознав наконец, что имеет дело с втрое превосходящим его противником, Брэгг под покровом ночи отступил на соединение с Кирби Смитом — на несколько дней позже, чем нужно.

Обеим сторонам битва, которая должна была стать итогом долгой кампании, принесла разочарование. Потери были довольно большими — 4200 федералов и 3400 конфедератов, — но ни одна из сторон битву не выиграла. Бьюэлл упустил шанс разбить треть из вторгшихся в Кентукки мятежников, а Брэггу и Смиту не удалось увенчать свой набег решительным ударом, который мог склонить жителей Кентукки на сторону Конфедерации. После Перривилла обе армии осторожно маневрировали, несколько дней избегая активных действий. Испытывая нехватку припасов, видя распространение болезней и сознавая численное превосходство противника, Брэгг окончательно поддался пессимизму и решил выйти из кампании. Под аккомпанемент взаимных обвинений своих генералов и нарастающий вал критики южной прессы Брэгг приказал своей измотанной армии вернуться к Ноксвиллу и Чаттануге. Вызванному в Ричмонд для объяснений Брэггу, по-видимому, удалось оправдаться, так как Дэвис не отстранил его от командования и выразил генералу доверие, которое разделяли все меньше южан.

Преследование Бьюэллом мятежников было очень робким. Из Вашингтона шли вереницы телеграмм, требовавших от него наступления или, по крайней мере, вытеснения Брэгга из Восточного Теннесси, что привело бы к исполнению мечты Линкольна о возврате этого юнионистского региона в лоно Союза. «Ни правительство, ни страна более не могут терпеть эти бесчисленные проволочки», — телеграфировал Бьюэллу Хэллек. Обратно в Вашингтон шли телеграммы, в которых Бьюэлл объяснял, что не может двигаться быстрее из опасения оставить далеко позади обозы с припасами. Хэллек отвечал словами, передававшими досаду Линкольна по отношению к своему генералу, который, как и Макклеллан, был больше склонен к поиску оправданий, нежели к решительным действиям. «Вы утверждаете что [Восточный Теннесси] это кладовая врага, так сделайте эту землю своей кладовой… [Президент] не понимает, почему мы не можем двигаться в том же темпе, что и враг, жить и сражаться, как живет и сражается он»[940]. Но Бьюэлл был не из тех генералов, кто, идя по вражеской территории, живет за счет истощения ее ресурсов. Когда он дал понять, что собирается вновь сделать своей базой Нашвилл, вместо того чтобы преследовать мятежников, Линкольн отстранил его и передал командование над переименованной Камберлендской армией Уильяму Роузкрансу.

События в Миссисипи, повлияли как на решение Брэгга отступить, так и на решение Линкольна назначить Роузкранса. Сразу же после битвы под Перривиллом Брэгг получил известие о поражении Ван Дорна и Прайса под Коринтом, которое они потерпели четырьмя днями ранее. Ввиду того что Брэгг, строя планы успешного вторжения, рассчитывал на успех синхронных действий с группировкой, оставленной им в Миссисипи, это поражение только усугубило его разочарование. Командующим силами Союза под Коринтом был как раз Роузкранс. Пока Бьюэлл терпел неудачи, пытаясь предотвратить вторжение мятежников в центральные районы Теннесси и в Кентукки, Роузкранс завоевал расположение Линкольна, не пустив южан в Западный Теннесси.

14 сентября 15-тысячная группировка Прайса оттеснила небольшой отряд северян от железнодорожного узла Айюка в северной части штата Миссисипи. Это было первым шагом на пути к предполагаемому вторжению в Теннесси. Грант же увидел в этом возможность для контрнаступления. Он разработал план по взятию Прайса в клещи двумя соединениями войск Союза. Грант послал две дивизии под командованием генерала Эдварда Орда на восток вдоль железной дороги из Коринта, а двум другим, под началом Роузкранса, приказал обойти Айюку с юга и приготовиться к фланговой атаке сил Прайса, пока Орд будет атаковать с фронта. Однако такой охват не удался, так как подобные маневры происходили в эпоху полной зависимости от курьеров. Почуяв неладное, Прайс напал на авангард Роузкранса, 19 сентября уже находившийся к югу от города, тогда как Орд (в сопровождении Гранта) был еще в трех милях к западу. В этом случае снова сказался эффект звуковой тени, из-за которой Орд не слышал ни звука с поля боя, а его войска пребывали в счастливом неведении о том, что в нескольких милях от них Роузкранс ведет сражение. В коротком, но кровопролитном сражении янки, численно превосходившие противника, показали себя хорошими солдатами, нанеся противнику больший урон, чем он им. Однако ночью Прайсу удалось уйти на юг по дороге, которую Роузкранс легкомысленно не перекрыл. Когда клещи северян следующим утром наконец сомкнулись, они захватили лишь опустевший город.

По крайней мере, Гранту удалось остановить продвижение Прайса на север, но этот энергичный миссуриец повернул свою небольшую армию на соединение с Ван Дорном, чтобы предпринять вторую попытку. Их объединенный отряд из 22 тысяч человек атаковал основной опорный пункт северян в Коринте. Конфедераты встретили больше врагов, чем рассчитывали, — 21 тысячу бойцов под командованием твердого и отважного Роузкранса. 3 октября южане, подбадривая себя криками, обрушились на внешние оборонительные линии федералов севернее Коринта, стремясь, как это уже вошло у них в привычку, нанести как можно больший урон. Итогом долгого жаркого дня стало отступление янки на две мили назад к внутренней линии укреплений. На следующее утро мятежники перешли в новое наступление, но после первоначальных успехов выдохлись, мучимые жаждой в 90-градусную жару[941]. К полудню контратака северян вынудила Ван Дорна и Прайса обратиться в бегство.

Выразив разочарование после сражения при Айюке тем, что не смог «взять в плен всю армию [Прайса] или разгромить ее, как рассчитывал», Грант попытался сделать это после Коринта[942]. Он приказал дивизии из Западного Теннесси встретить убегающих конфедератов с фронта, в то время как Роузкранс должен был атаковать с тыла. Но «старина Рози», как его прозвали подчиненные, промедлил с погоней. Отряд Ван Дорна с боем прорвался через колонну Гранта, потеряв еще 600 человек. Несмотря на восхищение стойкостью Роузкранса, Грант с этого момента охладел к генералу, который, как он полагал, дважды упустил мятежников из ловушки. Как бы то ни было, последнее (как позже выяснилось) наступление конфедератов на миссисипском фронте было остановлено. Инициатива перешла к Гранту, который через месяц предпринял свою первую (безуспешную) осаду Виксберга. Роузкранс стал командующим новой армии. Отступление мятежников в Миссисипи вкупе с отходом Брэгга из Кентукки вызвало разочарование в Ричмонде и облегчение в Вашингтоне.

Несмотря на важное место в общей стратегической картине, события с июня по октябрь на западном театре военных действий оставались на периферии общественного интереса, так как все внимание было приковано к приготовлениям на востоке. Восточная кампания выглядела более важной, ибо проходила в непосредственной близости от обеих столиц и от редакций крупнейших газет, в основном и сообщавших новости с фронта. В то же самое время как Смит и Брэгг вышли на север из Ноксвилла и Чаттануги, Джексон и Ли двинулись на север от Ричмонда. Хотя события на западе охватывали огромную территорию, битвы на восточном фронте, как обычно, были более кровопролитными. Одновременное наступление южан на обоих театрах представляло собой самую громкую заявку Конфедерации на победу.

Когда Линкольн в июле 1862 года назначил Генри Хэллека главнокомандующим, он надеялся, что «старому умнику» удастся скоординировать наступление 100-тысячной армии Макклеллана на Полуострове и 50-тысячной Поупа к северу от Ричмонда. Но эту надежду разрушили три человека: Поуп, Макклеллан и Джексон.

Первым делом после своего назначения командующим новой Виргинской армией Поуп составил обращение к своим войскам. В этом бессмысленном документе он даже не предпринял попытки, чтобы избавиться от репутации хвастуна. «Я прибыл к вам с запада, где мы всегда видели лишь спины наших врагов, — заявлял он. — Мне досадно слышать, что у вас в ходу фразы „линия обороны“ и „база снабжения“… Давайте испытывать линии обороны нашего противника, а наши тылы как-нибудь позаботятся о себе сами. Давайте смотреть вперед, а не назад. Впереди нас ждут успех и слава, а сзади прячутся стыд и позор»[943].

Этим оскорблением восточных войск Поуп вряд ли мог вызвать дружеское расположение. Фиццжон Портер заметил, что Поуп «расписался в том, что он осел, что, впрочем, уже давно знают все военные». Макклеллан мог бы подписаться под этими словами. Поуп был уверен, что «некомпетентность и неспособность Макклеллана к активным действиям настолько грандиозны», что от Потомакской армии помощи ждать не приходится[944]. Ли и не рассчитывал найти себе лучших противников, даже если бы он сам подбирал вражеских командующих.

После Семидневной битвы Макклеллан выразил готовность возобновить наступление, если президент пришлет ему дополнительные 50 тысяч человек. Частным образом, однако, генерал сообщал лидеру нью-йоркских демократов, что он «потерял все почтение и уважение» к администрации и не сомневается в том, что кровь его «храбрых солдат проливается только ради планов клики бессердечных негодяев». Когда Хэллек стал главнокомандующим, Макклеллан в гневе стал пенять на то, что вынужден служить под началом офицера, который был у него подчиненным. Стэнтон же, по его словам, был «отвратительным ханжой и подлецом». Если бы он «жил во времена Спасителя, то Иуда Искариот оставался бы уважаемым членом апостольской общины»[945]. В свою очередь, Линкольн потерял веру в то, что Макклеллан хочет сражаться с Ли. У президента не было свежих 50 тысяч солдат, но даже если бы он послал Макклеллану сто тысяч, говорил он одному сенатору, тот бы немедленно объявил, что в распоряжении Ли находятся 400 тысяч бойцов[946]. В конце июля Линкольн и Хэллек решили вывести Потомакскую армию с Полуострова и объединить ее с армией Поупа.

На это решение повлияли маневры конфедератов. Для предотвращения угрозы со стороны Поупа железнодорожному узлу Гордонсвилл к северо-западу от Ричмонда Ли 13 июля послал к этому пункту 12-тысячный отряд Джексона. Поскольку Макклеллан не проявлял признаков активности около Ричмонда, Ли 27 июля отправил на соединение с Джексоном 13-тысячную группировку Эмброуза Хилла. Разнесшиеся слухи увеличили численность отряда (несмотря на неудачи Джексона на Полуострове, его имя по-прежнему стоило нескольких дивизий) и убедили Линкольна послать Поупу подкрепление. После того как Ли собрал информацию об отходе Макклеллана, он перебросил большую часть своих войск железной дорогой на 60 миль к Гордонсвиллу. Потомакская армия должна была проделать в несколько раз более длинный путь по реке Джемс, выйти к Чесапикскому заливу и подняться вверх по Потомаку, чтобы оказаться в непосредственной близости от Поупа. Это движение Потомакской армии отнюдь не ускоряли ожесточенные протесты Макклеллана и его подчиненных, не желавших оказаться под началом Поупа. «Ли разорвет Поупа на куски, — не без удовольствия писал Макклеллан своей жене. — Этот болван способен провалить любое дело, которое ему доверят»[947].

Пока Макклеллан рвал и метал, Джексон двинулся против двух дивизий авангарда Поупа у Сидар-Маунтин в двадцати милях к северу от Гордонсвилла. Командующим силами Союза там был не кто иной, как старый соперник Джексона Натаниэл Бэнкс. Стремившийся улучшить свою репутацию Бэнкс 9 августа атаковал Джексона, зная, что тот имеет над ним двукратное превосходство. Ожидавший скорого подхода свежих сил генерал северян силами двух неполных дивизий отчаянно бросился на врага и вынудил отступить пораженных мятежников, обратив к тому же в бегство саму старую джексоновскую бригаду «Каменная Стена». Неудачно начав битву, Джексон сам отправился на передовую, чтобы собрать вокруг себя войска, и вскоре с одобрением смотрел на стремительную контратаку дивизии Эмброуза Хилла, проучившую янки. Бэнкс отошел на несколько миль, соединившись с запоздавшими резервами и потеряв 30 % личного состава. В течение двух следующих дней подошедшая в полном составе армия Поупа вынудила Джексона вернуться к Гордонсвиллу.

Основным результатом сражения при Сидар-Маунтин было окончательное перемещение фронта с Полуострова к реке Раппаханнок, протекающей точно на полпути между Ричмондом и Вашингтоном.

Здесь в течение десяти дней объединенная армия Ли, состоявшая из 55 тысяч человек (20 тысяч он оставил для защиты Ричмонда), чередовала наступательные и оборонительные действия против равной по численности армии Поупа. Ли искал возможность изолировать и разгромить часть сил врага, пока Поуп маневрировал в ожидании подкреплений с Полуострова, что позволило бы ему перейти в наступление. Ли, желавший этого избежать, прибегнул к хитрости: он разделил свою армию и послал корпус Джексона в длительный круговой рейд с целью перерезать железнодорожные коммуникации глубоко в тылу Поупа. Этот маневр отвергал неписаный закон войны, гласивший, что перед лицом равного или превосходящего по численности противника армия должна сосредоточить все свои силы. Но Ли был убежден, что Юг никогда не выиграет войну, следуя таким законам. Под его благообразной маской прихожанина епископальной церкви скрывался искусный азартный игрок, готовый все поставить на карту. Суровый пресвитерианин с такой же, как у Ли, душой завзятого игрока был призван претворить стратегию Ли в жизнь.

Из бездельника, каким он выглядел при Чикахомини, Джексон вновь превратился в гладиатора Шенандоа. Поуп, когда его дозоры заметили марш Джексона на северо-запад вдоль реки Раппаханнок 25 августа, предположил, что мятежники начинают наступление именно в долину Шенандоа. Однако слабая кавалерия Поупа была не в состоянии уследить, что на следующий день Джексон повернул на восток, после чего, не встречая сопротивления, прошел вдоль железной дороги к Манассасу — главной базе союзных сил, расположенной в 25 милях позади позиций Поупа. Предприняв один из самых впечатляющих маршей в ходе войны, весь корпус Джексона (24 тысячи человек) за два дня покрыл более 50 миль. Голодные, оборванные мятежники налетели с гор на изобильные склады Манассаса словно саранча. После того как южане наелись досыта и взяли с собой все, что только могли унести, они сожгли остатки.

Концентрация припасов в Манассасе и контроль над уязвимой одноколейной дорогой, связывавшей Поупа с тылами, были возложены на Германа Гаупта, настоящего мастера железнодорожного дела. Жесткий и деловой человек, Гаупт распоряжался строительством и перевозками по военным железным дорогам Соединенных Штатов в Виргинии. Ему удалось привнести порядок в хаотическое движение поездов, а также в рекордные сроки восстановить разрушенные мосты. Главным его достижением была постройка подвесного моста высотой 80 и длиной 400 футов из свежесрубленной древесины и молодых деревьев силами солдат-непрофессионалов менее чем за две недели. Посмотрев на это чудо инженерной мысли, Линкольн сказал: «Я видел самое замечательное сооружение, на которое когда-либо смотрел человек. Этот Гаупт построил мост… по которому каждый час грохочут тяжелогруженые поезда, а ведь, клянусь вам, джентльмены, мост-то построен из одних только жердей да стеблей кукурузы»[948]. Гаупт спроектировал сборные мосты и организовал первый инженерный корпус в армии Союза, который следующие три года строил превосходные железные дороги и мосты. Для них девизом могли стать слова: «Сложное мы можем сделать немедленно, а для невозможного потребуется чуть больше времени». Как выразился впечатленный увиденным беглый чернокожий: «Янки строят мосты быстрее, чем мятежники их сжигают»[949].

Гаупт в течение четырех дней восстановил движение поездов по перерезанной Джексоном ветке, но, к сожалению для Севера, его инженерный гений опережал военные таланты Поупа. По-прежнему уверенный в себе и агрессивно настроенный Поуп рассматривал рейд Джексона как возможность взять его отряд «в мешок», прежде чем к нему на помощь успеет подойти оставшаяся часть армии Ли. Единственной проблемой было поймать подвижного как ртуть «Каменную Стену» — после поджога складов в Манассасе войска Джексона исчезли. Сбившаяся с ног кавалерия Поупа сообщала, что мятежники замечены то тут, то там, что повлекло за собой поток приказов и их отмен, рассылаемых трем различным соединениям: самого Поупа, двум корпусам Потомакской армии, направленным на его усиление, и части 9-го корпуса Бернсайда, переброшенного с побережья Северной Каролины.

Одной из частей Потомакской армии, двигавшейся на помощь Поупу, был корпус Фиццжона Портера, который назвал Поупа «ослом» и недавно писал в другом частном письме: «Хотел бы, чтобы эта армия оказалась сейчас в Вашингтоне и избавила нас от властей, разрушающих нашу страну»[950]. В этот судьбоносный день, 28 августа, друг Портера Макклеллан находился в Александрии, сопротивляясь приказам Хэллека послать еще один корпус Потомакской армии на помощь Поупу. Макклеллан до крайности изумил президента, предложив стянуть все имевшиеся у него войска на защиту Вашингтона, оставив Поупа «самого решать свои проблемы». «Если Поуп будет разбит, — писал Макклеллан жене, — они вновь захотят, чтобы я спас Вашингтон. Ничего, за исключением страха, не сможет заставить их дать мне сколько-нибудь важную командную должность»[951]. Доведенный почти до нервного срыва Хэллек отказался от попыток приказывать что-либо Макклеллану. Таким образом, два лучших корпуса Потомакской армии оставались на расстоянии одного марш-броска от сил Поупа, но не приняли участия в начавшемся вскоре сражении.

Тем временем войска Джексона затаились на поросшем лесом горном хребте в двух милях к западу от места первого сражения при Манассасе. Ли и Лонгстрит с оставшейся частью армии находились неподалеку, просочившись через ущелье в горах Булл-Ран, о защите которого Поуп так и не позаботился. Кавалеристы Стюарта выступали в роли курьеров между Ли и Джексоном, поэтому последний знал о том, что авангард Лонгстрита присоединится к нему утром 29 августа.

Накануне вечером одна из дивизий Поупа случайно наткнулась на укрытие Джексона. В жестокой перестрелке, происходившей в полутьме, уступавшим в численности «синим мундирам» удалось, тем не менее, нанести врагу серьезный урон, прежде чем они, также понеся немалые потери, отступили. В этом сражении отличилась бригада, сформированная из уроженцев западных штатов (один индианский и три висконсинских полка), которая вскоре получила репутацию одной из лучших частей в армии и прозвище «Железная бригада». К концу войны она потеряла наибольшее количество убитыми и ранеными во всей союзной армии — в армии Конфедерации таковой была виргинская бригада «Каменная Стена» (с которой висконсинцам пришлось сражаться в этой и последующих битвах).

Обнаружив Джексона, Поуп всю ночь с 28 на 29 августа собирал воедино подразделения своего корпуса. Генерал был уверен, что Джексон намерен отойти навстречу Лонгстриту (хотя на самом деле это Лонгстрит двигался к Джексону), поэтому допустил ошибку. Вместо того чтобы ждать, пока весь корпус развернет боевые порядки против Джексона, он бросал в бой одну дивизию за другой против войск, которые вместо отступления удобно расположились в естественных укреплениях, образованных канавами и насыпями недостроенной железной дороги. Янки наступали с яростью обреченных и несколько раз были близки к тому, чтобы прорвать линию оборонявшихся, но мятежники держались стойко и всякий раз отбрасывали их назад. 29 августа Поупу удалось ввести в бой не больше 32 тысяч против 22 тысяч у Джексона. (Такую ошибку совершал не он один.) Утром к полю боя подошли еще 30 тысяч солдат из большого корпуса Макдауэлла и меньшего — Портера. Весь день Макдауэлл маневрировал без всякой пользы, и только при свете луны некоторые его полки вступили в перестрелку с врагом. Что же касается Портера, его действия не поддаются объяснению. Он полагал, что против него стоит весь корпус Лонгстрита (что и случилось к полудню), и поэтому во главе 10-тысячного корпуса не предпринял ничего, когда в двух милях от него сражались и гибли тысячи товарищей по оружию. Не зная, что корпус Лонгстрита уже прибыл на поле боя, Поуп ближе к вечеру приказал Портеру атаковать правый фланг Джексона. Тот не мог выполнить приказ, так как Лонгстрит уже присоединился к Джексону; кроме того, Портер не питал уважения к Поупу и терпеть не мог получать от него приказы, поэтому остался на месте. За этот поступок он впоследствии предстал перед трибуналом и был уволен со службы[952].

Если Поуп 29 августа ввел в действие только правый фланг, в войсках Ли оборонялся только левый. Когда Лонгстрит днем развернул свой 30-тысячный корпус, Ли попросил его перейти в атаку, чтобы ослабить давление на Джексона. Но Лонгстрит колебался, выяснив, что недалеко от него, в лесу, находятся неизвестной численности силы федералов (корпуса Портера и Макдауэлла). В отличие от Ли и Джексона Лонгстрит предпочитал действовать от обороны и рассчитывал вынудить федералов атаковать его. Ли согласился с таким решением своего подчиненного, поэтому, пока Лонгстрит сковывал 30 тысяч северян, они, в свою очередь, сковывали его.

Той ночью некоторые бригады конфедератов отошли со слишком выдвинутых вперед позиций. Уже сделав за предыдущие дни несколько неверных предположений о намерениях противника, Поуп вновь ошибся в оценке действий южан, приняв их за начало отступления. Он так хотел «увидеть спины врагов» (как, по его словам, всегда бывало на западе), что думал, будто это вот-вот произойдет. Он послал победную реляцию в Вашингтон и приготовился преследовать отступавших, как ему казалось, мятежников.

Однако когда Поуп на следующий день начал преследование, «синие мундиры» продвинулись лишь на несколько сотен ярдов. Там их остановили пули пехотинцев Джексона, по-прежнему укрытых в канавах. Федералы остановились лишь на мгновение, после чего продолжили атаку даже с большей яростью, чем накануне. Понесшие потери южане дрогнули и едва не обратились в бегство. Некоторые части расстреляли все боеприпасы и начали метать в янки камни. Джексон вынужден был смирить свою гордыню и обратиться за помощью к Лонгстриту, который нашел лучший выход. Он подтянул артиллерию, обстрелял северян продольным огнем, после чего бросил все пять своих дивизий в стремительную контратаку против левого фланга янки, ослабленного переброской Поупом частей на правый фланг, атаковавший Джексона. Корпус Лонгстрита раздавил ошеломленных северян как гигантский молот. Ожесточенный бой длился по всему фронту до темноты. «Синие мундиры», не прекращая сопротивление, отошли к Генри-Хауз-Хилл, месту кровопролитной схватки, произошедшей во время первой битвы шестнадцать месяцев назад. Здесь они получили передышку на ночь.

Этой ночью Поуп, весь апломб которого улетучился, принял решение отходить к Вашингтону. 1 сентября две дивизии федералов вели яростные арьергардные бои под Шантийи (всего в 20 милях от Вашингтона) против уставшего корпуса Джексона, которому Ли поручил провести еще один рейд по тылам северян и в последний раз попытаться смять их фланг. Отразив под проливным дождем наскок Джексона, разбитые «синие мундиры» с трудом дошли до столичных укреплений. За пять последних дней они потеряли 16 из 65 тысяч, тогда как Ли — меньше 10 из 55 тысяч. Успех Ли во втором стратегическом наступлении был даже больше, чем в первом. Менее месяца назад союзная армия находилась всего в 20 милях от Ричмонда, а сейчас Ли, имея в своем распоряжении вдвое меньше войск, чем его противники (Поуп и Макклеллан), перенес сцену действия на расстояние 20 миль от Вашингтона, где мятежники, казалось, делали паузу перед решающим броском.

В тылу северян царил хаос. Когда вести о сражении дошли до Вашингтона, военный министр Стэнтон призвал добровольцев помочь вынести раненых с поля боя. На этот призыв откликнулось немало государственных чиновников и других гражданских лиц, но многим из них (а именно мужчинам) лучше было бы и не браться за это. Кое-кто уже был пьян к тому моменту, когда прибыл на передовую, где они подпаивали ездовых санитарных повозок, чтобы те везли их в Вашингтон вместо раненых. Эти постыдные эпизоды выглядят еще хуже на фоне гераклова подвига Германа Гаупта, пославшего поезда для эвакуации раненых в самую гущу хаоса, и неустанной работы многочисленных женщин-медсестер во главе с Кларой Бартон. «Солдат свозили с поля битвы, они лежали на земле за поездом и выше на холме — тела покрывали акры земли», — писала Бартон несколько дней спустя. Медсестры распотрошили тюки с сеном и устлали землю, чтобы солдатам было мягче лежать. «К полуночи на этом сене лежали, должно быть, три тысячи беспомощных солдат… Всю ночь мы накладывали компрессы и делали перевязки… чем-то кормили раненых, проходили по несколько миль между несчастными в темноте, опасаясь зажечь свечу, которая могла упасть в сено и спалить их всех»[953].

Отчаяние этой мрачной ночи распространилось в первую половину сентября по всему Северу. «Страна стремительно идет ко дну, — записал в своем дневнике житель Нью-Йорка. — „Каменная Стена“ Джексон (наш самый страшный жупел) стоит на пороге Мэриленда с 40-тысячной армией. Генеральное наступление мятежников угрожает нашим силам в Миссури и Кентукки. Цинциннати в опасности… Раздражение к нашему правительству стало повсеместным»[954]. Боевой дух армии также серьезно упал. Хотя солдаты и сражались, не жалея себя, им стало известно, что командиры руководили ими не так, как следовало. Они называли их имена: Поуп и Макдауэлл. Возникли беспочвенные слухи об измене Макдауэлла на одном только основании, что невезучий генерал командовал армией в первом сражении при Булл-Ране и ее крупнейшим корпусом — при втором. Поуп и Макдауэл, в свою очередь, обвиняли Макклеллана и Портера в нежелании действовать сообща и отказе подчиняться приказам.

В администрации были склонны поверить Поупу. Линкольн считал поведение Макклеллана «непростительным» и говорил своему личному секретарю, что Макклеллан «хотел поражения Поупа». Кабинет практически единогласно высказался за отставку Макклеллана, однако президент вместо этого включил армию Поупа в Потомакскую армию, оставил Макклеллана ответственным за оборону Вашингтона, отправил Поупа в Миннесоту для усмирения индейцев и отстранил Макдауэлла от командования, в конце концов сослав его в Калифорнию. Стэнтон и Чейз возражали против сохранения Макклеллана на командной должности, да и сам Линкольн был «всей душой против» такого решения, но, несмотря на «дурное выполнений им обязанностей», у него, по словам президента, «есть армия»: «Мы должны использовать то, что имеем. В нашей армии нет никого, кто бы мог приводить войска в надлежащий вид так, как Макклеллан… Если он не умеет сражаться сам, то он превосходно готовит к сражениям других»[955].

Это суждение Линкольна получило подтверждение в ходе необычного происшествия, случавшегося 2 сентября во время отступления павших духом солдат Поупа к Вашингтону. «Было промозгло и дождливо, — вспоминал несколько лет спустя ветеран этой кампании. — Природа была мрачна, под стать нашему настроению… По грязи с трудом волочили ноги отстающие… повозки выглядели жалко и одиноко. Ополовиненные полки, часть солдат с оружием, часть без него… все, на ком бы ни остановился взгляд… словно желали затеряться, провалиться сквозь землю». Внезапно вдоль дороги промчался какой-то офицер в сопровождении одинокого адъютанта, и капитан побежал обратно к бивуаку. «„Полковник, полковник! Здесь генерал Макклеллан! — закричал он. — Маленький Мак вернулся к нам“». Солдаты услышали это!.. Крайнее отчаяние в мгновение ока сменилось эйфорией. Пришел наш Спаситель… Солдаты бросали в воздух свои фуражки, отплясывали и резвились словно школьники… Над ночной тишиной неслось непрекращающееся „гип-гип-ура!“, возглас подхватывали полки, бригады, дивизии и корпуса, и он затихал где-то вдали… Эффект присутствия этого человека в расположении Потомакской армии… был сродни электрической искре… и не стоило даже пытаться объяснить такой феномен»[956].

За несколько дней Макклеллан сумел вновь подготовить армию к ратным подвигам, причем выступать нужно было незамедлительно, так как Ли практически без передышки вел свои потрепанные, но решительно настроенные ветеранские части через Потомак, чтобы вторгнуться на территорию Союза. Большинство северян видели в этом катастрофу, но Линкольн усматривал здесь возможность разгромить армию Ли вдали от ее баз снабжения. Он приказал Макклеллану следовать за Ли и «при возможности уничтожить его»[957].

Ли и Дэвис понимали, что такое возможно, но, взвесив все «за» и «против», они пришли к выводу, что игра стоит свеч. Северовиргинская армия не могла атаковать неприступные укрепления Вашингтона. Не могла она и оставаться на месте, в опустошенном районе, лишенная припасов и снабжаемая по длинной и весьма уязвимой железнодорожной линии. Люди и лошади в последние два с половиной месяца были истощены бесконечными марш-бросками и битвами; форма солдат превратилась в лохмотья, у некоторых не было даже обуви. Самым надежным было отвести войска к Ричмонду для отдыха и переформирования, но Ли был не из тех, кто выбирает спокойный путь. Хотя его армия была утомлена сверх меры, ее окрыляла победа, а врага приводило в уныние поражение. Ли чувствовал, что Север достиг низшей точки пике. Кирби Смит и Брэгг наступали на Кентукки. Ван Дорн и Прайс готовились вторгнуться в Теннесси. Поэтому Северовиргинская армия не могла почивать на лаврах: она обязана была перенести всю тяжесть войны на Север и заставить Линкольна искать мира. Мэриленд и Кентукки, казалось, только и ждут того, чтобы присоединиться к братским южным штатам. Голодные солдаты Ли могли насытиться на процветающих фермах Мэриленда и Пенсильвании, попутно заставляя врага уйти из разоренной Виргинии на время сбора урожая. Как минимум Ли мог выйти на железную дорогу Балтимор — Огайо, а при особо удачном раскладе — сжечь пенсильванский железнодорожный мост через реку Саскуэханна в районе Гаррисберга, перерезав таким образом главную артерию, связывавшую Вашингтон с западными штатами. Кроме того, успешное вторжение могло подвигнуть европейские державы признать Конфедерацию как независимое государство, что, в свою очередь, воодушевило бы «мирных демократов» перед грядущими выборами на Севере. «Мирное предложение», поддержанное штыками южных армий на северной земле, писал Ли Дэвису 8 сентября, «поможет народу Соединенных Штатов определиться на выборах, согласны ли они поддерживать тех, кто выступает за продолжение войны, или же тех, кто способен положить ей конец»[958].

Таким образом, 4 сентября для форсирования армией Ли Потомака в 35 милях выше Вашингтона имелись как политические, так и сугубо военные причины. Перед началом кампании армия, усиленная тремя дивизиями, переброшенными из-под Ричмонда, насчитывала около 55 тысяч человек. Но вследствие многих причин — утомления, голода, желудочных расстройств из-за употребления в пищу незрелой кукурузы, кровавых мозолей от маршей босиком по каменистым дорогам — солдаты стали отставать тысячами. Одна жительница Виргинии, чей дом стоял на Потомаке, так описывает этих страдальцев: «Когда я говорю, что они были голодны, я просто не могу передать то чувство крайнего голода, которым были наполнены их запавшие глаза. Весь день они бродили группами от одного дома к другому с одной и той же монотонной просьбой: „Я провел на марше и в окопах полтора месяца, и мне было нечего есть кроме зеленой кукурузы. Я очень прошу вас дать мне немного еды“… Четыре года каждое лето я видела, как через наш город проходили и южане, и северяне… Отбившиеся от строя находились, естественно, всегда, но ни до ни после я не видела ничего подобного… То, что они вообще могли маршировать и сражаться, кажется мне невероятным»[959].

Большинство солдат, впрочем, 6 сентября с энтузиазмом вошли в город Фредерик, распевая «Мэриленд, мой Мэриленд». Однако, как и в Кентукки, их встречали не с тем радушием, на которое они рассчитывали — это была юнионистская часть Мэриленда, и мятежники не внушали жителям никакого доверия. Один из горожан описывал их как «самых грязных солдат и офицеров» из тех, что ему доводилось видеть: «Их одежда… не менялась неделями. Вонь распространилась на всю округу»[960]. Хотя военные в целом обращались с гражданским населением более достойно, чем северяне, оплата припасов деньгами Конфедерации не могла вызвать расположение мэрилендцев. Несмотря на холодный прием, Ли упорно следовал инструкциям президента Дэвиса и подготовил обращение «К жителям Мэриленда». «Мы пришли, — говорил генерал, — с выражением глубочайшего сочувствия за все те несправедливости, что были причинены жителям штата, связанного с Югом сильными общественными, политическими и торговыми узами… помочь вам сбросить ярмо угнетателей и позволить вновь наслаждаться неотчуждаемыми правами свободных граждан»[961]. Красноречивым ответом на это пылкую речь было молчание. Вторжение постигла первая неудача.

Вторая была вызвана настоящим ударом судьбы, лишний раз доказавшим, что правда может оказаться невероятнее любого вымысла. Хотя Ли и принимал во внимание, что его армия будет заниматься реквизициями на захваченной территории, ему было необходимо наладить хоть какую-то доставку припасов через долину Шенандоа; особенно это касалось боеприпасов. Однако этот путь был заблокирован федеральным гарнизоном в Харперс-Ферри. Известный под прозвищем «железнодорожной бригады», этот гарнизон должен был охранять железную дорогу Балтимор — Огайо, а также Чесапикский и Огайский каналы. Когда вторгшиеся конфедераты перерезали эти артерии к востоку от Харперс-Ферри, Макклеллан советовал Хэллеку включить гарнизон в Потомакскую армию, шедшую от Вашингтона наперерез Ли. Но Хэллек отказался; его решение не было обосновано стратегически, но случайно позволило завлечь Ли в ловушку.

Чтобы уничтожить гарнизон, напав на него с тыла, Ли задействовал почти две трети своей армии, построил их в три колонны (крупнейшей из них командовал Джексон) и наметил местом их соединения высоты, господствующие над Харперс-Ферри. Планируя без всякого труда расправиться с 12-тысячным гарнизоном «синих мундиров», Ли намеревался вновь собрать свою армию для броска на Гаррисберг раньше, чем Макклеллан успеет пересечь хребет Саут-Маунтин, прикрывавший мятежников с фланга. Уже в третий раз за три кампании Ли разделил свою армию перед лицом превосходящих сил противника. Одному из офицеров, выразившему свои опасения, Ли ответил: «Вы не знакомы с генералом Макклелланом? Он способный командир, только слишком уж осторожный… Его армия деморализована и распалась на части, она не будет готова к наступательным операциям (так, по крайней мере, думает сам генерал) еще три-четыре недели. До этого времени я рассчитываю выйти к Саскуэханне»[962].

Но вместо трех-четырех недель у Ли было лишь три-четыре дня, прежде чем враг оказался перед ним лицом к лицу. По правде говоря 70 тысяч солдат Макклеллана (вскоре их стало 80 тысяч) двигались в поисках Ли довольно осторожно — Макклеллан был убежден, что у южан 110-тысячная армия, хотя в действительности их было только 50 тысяч. Однако янки более не были деморализованы, а 13 сентября их осмотрительный полководец сорвал баснословный джек-пот. В поле около Фредерика два солдата федеральной армии нашли копию приказов Ли, в деталях раскрывающих цели и направления движения четырех частей его армии: в эту бумагу легкомысленный офицер конфедератов завернул три сигары. Благодаря сказочному везению Макклеллан узнал, что каждая часть армии противника находится в нескольких милях от других, а два самых крупных соединения — в 20–25 милях друг от друга, причем их разделяет река Потомак. Теперь Макклеллан мог провести всю армию через перевалы Саут-Маунтин и разгромить армию Ли по частям, прежде чем та сумеет воссоединиться. Макклеллан видел эту возможность — одному из своих генералов он торжествующе произнес: «Мне останется только убраться восвояси, если с этой бумагой в руках я не побью Бобби Ли»[963].

Хотя Макклеллан был воодушевлен перспективами, он вовсе не собирался бросаться вперед сломя голову: в конце концов, мятежники по-прежнему «превосходили» его числом. Вместо того чтобы начать передислокацию немедленно, он составлял тщательные планы и не отдавал своим людям приказа выступать, пока не наступил рассвет следующего дня, 14 сентября. Таким образом, прошло уже восемнадцать часов с того момента, как Макклеллан узнал о планах Ли. Как показало дальнейшее развитие событий, эта задержка позволила Ли собрать армию воедино и спасти ее. Один житель Мэриленда из числа сочувствующих Конфедерации стал свидетелем реакции Макклеллана на найденные документы и поспешил информировать об этом Джеба Стюарта, передавшего это известие Ли уже ночью 13 сентября. Ли приказал своим войскам заблокировать перевалы через Саут-Маунтин. На следующий день два союзных корпуса вступили в бой с дивизией Дэниела Хилла, защищавшей проход Тернер. Понеся тяжелые потери, отважные солдаты Хилла укрывались за скальными выступами и деревьями и держались, пока подоспевший Лонгстрит и сгустившиеся сумерки не остановили федералов. Отойдя под покровом ночи, эти части южан предоставили основным силам дополнительный день. Тем временем другой союзный корпус под командованием Уильяма Франклина после отчаянной перестрелки с тремя бригадами конфедератов прорвался через проход Крэмптон в шести милях к югу. Несмотря на огромное численное превосходство, Франклин двигался на юг навстречу южанам, осаждавшим Харперс-Ферри, крайне нерешительно и не успел прибыть вовремя, чтобы спасти его гарнизон.

Хотя добрая половина армии Ли к северу от Потомака избежала катастрофы, вторжение в Мэриленд казалось обреченным. На следующий день вся союзная армия должна была перевалить через Саут-Маунтин. Единственным подходящим для южан путем отхода была долина Шенандоа, но после того как Ли узнал о том, что Джексон рассчитывает взять Харперс-Ферри 15 сентября, он передумал отходить. Он приказал всей армии сконцентрироваться у Шарпсберга — мэрилендской деревни в одной миле от Потомака, где Ли решил дать сражение. Возвращение в Виргинию без боя казалось ему постыдным. Кроме того, это могло поставить под угрозу усилия дипломатов, искавших признания мировых держав, а также подорвать оптимизм соотечественников. Наконец, уже дважды побив федералов, Ли полагал, что сможет сделать это и в третий раз, так как по-прежнему считал Потомакскую армию деморализованной.

Такая высокомерная оценка отчасти получила подтверждение в той легкости, с которой Джексон взял Харперс-Ферри. Союзный гарнизон в основном состоял из новобранцев, руководил которыми посредственный командир — полковник Диксон Майлс, уроженец Мэриленда, который во время первого сражения при Булл-Ране получил взыскание за пьянство, а оборона им Харперс-Ферри была настолько неумелой, что породила подозрения в измене. Убитый во время последней перестрелки перед сдачей гарнизона, Майлс избавил себя от необходимости защищаться от таких обвинений. Когда Джексон въехал в город в своей видавшей виды фуражке и по обыкновению ничем не выделяясь среди простых солдат, один из разоруженных федералов воскликнул: «Парни, может, он и невзрачен на вид, но если бы он командовал нами, мы бы не попались в эту западню!»[964]

Различные части южан, штурмовавшие Харперс-Ферри, немедленно поспешили к Шарпсбергу, находившемуся в 15 милях от места событий. До их прибытия 16 и 17 сентября в распоряжении Ли было лишь три припертых к Потомаку дивизии, причем в случае поражения через реку можно было отступать по единственному броду. В течение дня 15 сентября Потомакская армия начала стягиваться к ручью Энтитем-Крик в одной-двух милях к востоку от позиций Ли. Все еще осторожничавший из-за переоценки сил противника Макклеллан не провел никаких демонстраций и не выслал конную разведку через ручей, чтобы выяснить действительную численность конфедератов. 16 сентября командующий северной армией имел под рукой 60 тысяч человек плюс еще 15 тысяч на подходе в шести милях от поля боя против 25 или 30 тысяч у Ли. Сообщив в Вашингтон, что он намерен разгромить армию Ли по частям, Макклеллан вторично упустил шанс сделать это 16 сентября, так как разрабатывал планы атаки. В конце дня (по мере приближения двух новых дивизий конфедератов, освободившихся под Харперс-Ферри) Макклеллан послал два корпуса пересечь Энтитем к северу от левого фланга южан, что вызвало короткую, но ожесточенную перестрелку и дало Ли представление о направлении первой атаки северян утром следующего дня.

Битва при Энтитеме (или при Шарпсберге, как называли ее на Юге) была одной из немногих, когда полководцы тщательно выбрали место сражения и заранее продумали тактику. Конфедераты не рыли траншеи, а использовали естественные укрытия: небольшие рощи, каменные отвалы, остатки стен, различные канавы и пригорки этого изрезанного участка местности, а также дорожную выемку в центре своего порядка. В зоне поражения стрелковым оружием мятежников оказался один из трех мостов через Энтитем (самый южный); и он стал одним из ключевых пунктов битвы. Макклеллан сосредоточил три корпуса на своем правом фланге, чтобы атаковать южан, а большой корпус Бернсайда разместил на левом с заданием совершить ложный маневр и помешать Ли перебросить войска с этого участка на усиление своего левого фланга. Кроме того, он оставил четыре дивизии и кавалерию в резерве позади правого крыла и центра, чтобы поддержать любой возможный прорыв. Также он надеялся, что Бернсайд при благоприятном развитии событий форсирует ручей и сомнет правое крыло южан. План был хорош, и при надлежащей его реализации желание Линкольна «уничтожить армию мятежников» вполне могло осуществиться.

Но реализация подкачала, и ответственность за это лежит главным образом на Макклеллане и Бернсайде. Первому не удалось скоординировать атаку правого фланга, который вступал в битву в три этапа, а не одновременно, что позволило Ли своевременно перебрасывать войска на горячие участки с тех, где было затишье. Также командующий союзными силами не смог эффективно использовать резервы, когда «синим мундирам» удалось прорваться в центре. Второй генерал потерял все утро и начало дня, наткнувшись на упорное сопротивление защитников моста, хотя его люди могли бы без особых трудностей пересечь ручей вброд. Воспользовавшись медлительностью Бернсайда, Ли утром смог перебросить одну дивизию со своего правого фланга на прогибавшийся левый, и она успела как раз вовремя, чтобы остановить третью волну атак северян. Со стороны конфедератов заслуга в предотвращении катастрофы принадлежит умелому руководству со стороны Ли и его подчиненных, но превыше всего — отчаянному мужеству простых солдат. Один офицер армии Союза писал после битвы: «Я не могу найти объяснений тому, как эти мятежники вообще могли сражаться: грязные, больные, голодные и жалкие, они показали себя в бою настоящими героями, и это выше моего понимания»[965].

Битва при Энтитеме стоит в ряду самых ожесточенных в Гражданской войне. Потомакская армия сражалась с мрачной решимостью искупить позор прошлых поражений. Солдаты северян не обладали бесстрашием, их дисциплина отнюдь не была железной. Скорее всего, всех вместе их мотивировало возможное бесчестье очередного поражения, а каждого в отдельности — страх показаться трусом в глазах товарищей. Один солдат федералов, сражавшийся при Энтитеме, дал исчерпывающее объяснение такому поведению: «В течение всей войны мы слышали, что армия „ждет не дождется, когда ее поведут в бой“, — писал он с иронией. — Должно быть, так и есть, раз это пишут достойные корреспонденты и редакторы. Но когда вы прибываете на передовую, такое нетерпение пропадает, переходит, видно, к тому полку, который должен прибыть следующим. А правда в том, что когда по стволам деревьев щелкают пули и артиллерийские снаряды ломают черепа как яичную скорлупу, обычного человека охватывает желание бежать куда глаза глядят. Находясь где-то посредине между физическим страхом идти вперед и моральным страхом повернуть назад ты попадаешь в мучительное оцепенение». Но когда был дан приказ о наступлении, его полк не колебался. «В секунду воздух наполнился свистом пуль и воем картечи. Умственное напряжение было настолько сильным, что окружающий пейзаж стал для меня на мгновение красным — похожий уникальный эффект, насколько я помню, упоминался в сходной ситуации в жизнеописании Гете». Такое психологическое затмение приводило тысячи людей в состояние безумия, колоссальный выброс адреналина превращал их в машины для убийства, отключая инстинкт самосохранения. Такая бешеная ярость проявила себя под Энтитемом в больших масштабах, чем в любой другой битве. «Солдаты заряжают ружья и стреляют с демонической страстью, кричат и истерически смеются», — писал в настоящем времени федеральный офицер четверть века спустя, как будто тот момент «красного пейзажа» жил в нем до сих пор[966].

Первый корпус северян под командованием Джозефа Хукера начал наступление на рассвете с севера. Мятежники ждали их в роще Вествуде и на кукурузном поле к северу от выбеленной церквушки пацифистской секты данкеров. «Драчливый Джо» Хукер — агрессивный и самолюбивый генерал, мечтавший командовать Потомакской армией — получил свое прозвище во время кампании на Полуострове, а под Энтитемом только подтвердил его. Его войска оттеснили корпус Джексона с кукурузного поля и с дороги, нанеся ему такой урон, что Ли был вынужден послать Джексону на помощь часть дивизии Дэниела Хилла, стоявшей в центре, и корпуса Лонгстрита с правого фланга. Эти отряды нанесли контрудар и разбили корпус Хукера еще до того, как 12-й корпус северян успел начать новую атаку. Эта атака также была отброшена с тяжелыми потерями, после чего накатилась третья волна: на этот раз атаковала отборная дивизия 2-го корпуса «Быка» Самнера, прорвавшая строй южан в районе Вествуде. Однако прежде чем «синие мундиры» развили свой успех, одна дивизия конфедератов, прибывшая утром из-под Харперс-Ферри, и еще одна, переброшенная Ли с почти бездействующего правого фланга, где Бернсайд все еще штурмовал мост, внезапно окружили дивизию Самнера со всех сторон и едва не уничтожили ее внезапной контратакой. В этом бою был сочтен убитым получивший тяжелое ранение молодой капитан 20-го Массачусетского полка Оливер Уэнделл Холмс-младший[967].

В течение пяти часов на левом фланге южан продолжалась настоящая бойня. Убитыми и ранеными с обеих сторон было потеряно 12 тысяч человек. Пять союзных и пять конфедеративных дивизий были настолько истерзаны, что вышли из боя как будто по согласию и в тот день больше не участвовали в серьезных стычках. Тем временем две другие дивизии корпуса Самнера сдвинулись влево, чтобы отразить угрозу флангу корпуса со стороны дорожной выемки к юго-востоку от Данкер-Черч. Так началась дневная фаза боя, в ходе которой «синие» и «серые» отважно сражались за этот, настолько важный для мятежников клочок земли, получивший название «Кровавая дорога». Перевес в живой силе и артиллерийской мощи позволил федералам занять эту выемку. Разбитые бригады южан отступили для перегруппировки в пригороды Шарпсберга. Военный корреспондент северян, оказавшийся на Кровавой дороге через несколько минут после захвата ее федералами, едва мог подыскать слова, чтобы описать «жуткое зрелище конфедератов, скошенных как трава»[968].

Теперь Макклеллан с полным основанием мог ввести в дело свои резервы, так как центр южан представлял собой открытую брешь. На этом участке не было ни единого пехотного соединения, которое могло оказать сколько-нибудь серьезное сопротивление», — писал офицер «серых мундиров». «Армия Ли была разгромлена, и конец Конфедерации был близок», — добавлял другой[969]. Однако взгляд на участвовавшие утром в кровавой бойне три союзных корпуса потряс Макклеллана. Он решил не вводить в дело рвавшийся в бой 6-й корпус под командованием Франклина. Будучи убежден, что Ли готовит свои якобы бесчисленные резервы для нанесения контрудара, Макклеллан сказал Франклину, что «атаковать сейчас было бы неосмотрительно»[970]. Итак, развитие событий в центре прекратилось, в то время как на правом фланге конфедератов они развернулись с новой силой.

Все утро неполная бригада из Джорджии, укрывавшаяся за деревьями и каменной оградой, тренировалась в стрельбе по янки, пытавшимся пройти по «мосту Бернсайда». Командиром бригады южан был Роберт Тумбс, и это были часы его высшего военного достижения. Разочарованный провалом попытки стать президентом Конфедерации, тяготившийся обязанностями государственного секретаря, Тумбс принял должность командира бригады, чтобы стяжать славу, которой он чувствовал себя достойным. Получив не одно взыскание от вышестоящего командования за бездействие и неподчинение приказам, Тумбс проводил часы досуга, критикуя Джефферсона Дэвиса и «вест-пойнтскую клику», разрушавшую армию и страну. За свои заслуги в задержке корпуса Бернсайда на несколько часов (и ранение в ходе боя) Тумбс ожидал продвижения по службе, но не получил его, и впоследствии многократно вспоминал об этом, выступая против правительства.

Сразу после полудня 17 сентября два лучших полка корпуса Бернсайда ценой больших потерь наконец прорвались через мост и закрепились на другом берегу ручья. Другие подразделения нашли броды и к середине дня три дивизии Бернсайда теснили мятежников к Шарпсбергу, угрожая отрезать путь отступления к единственному броду через Потомак. Ли снова оказался в тяжелом положении, и Макклеллан получил еще один отличный шанс. 5-й корпус Фиццжона Портера стоял в резерве, готовый поддержать прорыв Бернсайда. Один из дивизионных командиров Портера просил Макклеллана отправить его дивизию на помощь Бернсайду. Командующий колебался и уже был готов отдать такой приказ, но Портер отрицательно помотал головой: «Помните, генерал, я командую последним резервом последней армии Республики»[971]. Это предостережение напомнило Макклеллану об угрозе со стороны призрачных резервов на другом берегу ручья, поэтому он отказался дать приказ о наступлении.

Ли с беспокойством взирал на юг, где его правый фланг разваливался на части. Внезапно он заметил на горизонте облако пыли, которое вскоре превратилось в марширующие колонны. «Чьи это войска?» — спросил Ли у находившегося рядом лейтенанта с подзорной трубой. Мгновения, которые лейтенант пристально вглядывался в наступавших, казались Ли вечностью. «Там развеваются флаги Виргинии и Конфедерации, сэр». Вздохнув с облегчением, Ли предположил: «Это, должно быть, Эмброуз Хилл возвращается от Харперс-Ферри»[972]. Так оно и было. Остававшийся в тылу Хилл, получив срочный приказ от Ли, в ураганном темпе гнал свою измотанную дивизию. Ближе к вечеру она вышла во фланг Бернсайду как раз в тот момент, когда янки готовились разгромить правый фланг армии Ли. Озадаченные и захваченные врасплох северяне беспорядочно сгрудились, остановились и, наконец, начали отход. Федералы были тем более смущены, что многие солдаты Хилла щеголяли в трофейных синих мундирах; это заставило некоторые союзные полки промедлить со стрельбой, и эта задержка оказалась фатальной.

Ночь опустилась над ужасной, неописуемой сценой. Около 6000 человек погибли или находились при смерти, еще 17 тысяч стонали в агонии или страдали молча. Количество жертв под Энтитемом вчетверо превысило общее количество убитых и раненых американских солдат во время высадки в Нормандии 6 июня 1944 года. В один день под Шарпсбергом пало вдвое больше американцев, чем в англо-американской войне 1812 года, американо-мексиканской и американо-испанской войнах вместе взятых. После захода солнца 17 сентября измученные корпусные и дивизионные командиры Конфедерации собрались в ставке генерала Ли, чтобы доложить о потерях (свыше 50 % личного состава в некоторых бригадах). Живыми и невредимыми осталось всего около 30 тысяч конфедератов. Тем не менее Ли придерживался мнения, что на следующий день можно будет выдержать новую атаку северян. Однако Макклеллан отклонил это заманчивое предложение. Хотя утром к нему прибыли две свежие дивизии, он по-прежнему был зачарован призраком неисчислимых легионов южан. 18 сентября тишина не была нарушена, а ночью Ли уступил очевидности и приказал войскам возвращаться в Виргинию. Макклеллан организовал некое подобие преследования, от которого Эмброуз Хилл легко избавился 20 сентября, и конфедераты в полном составе отошли в долину Шенандоа.

Макклеллан послал в Вашингтон реляцию о великой победе. «Мэриленд полностью освобожден от врага, который отброшен за Потомак. За безопасность Пенсильвании опасаться более не нужно». Приказ Линкольна «уничтожить армию мятежников» был забыт. Военно-морской министр Уэллс, возможно, цитировал президента, когда написал два дня спустя после битвы: «Вместо того чтобы закрепить победу, атаковав и разбив мятежников, им… позволили быстро скрыться за рекой… Боже мой!» В письмах жене Макклеллан выражал гордость своими достижениями и негодование поисками виноватых: «Те, чьему мнению я доверяю, говорят мне, что я провел сражение блестяще, что это было настоящим произведением искусства… Я считаю, что сделал все и даже больше, чтобы спасти страну… Я чувствую некоторую гордость за то, что со своей разбитой и деморализованной армией нанес решительное поражение Ли… Что ж, в один прекрасный день, я надеюсь, история воздаст мне должное»[973].

В истории Энтитем, действительно, остался стратегической победой Союза. Вторжение Ли в Мэриленд окончилось еще быстрее, чем набег Брэгга на Кентукки. Около одной трети мятежников, вступивших в Мэриленд, были убиты и ранены. Когда после переправы через Потомак полковой оркестр необдуманно заиграл «Мэриленд, мой Мэриленд», простые солдаты его освистали. Сообразив, что к чему, музыканты переключились на «Верни меня в Виргинию домой» (Carry Me Back to Old Virginny). Уайтхолл и Белый дом также расценили Энтитем как победу Севера. Битва похоронила надежды Конфедерации на признание со стороны Великобритании и приблизила опубликование Прокламации об освобождении рабов. Таким образом, бойня под Шарпсбергом оказалась одним из поворотных пунктов войны.