Боевой клич свободы. Гражданская война 1861-1865

22. «Чаттануга-блюз» мятежника Джонни

Линкольн также был уверен, что победы под Геттисбергом и Виксбергом приблизили падение Конфедерации. Еще одного удара Юг мог не перенести. «Если генералу Миду удастся довершить начатое… полностью разбив Ли или хотя бы нанеся ему серьезный урон, с мятежом будет покончено», — писал президент 7 июля[1184]. Но Линкольна ждало разочарование. Хотя после Геттисберга Ли находился в очень трудном положении, старому лису в очередной раз удалось ускользнуть от гончих в синих мундирах.

Однако он, что называется, прошел по лезвию. В результате рейда союзной кавалерии наведенный конфедератами понтонный мост через Потомак был разрушен, а разлившуюся от непрерывных дождей реку стало невозможно перейти вброд. Мятежники были вынуждены готовиться к обороне, будучи прижатыми к Потомаку, пока их инженеры разбирали деревянные склады, чтобы построить новый мост. Усталые солдаты закрепились близ Уильямспорта и стали ждать атак янки. Однако никаких атак не было. Предоставив Ли двухдневный гандикап, Мид никак не разворачивал свою армию в боевые порядки. Он встретил южан около Уильямспорта только 12 июля. В Вашингтоне «встревоженный и нетерпеливый» Линкольн ждал известий о полном уничтожении Северовиргинской армии. Дни шли, вестей не было, и президент разгневался. Когда Мид 12 июля наконец телеграфировал о том, что собирается «атаковать завтра, если ничего не помешает», президент с раздражением прокомментировал: «Армия будет замечательно готова к сражению, особенно если учесть, что воевать будет не с кем»[1185]. Дальнейшие события показали, что президент как в воду глядел. Фальшивый дезертир (любимая уловка южан), оказавшись в расположении северян, сообщил что армия Ли пребывает в бодром духе и рвется в бой. Это усилило осторожность Мида. Он позволил своим корпусным командирам отговорить себя от атаки 13 июля, но когда 14 июля Потомакская армия наконец двинулась вперед, ее глазам предстал лишь арьергард противника. Ночью неуловимые мятежники перешли реку по сделанному на скорую руку мосту и скрылись.

«Великий Боже! — вскричал Линкольн, узнав эту новость. — Что это значит? Где-то измена… Наша армия держала победу в руках, она не могла просто взять и упустить ее». Оценка Линкольном ситуации в Уильямспорте была не вполне точной. Атака хорошо укрепленных позиций конфедератов могла стать успешной (при большом числе жертв), а могла провалиться. В любом случае, разгром ветеранов Ли не мог считаться гарантированным. Когда вспыльчивый генерал Мид узнал о недовольстве Линкольна, он подал прошение об отставке, но Линкольн не мог отстранить от должности героя Геттисберга и отказал. 14 июля он решил написать ему примирительное письмо. «Я очень, очень благодарен вам за великую победу, которую вы добыли для страны при Геттисберге», — начал президент. Но дальше сожаление от упущенной возможности взяло верх. «Дорогой генерал, я не уверен, что вы осознаете всю степень нашего разочарования от того, что Ли удалось уйти. Он был в ваших руках, и его уничтожение означало бы, в связи с другими недавними успехами, конец войны. Теперь же война может продолжаться бесконечно». Поразмыслив над текстом, Линкольн пришел к выводу, что такое письмо вряд ли можно назвать примирительным, и решил не отсылать его адресату. А война тем временем продолжалась[1186].

Настроение Линкольна, впрочем, скоро улучшилось. В начале августа его секретарь Джон Хэй писал: «Босс в хорошем расположении духа. Редко когда доводилось мне видеть его более умиротворенным»[1187]. Президента обрадовали те самые «другие недавние успехи», о которых он упоминал в неотправленном письме Миду. Среди успехов этих были победы к западу от реки Миссисипи, достижения Роузкранса, выдавившего Брэгга из центральной части Теннесси, а также взятие Виксберга и Порт-Хадсона.

Переброска армии Ван Дорна в Миссисипи весной 1862 года оставила почти без защиты Северный Арканзас. Небольшой отряд федералов под командованием Сэмюэла Кертиса начал двигаться на Литтл-Рок, сдерживаемый лишь нестойким ополчением и докучливыми партизанами. Заткнуть брешь был призван «генерал от политики» Томас Хайндмен, человек всего пяти футов ростом, успешно компенсировавший этот недостаток избытком энергии. Хайндмен принял деятельное участие в призыве и сформировал 20-тысячную армию из вялых арканзасцев, закаленных в боях техасцев и партизан из Миссури. Это соединение отвлекло янки от Литгл-Рока, а осенью южане и вовсе перешли в наступление, отбросив федералов на север, почти до самого Миссури. После этого, впрочем, инициатива опять перешла к войскам Союза. Ими командовал генерал Джеймс Блант, родившийся в Мэне канзасский аболиционист, постигавший боевую науку еще в отряде Джона Брауна. Пока Блант и Хайндмен в первую неделю декабря боролись друг с другом в северо-западной части Арканзаса, на помощь первому из Миссури двинулись две небольшие федеральные дивизии, пройдя ПО миль за три дня. 7 декабря, изготовившись атаковать эту группировку у Прейри-Гроув, Хайндмен внезапно обнаружил, что его с фронта и фланга атакуют три объединившиеся дивизии неприятеля. Вынужденный отступать в промозглую погоду, генерал Хайндмен беспомощно наблюдал за тем, как тает его набранная с бору по сосенке армия.

Весной 1863 года Джефферсон Дэвис реорганизовал Трансмиссисипский округ, вручив общее командование Эдмунду Кирби Смиту и послав Стерлинга Прайса в Литтл-Рок. Оба генерала умело распорядились своими ограниченными ресурсами. Смит превратил регион за Миссисипи в практически автономную провинцию после того, как он был отрезан от остальной территории Конфедерации падением Виксберга. Прайс же не мог остановить захватчиков в синих мундирах, в середине лета продвигавшихся к Литтл-Року с двух сторон. Блант возглавлял смешанный отряд из белых, черных и индейских полков, направлявшийся вниз по реке Арканзас от Хани-Спрингс на Индейской Территории, где 17 июля он разгромил группировку конфедератов, состоявшую из белых и индейцев. В начале сентября Блант занял Форт-Смит, а другая союзная армия приблизилась к Литтл-Року с востока и 10 сентября взяла его. Мятежники отступили на юго-запад штата, уступив врагу ¾ его территории, хотя южные партизаны и небольшая численность оккупационных войск делали этот контроль неустойчивым.

Успехи в Арканзасе, безусловно, радовали Линкольна, но их отодвинули на задний план события в Теннесси. Активность северян в этом регионе была крайне низка. Всю весну 1863 года администрация побуждала Роузкранса действовать согласованно с наступлением Гранта в Миссисипи и Хукера — в Виргинии. Это позволило бы реализовать стратегию Линкольна по оказанию синхронного давления на все основные армии конфедератов и предотвращению переброски ими войск с одного проблемного участка на другой. Но Роузкранс упорствовал, не желая рисковать. Воспоминания о бойне при Стоунз-Ривер в новогоднюю ночь убеждали его в том, что не нужно наступать, не имея достаточно ресурсов, способных гарантировать успех. Его замешательство позволило Брэггу перебросить резервы в Миссисипи, что только усилило раздражение Линкольна. Однако когда Роузкранс 24 июня решился наконец выступить, его тщательная подготовка привела к быстрой и почти бескровной победе. Все четыре пехотных и один кавалерийский корпус двинулись разными проходами через предгорья плато Камберленд к югу от Мерфрисборо. Сбив Брэгга с толку ложными маневрами, Роузкранс сосредоточил ударные силы на обоих флангах конфедератов в долине реки Дак. Даже постоянный дождь, превративший дороги в кашу, не смог помешать движению северян. Одна из пехотных бригад, пересаженная на лошадей и вооруженная семизарядными магазинными карабинами Спенсера, появилась в тылу врага и угрожала перерезать железную «дорогу жизни». В начале июля Брэгг решил отойти по всему фронту к Чаттануге, не осмелившись дать бой.

За неделю с небольшим, проведенную в маршах и маневрах, Камберлендская армия отбросила противника на 80 миль, потеряв всего 570 человек. Роузкранса заметно раздражало, что его заслуги остаются без признания в Вашингтоне. 7 июля военный министр Стэнтон писал Роузкрансу: «Армия Ли разбита, Грант одержал победу. У вас и вашей доблестной армии есть все шансы нанести по мятежникам окончательный удар. Неужели вы упустите эту возможность?» Роузкранс парировал: «Сдается мне, вы не отметили тот факт, что эта доблестная армия изгнала мятежников из Центрального Теннесси… От лица этой армии я нижайше прошу, чтобы военное министерство не уделяло столь большого внимания этому событию, раз уж оно не вписано в историю кровавыми буквами»[1188].

Южная пресса признавала, что Роузкранс «мастерски» провел свою молниеносную кампанию. Брэгг называл ее «великой катастрофой» для Конфедерации[1189]. Его отступление могло принести федералам два важных трофея: Ноксвилл и Чаттанугу, если бы удалось воспользоваться удобным моментом. Первый населенный пункт был центром юнионистского движения в восточной части Теннесси, которую Линкольн пытался освободить вот уже два года. Чаттануга имела огромное стратегическое значение, так как именно здесь, в горном проходе, пробитом рекой Теннесси через Камберлендский горный массив, проходила единственная железная дорога, соединявшая восточную и западную части Конфедерации. Уже разрезав территорию Конфедерации захватом Виксберга, федеральные войска могли отрезать и восточные районы, пройдя в Джорджию через Чаттанугу. По этим причинам Линкольн предлагал Роузкрансу двинуться на этот город, пока силы неприятеля разобщены. Генерал Бернсайд, ныне командующий небольшой Огайской армией, должен был прикрыть левый фланг Роузкранса от 10 тысяч конфедератов, защищавших Ноксвилл. Но Роузкранс вновь заупрямился. Он не мог начать наступление, пока не отремонтировали железную дорогу и мосты в его тылу, не устроили передовую базу и не подвезли боеприпасы. Прошел июль, в течение которого главнокомандующий Хэллек сперва просил, а потом уже приказывал Роузкрансу выступать, и только 16 августа, после разных проволочек, тот перешел в наступление.

Роузкранс вновь прибег к своей стратегии запутывания противника, которую использовал в предыдущей кампании, сделав вид, что собирается форсировать Теннесси к северу от Чаттануги (где его и ждал Брэгг). Вместо этого он решил переправиться через реку в трех практически незащищенных местах южнее города. Целью Роузкранса была железная дорога, ведущая из Атланты. Его 60-тысячная армия, разбившаяся на три колонны, двинулась маршем через горные проходы к югу от Чаттануги. В то же самое время в сотне миль к северу 24-тысячная армия Бернсайда, разделившись на четыре колонны, собиралась взять Ноксвилл. Серьезно уступавшие в численности защитники города, имея федералов по фронту и партизан-юнионистов в тылу, сдали город без единого выстрела. 3 сентября Бернсайд вошел в город под приветственные возгласы многих его жителей. Его войска патрулировали границы Северной Каролины и Виргинии, оберегая захваченную восточную часть Теннесси, а эвакуировавшаяся из Ноксвилла дивизия мятежников отошла на Юг навстречу Брэггу, как раз для того, чтобы помочь эвакуации Чаттануги 8 сентября. Имея Роузкранса на своем южном фланге, Брэгг решил отойти в северные районы Джорджии, чтобы не быть пойманным в этом городе, зажатом между рекой и горами.

«Когда же закончатся бедствия этого года?» — в отчаянии спрашивал себя чиновник Конфедерации 13 сентября. В южных армиях наблюдался всплеск дезертирства. Один такой дезертир из Джорджии писал после эвакуации Чаттануги: «Сражаться больше незачем, потому что все пошло прахом». Джефферсон Дэвис признавался, что находится «в полном отчаянии»: «Сейчас настали самые мрачные дни существования нашего государства»[1190].

Но почти таким же было положение и после побед северян в начале 1862 года, когда Джексон и Ли мало-помалу возродили надежды Юга. Дэвис был преисполнен решимости повторить те события. Ли повернул течение войны, атаковав армию Макклеллана; Дэвис приказал Брэггу поступить так же с Роузкрансом. На помощь прибыли две дивизии из простаивавшей без дела армии Джонстона, что практически уравняло силы Брэгга и Роузкранса. Однако Дэвис, видя упадок духа Теннессийской армии, понимал, что этого недостаточно. Призвав однажды Ли к командованию армией в дни величайшего кризиса, президент попытался повторить этот ход. Однако Ли сомневался в пользе принятия командования над пополненной армией Брэгга. Также он сначала возражал и Лонгстриту, вновь предложившему усилить Брэгга силами своего корпуса. Вместо этого Ли хотел предпринять наступление на позиции Мида на Раппаханноке, где Северовиргинская и Потомакская армии вели после Геттисберга бои с тенями друг друга. На этот раз, впрочем, Дэвис настоял на своем и перебросил две дивизии Лонгстрита (дивизия Пикетта еще не оправилась после Геттисберга) в Джорджию. Первая партия из 12 тысяч ветеранов Лонгстрита погрузилась в эшелоны 9 сентября. Из-за того, что Бернсайд занял восточную часть Теннесси, прямой маршрут длиной в 550 миль был перекрыт, и солдаты вынуждены были ехать кружным 900-мильным путем через обе Каролины и Джорджию по десяти различным веткам. Только половина людей Лонгстрита прибыла к Чикамога-Крик до сражения, но именно они помогли одержать блестящую победу над старым однокашником Лонгстрита по Вест-Пойнту Роузкрансом.

Брэгг, пока к нему направлялась помощь, перешел к наступательным действиям. Чтобы выманить колонны Роузкранса из гор на долину и разбить их поодиночке, Брэгг отправил в расположение союзных войск фальшивых дезертиров, призванных убедить врага в отходе южан. Роузкранс проглотил наживку и двинулся вперед слишком стремительно для себя, но подчиненные Брэгга упустили благоприятную возможность. С 10 по 13 сентября Брэгг трижды приказывал атаковать двумя или большим количеством дивизий изолированные соединения уступавшего по численности врага, но всякий раз ответственный за атаку генерал толковал приказы по-своему и находил причины не вступать в бой. Обеспокоенный этими маневрами, Роузкранс в третью неделю сентября начал концентрировать свою армию в долине Вест-Чикамога-Крик.

Раздраженный неуправляемостью собственных генералов (в свою очередь, не доверявших ему) Брэгг, тем не менее, задумал новый план, заключавшийся в том, чтобы охватить левый фланг Роузкранса, отрезать врага от Чаттануги и оттеснить на юг в изолированную от внешнего мира долину. После прибытия 18 сентября передовых частей корпуса Лонгстрита под командованием воинственного техасца Джона Белла Худа с перевязанной после Геттисберга рукой Брэгг убедился в своем численном превосходстве. Если бы ему удалось начать атаку в тот же день, он, возможно, и смял бы фланг Роузкранса, так как на его пути находился лишь один федеральный корпус. Однако кавалерия северян, вооруженная магазинными карабинами, замедлила и без того неторопливое наступление южан, а ночью крупный союзный корпус уроженца Виргинии Джорджа Томаса после форсированного марша занял позиции на левом фланге северян. Вскоре после рассвета 19 сентября патрули с обеих сторон вступили в перестрелку к западу от Чикамога-Крик, переросшую в самую кровопролитную битву на западном театре военных действий.

Брэгг упорствовал в атаке левого фланга противника. Весь день мятежники героически атаковали корпус Томаса, продвигаясь по лесу и такому густому подлеску, что их части не могли не то что взаимодействовать, но даже и видеть друг друга. Роузкранс послал Томасу подкрепление, с помощью которого тот не дал далеко продвинуться южанам; это обошлось очень дорого обеим сторонам. Этим вечером на поле боя прибыл и сам Лонгстрит в сопровождении двух свежих бригад. Брэгг разделил свою армию на два крыла (Лонгстрит командовал левым, Полк — правым) и приказал им следующим утром начать эшелонированную атаку по всему фронту. Фланг Полка начал наступление несколькими часами позже (такая несогласованность уже вошла в привычку) и практически не преуспел против Томаса, чьи солдаты упорно защищались, используя брустверы, построенные ими за ночь. Разочарованный Брэгг отменил приказ об эшелонированной атаке и попросил Лонгстрита атаковать всеми имевшимися у того силами. В 11.30 Лонгстрит внял его просьбе, и в этом сражении ему сопутствовала небывалая удача.

Тем временем Роузкранс перебрасывал подкрепления на подвергавшийся сильному давлению левый фланг. Во время этого не самого упорядоченного процесса некий штабной офицер, не заметивший в роще федеральную дивизию, доложил о разрыве строя в добрые четверть мили. Чтобы заткнуть казавшуюся опасной брешь, Роузкранс приказал двинуться туда другой дивизии, действительно сделав в линии своей армии брешь, в которую, сами того не подозревая, вошли ветераны Лонгстрита из Северовиргинской армии, атаковав фланг янки и спровоцировав жуткую панику. Брешь наводняло все больше южан, опрокинувших правый фланг Роузкранса и вынудивший добрую треть его армии (вместе с четырьмя дивизионными и двумя корпусными командирами и с контуженным Роузкрансом, чья ставка была захвачена) бежать к Чаттануге, находившейся в восьми милях от поля боя. На горизонте стало всходить солнце победы, которого западные армии Конфедерации не видели уже более двух лет.

Увидев представившуюся возможность, Лонгстрит послал в бой резервы и потребовал у Брэгга подкреплений. Но командующий ответил, что не может послать ни единого человека с истерзанного правого фланга, и крайне недовольный этим Лонгстрит вынужден был обойтись теми, кто был в его распоряжении. Однако к тому времени федералы уже выстроили новую линию обороны под прямым углом к старой. Джордж Томас возглавил остатки армии. За свой героизм в этот день он заслужил прозвище «Чикамогская Скала». К тому же Томас получил своевременную поддержку от другого героя этой битвы — командира резервной дивизии, находившейся в нескольких милях от поля боя, Гордона Грейнджера. По собственной инициативе Грейнджер двинулся на звуки стрельбы и как раз успел встать на пути Лонгстрита. Как только зашло солнце, Томас отвел свои измученные войска назад в Чаттанугу. Там обе части армии — и те, кто бежал, и те, кто выстоял — объединились для выполнения неизвестной до сих пор федеральным силам задачи обороны осажденного города.

Лонгстрит и Форрест хотели возобновить наступление на следующее утро, чтобы завершить уничтожение армии Роузкранса, прежде чем та успеет скрыться за укреплениями Чаттануги. Брэгга же, в отличие от них, не впечатлило величие победы и ужаснули потери. За два дня он потерял 20 тысяч убитыми, ранеными и пропавшими без вести, что составило более 30 % всего наличного состава. Десять генералов были убиты или ранены, включая Худа, который едва выжил после ампутации ноги. Первоочередной заботой Брэгга стало поле боя, покрытое убитыми и ранеными, вповалку лежавшими на земле. Половина артиллерийских лошадей также были убиты. Поэтому командующий отказал настойчивым подчиненным в немедленном преследовании врага, что послужило основанием для жестких обвинений и контробвинений в последующие дни и недели. «Для чего он сражается?» — спрашивал разъяренный Форрест, и вскоре уже многие на Юге стали повторять этот вопрос. Тактическая победа под Чикамогой не принесла никаких стратегических дивидендов, пока федералы удерживали Чаттанугу[1191].

Брэгг надеялся взять янки измором и к середине октября едва не преуспел в этом. Конфедераты установили артиллерию на господствующей высоте Лукаут-Маунтин к югу от Чаттануги, пехота расположилась на хребте Мишенери-Ридж на востоке, а также встала на дорогах к реке на западе. Это позволило им перекрыть все маршруты для подвоза припасов, за исключением извилистой дороги, пересекавшей Камберлендское плато к северу от города. Мулы потребляли примерно столько же пищи, сколько могли перевезти, и вдобавок кавалеристы южан столкнули в пропасть сотни повозок. Лошади федеральной армии в Чаттануге околели от голода, а пайки осажденных уменьшились наполовину или даже больше.

Роузкранс, очевидно, не мог справиться с кризисной ситуацией. Катастрофа под Чикамогой и стыд от того, что он бежал с поля боя, пока Томас дрался до последнего, лишили его мужества. Линкольн называл Роузкранса «потерянным и оглушенным, словно подбитая утка»[1192]. Камберлендская армия, безусловно, нуждалась в помощи. Еще до Чикамоги Хэллек приказал Шерману перебросить четыре дивизии от Виксберга к Чаттануге, восстановив железную дорогу. Однако выполнение последней задачи потребовало бы несколько недель, поэтому 23 сентября Стэнтон вынудил недовольного этим Линкольна разрешить переброску на выручку Роузкрансу по железной дороге неполных 11-го и 12-го корпуса Потомакской армии. Президент протестовал, говоря, что такой шаг нанесет ущерб операциям Мида на Раппаханноке. Стэнтон возражал, что, коль скоро Мида никак не получается убедить начать наступление, надо перебросить эти корпуса туда, где они смогут принести какую-то пользу. Линкольн в конце концов сдался и назначил Джо Хукера командующим экспедиционными силами. Стэнтон вызвал к себе управляющих железными дорогами, во все концы полетели приказания, были сформированы десятки эшелонов, и уже спустя 40 часов после принятия решения первые части покинули Калпепер, чтобы преодолеть 1233 мили. Маршрут проходил по занятой союзными армиями территории через Аппалачи, пришлось дважды пересекать реку Огайо, через которую еще не было перекинуто мостов. Одиннадцать дней спустя более 20 тысяч человек покинули вагоны близ Чаттануги со всей своей артиллерией, лошадями и снаряжением. Этот анабазис был настоящим подвигом тыловых служб: до XX столетия никакая столь же крупная группировка войск не проделывала такой долгий путь так быстро[1193].

Но не было бы никакого смысла везти этих людей в Чаттанугу, где ее защитникам нечего было бы есть. Спасти их могло только назначение нового командующего. В середине октября Линкольн занялся проблемой вплотную. Он создал Миссисипский округ, включавший территорию между одноименной рекой и Аппалачами, и назначил его командующим Гранта «со штаб-квартирой там, где жарко»[1194]. Жарко в данный момент было под Чаттанугой, поэтому туда Грант и отправился. По пути он издал указ о замене Роузкранса на посту командующего Камберлендской армией Томасом. В течение недели после прибытия Гранта 23 октября на место, федеральные войска разжали тиски мятежников на дороге и реке к западу от Чаттануги и проложили в осажденный город так называемую «галетную дорогу», как ее окрестили голодные солдаты. Хотя эту операцию планировал еще штаб Роузкранса, именно Грант отдал приказ о ее осуществлении. Один союзный офицер вспоминал впоследствии, что, когда на сцену вышел Грант, «все оживились»: «Мы почувствовали, что все идет по плану»[1195]. Воодушевление от присутствия Гранта передалось даже 11-му корпусу, который опозорился при Ченселлорсвилле и Геттисберге, но показал себя с лучшей стороны во время ночной операции 28–29 октября, когда была открыта «галетная дорога». К середине ноября из расположения Теннессийской армии прибыл Шерман с 17-тысячной группировкой, а также Хукер с 20 тысячами солдат Потомакской армии. Эти силы вдвое увеличили 35-тысячную Камберлендскую армию Томаса. Хотя Брэгг по-прежнему удерживал Лукаут-Маунтин и Мишенери-Ридж, его будущее становилось сомнительным.

Неопределенности добавляли непрекращавшиеся трения в штабе Брэгга. Вскоре после Чикамоги Брэгг временно отстранил Полка и еще двух генералов за медлительность или отказ подчиняться важным приказам до и во время битвы. Вспыльчивый Форрест, расстроенный неудачей преследования разбитого врага, отказался служить под началом Брэгга и вернулся к независимым действиям в Миссисипи. На прощание он бросил Брэггу в лицо: «Невыносимо видеть посредственность вроде вас. Вы вели себя как законченный мерзавец… Если вы еще когда-нибудь осмелитесь перейти мне дорогу, я не поручусь за вашу жизнь». Несколько генералов подписали рапорт на имя Дэвиса с просьбой отстранить Брэгга. Лонгстрит с мрачным предчувствием писал военному министру: «Ничто, кроме Божьего провидения, не спасет нас, пока у нас будет такой командующий»[1196].

Такая грызня уже дважды, после Перривилла и Стоунз-Ривер, разлагала Теннессийскую армию. 6 октября потерявший терпение Джефферсон Дэвис сел в специальный поезд и отправился в долгое путешествие в ставку Брэгга, где рассчитывал исправить положение. В присутствии самого Брэгга все четыре корпусных командира заявили Дэвису, что командующий должен уйти. Президент имел беседу с глазу на глаз с Лонгстритом, в ходе которой, возможно, выяснял возможность назначения его командующим Теннессийской армией. Но, будучи лишь временно откомандированным из армии Ли, Лонгстрит не жаждал этого поста и рекомендовал вместо себя Джозефа Джонстона. Дэвис резко возразил, так как считал Джонстона виновным в потере Виксберга. Другим кандидатом на этот пост был Борегар. Хотя тот сейчас умело сдерживал атаки федералов на Чарлстон, Дэвис ранее уже пробовал его в роли командующего Теннессийской армией и считал не слишком подходящим для этой должности. Так что альтернативы Брэггу не нашлось. В попытке сгладить конфликт Дэвис перевел некоторых генералов на другие участки фронта. Также он рекомендовал Брэггу послать Лонгстрита во главе 15-тысячной армии отбить Ноксвилл. Эта бессмысленная авантюра лишила Брэгга доброй четверти его сил. Вообще, ни одно из решений Дэвиса в ходе этого злополучного визита не принесло положительного результата. Отбыв назад в Ричмонд, президент оставил армию в весьма мрачном расположении духа.

С уходом Лонгстрита в начале ноября конфедераты уступили инициативу Гранту. Как только прибыли части Шермана, Грант начал претворять в жизнь план по выдавливанию мятежников из окрестностей Чаттануги, что открыло бы ему дорогу в Джорджию. Как обычно, наступательные планы молчаливого генерала увенчались успехом, но на этот раз не совсем так, как он сам ожидал. Грант отверг как самоубийственную мысль о лобовой атаке тройной линии укреплений на Мишенери-Ридж. Вместо этого он собирался атаковать ее края и охватить Брэгга с флангов. Полагая, что Камберлендская армия Томаса все еще не отошла от поражения при Чикамоге и «ее нельзя выгнать из окопов и принудить к наступлению», Грант отвел ей второстепенную роль — обозначать угрозу центру конфедератов на Мишенери-Ридж, пока солдаты Шермана и Хукера из Теннессийской и Потомакской армий будут вести главный бой на флангах[1197]. Этим планом Грант, как ни странно, возбудил честолюбие армии Томаса, которая добилась блестящего, но совершенно не прогнозировавшегося успеха.

Хукер выполнил первую часть своей задачи с блеском. 24 ноября он отправил отборные части трех своих дивизий против трех бригад южан, удерживавших северный склон Лукаут-Маунтин. Федеральная пехота с трудом лезла на вершину холма через валуны и поваленные деревья в непроницаемом тумане; годы спустя эти события получат романтическое название «Битва над облаками». С неожиданно небольшими потерями (менее 500 человек) войска Хукера оттеснили мятежников с противоположного склона, вынудив Брэгга этой же ночью отвести тех, кто уцелел, обратно к Мишенери-Ридж.

Ночью небо расчистилось и взорам сражавшихся предстало полное лунное затмение. Следующим утром Кентуккийский союзный полк водрузил на вершине Лукаута огромный американский флаг, который видели обе армии. Для южан и флаг, и затмение стали дурными предзнаменованиями, хотя первоначально так не казалось. На противоположном фланге Шерман столкнулся с ожесточенным сопротивлением. В результате натиска четыре дивизии 24 ноября быстро захватили указанный им для атаки холм на северном краю Мишенери-Ридж, но вскоре убедились, что он не являлся частью хребта, а был изолированным отрогом, отделенным от основного массива ущельем. Сам хребет был подвергнут яростной атаке на следующее утро, но от нападавших раз за разом успешно отбивалась усиленная дивизия ирландца Патрика Клеберна — лучшая в армии Брэгга. Тем временем наступление Хукера на правом фланге затормозилось из-за перегороженной дороги и разрушенного моста.

План Гранта был нарушен, и в полдень он приказал Томасу предпринять ограниченное наступление на первую линию окопов южан с целью не позволить Брэггу перебросить Клеберну подкрепление. Томас сделал практически все от него зависящее, чтобы вернуть доброе имя своей армии. Он бросил четыре дивизии — 23 тысячи человек, развернувшихся по фронту на две мили, через открытую местность прямо на укрепления конфедератов. Это выглядело повторением атаки Пикетта в Геттисберге с той лишь разницей, что на солдатах вместо серых мундиров были синие. Эта попытка казалась даже более безнадежной, так как у мятежников было два месяца на то, чтобы окопаться, да и Мишенери-Ридж был выше и круче хребта Семетри-Ридж. Однако янки поразительно легко прорвали первую линию и отогнали деморализованных врагов вверх ко второй и третьей линиям укреплений, расположенных посередине и на вершине гребня.

Выполнив свою задачу, солдаты Томаса не остановились в ожидании дальнейших распоряжений. С одной стороны, они представляли собой легкие мишени для южан, поливавших их огнем с вершины. С другой же, эти люди рвались кое-что доказать и врагам против них, и соратникам на флангах. Поэтому они решили штурмовать крутой хребет сперва отдельными взводами и ротами, а затем полками и бригадами. Вскоре шестьдесят полковых знамен соревновались между собой, какое из них первым достигнет вершины. Грант с недоумением смотрел на происходящее со своего наблюдательного пункта, расположенного в миле позади. «Томас, кто приказал им штурмовать гору?» — рассерженно спросил генерал. «Не знаю. Не я», — ответил тот. Если все это закончится плохо, кое-кому небо покажется с овчинку, пробормотал Грант, откусывая кончик сигары. Волновался он напрасно. Все закончилось гораздо лучше, чем мог ожидать штаб северян; то, что некоторые назвали «чудом на Мише-нери-Ридж», для конфедератов обернулось кошмаром. По мере того как янки лезли все выше, мятежники, смотревшие на них в изумлении, запаниковали, дрогнули и побежали. «Совершенно опьяненные успехом», одетые в синюю форму солдаты кричали: «Чикамога! Чикамога!», торжествующе хохоча и глядя в спины убегающих врагов. Темнота и решительное сопротивление арьергардной дивизии Клеберна, не отступившей ни на шаг, предотвратили полное уничтожение южан, однако армия Брэгга не останавливалась, пока не отошла на тридцать миль к югу вдоль железной дороги, ведущей в Атланту[1198].

Федералы едва могли поверить в свою победу. Когда некий исследователь этой битвы позже сообщил Гранту, что генералы южан считали свои позиции неприступными, Грант, криво усмехнувшись, заметил: «Да они и были неприступными». Как писал сам Брэгг: «Постыдному поведению наших войск нет прощения… Нашу позицию обязана была удержать даже цепочка стрелков»[1199]. Но если не простить, то хотя бы понять произошедшее было можно. Некоторые полки конфедератов у подножия Мишенери-Ридж получили приказ отойти после того, как дадут два залпа; другие же такого приказа не имели. Когда последние увидели, как их товарищи отходят, их охватила паника, и они последовали общему примеру. Атаковавшие северяне преследовали бежавших буквально по пятам, поэтому конфедераты, стоявшие в следующей оборонительной линии, опасались стрелять, рискуя попасть по своим. Да и «синие мундиры», взбираясь по склону, использовали рельеф местности для укрытия от пуль. Инженеры Брэгга ошибочно расположили стрелков на топографической, а не на тактической вершине холма, откуда пространство могло хорошо простреливаться. Возможно, самым исчерпывающим объяснением было угнетенное состояние Теннессийской армии, передававшееся от высших чинов к низшим. Брэгг признал в личном письме к Дэвису, прося об отставке: «Это поражение — катастрофа, и незачем смягчать определения. Я боюсь, мы оба заблуждались в нашем решении оставить меня во главе армии после шквала возмущений в мой адрес»[1200]. Как только армия отошла на зимние квартиры, Дэвис с неохотой вверил командование армией Джонстону.

Тем временем 29 ноября атака Лонгстрита на Ноксвилл была отражена, что усугубило напасти конфедератов. В Виргинии серия маневров, предпринятая Ли после того как 11-й и 12-й корпуса покинули Потомакскую армию, также завершилась неудачей. В октябре он пытался обойти северян и встать между Мидом и Вашингтоном. Расстроив этот план, Мид сам в ноябре постарался обойти Ли, но с тем же успехом. В ходе этих маневров, однако, федералы нанесли противнику в два раза больший урон, чем он им: Северовиргинская армия потеряла 4000 человек, что едва ли могла себе позволить.

Всплеск оптимизма южан, наблюдавшийся после Чикамоги, к ноябрю сошел на нет. Когда служащий военного министерства Джон Джонс узнал о событиях при Чикамоге, он написал: «Воздействие этой великой победы будет сродни электрическому… Юг опять исполнится патриотического духа, а Север соответственно будет в подавленном состоянии… [Они] должны наконец понять невозможность закабаления народа Юга». Однако два месяца спустя он признавал, что в отчаянии от «ужасного поражения» Брэгга. Другой чиновник Конфедерации писал о «бедствии… поражении… всеобщей катастрофе»: «Если что-нибудь не произойдет… мы неминуемо погибнем». В конце 1863 года хроникер Юга Мэри Чеснат наблюдала «уныние и невысказанное отчаяние, висящее повсюду как удушливая пелена»[1201].

U.S. Army Military History Institute

Во внешней политике вторая половина 1863 года также была для южан временем сплошных разочарований. После Виксберга и Геттисберга растаяли надежды не только на признание Конфедерации Великобританией, но и на новое сверхоружие, призванное прорвать блокаду.

Небрежность британцев, позволивших рейдерам «Флорида» и «Алабама» ускользнуть из Ливерпуля, позволила представителю военно-морских сил Юга Джеймсу Баллоку ставить перед собой более смелые цели. Летом 1862 года он заключил договор с компанией Лэрда о сооружении двух обшитых броней судов с башнями для девятидюймовых орудий и с семифутовым тараном для нанесения пробоин деревянным кораблям ниже ватерлинии. Наводящие страх «тараны Лэрда», как ожидалось, должны были посеять панику в блокадном флоте, а может быть, даже войти в гавань Нью-Йорка и угрожать городу до получения выкупа.

Если такие экстравагантные мечты были и несбыточными, то спровоцированный злосчастными таранами дипломатический кризис — вполне реальным. Чарльз Фрэнсис Адамс бомбардировал Форин-офис протестами и предупреждениями. В ответ Баллок сделал владельцами этих судов некую французскую компанию, которая якобы покупала их для египетского паши. Эта увертка обманула лишь тех, кто желал быть обманутым. Дипломатические страсти разгорались по мере того, как строительство кораблей в середине лета 1863 года подходило к концу.

Решение британского суда по другому вопросу воодушевило Баллока. В апреле правительство Пальмерстона арестовало рейдер «Александра», построенный для нужд Конфедерации, на основании его воинственного внешнего вида, несмотря на то что пушек на борту не было. Однако в июне суд казначейства вынес решение против правительства по этому делу. Благодаря этому Баллок надеялся вновь использовать лазейку в британском законодательстве и отправить свои не имевшие вооружения таранные суда из Ливерпуля. Адамс слал министру иностранных дел Великобритании Расселлу все более и более язвительные протесты, кульминацией которых стала нота от 5 сентября: «Будет совершенно излишним с моей стороны давать вашей светлости понять, что это — война». Адамс не знал, что кабинет Пальмерстона еще до получения его ноты решил задержать эти корабли. Когда впоследствии дипломатическая переписка была опубликована, Адамс превратился в одного из героев Севера, заставившего Джона Булля отступить. Хотя Пальмерстон был возмущен тоном Адамса («Нам бы следовало, — говорил премьер-министр Расселлу, — сказать ему в цивилизованных выражениях: „Идите к черту!“»), союзная дипломатия одержала победу, которую Генри Адамс охарактеризовал как «второй Виксберг»[1202].

Разочарованный Джеймс Баллок перенес свои усилия во Францию, где в 1863 году конфедератам удалось заключить контракты на постройку четырех торговых рейдеров и двух броненосцев с таранами. Наполеон III продолжал поддерживать надежды южан на признание Конфедерации. Он по-прежнему мечтал восстановить Французскую империю в Новом Свете, и в июне 1863 года 35-тысячная французская армия захватила Мехико и свергла республиканское правительство Бенито Хуареса. Тем временем конфедераты заключили союз с враждебными Хуаресу главами провинций близ границы с Техасом, чтобы стимулировать контрабандную торговлю через Рио-Гранде. Осознавая общность интересов с клерикальными монархистами и владельцами асьенд, на которых работали батраки-пеоны, лидеры южан от лица этих групп приветствовали французскую интервенцию. Когда Наполеон ясно обозначил свои намерения сделать эрцгерцога Фердинанда Максимилиана Габсбурга императором Мексики, посланцы Конфедерации вступили в контакт с последним и предложили признать его притязания, если он поможет обеспечить признание Юга Францией. Максимилиан был согласен, но к январю 1864 года Наполеон, очевидно, потерял к этому интерес.

К такому развитию событий привело сочетание усилий дипломатии северян и политики великих держав. Соединенные Штаты были дружественно настроены к правительству Хуареса. Когда оно было свергнуто, администрация Линкольна отозвала американского посланника и отказалась признать учрежденное французами временное правительство. Линкольн также изменил военную стратегию Союза, проведя операцию в Техасе и предупредив тем самым французов. После захвата Виксберга и Порт-Хадсона Грант и Бэнкс собирались повести наступление на Мобил, однако из соображений дипломатии правительство приказало Бэнксу вместо этого двинуться на Техас. Первая попытка федералов предпринять активные действия в этом направлении в сентябре 1863 года потерпела фиаско — единственная батарея южан отбила попытки канонерок северян обеспечить высадку пехотного десанта. В ноябре Бэнкс достиг больших успехов, захватив Браунсвилл и закрепившись около мексиканской границы, что заставило Наполеона задуматься о происходящем.

Императору не нужны были новые осложнения с Соединенными Штатами в то время, когда замысловатый карточный домик его дипломатических интриг в Европе был готов рассыпаться. Замысел Наполеона короновать Максимилиана одной из целей имел приобретение расположения Австрии в тонкой, но смертельно опасной дипломатической игре континентальных держав. Каждая из них хотела прикрыть тылы, одновременно пытаясь защитить или, наоборот, урвать кусок территории Польши, Италии или Дании. Альянс Австрии с Пруссией в войне против Дании, по итогам которой Пруссия включила в свой состав Шлезвиг-Гольштейн, охладил стремление Наполеона заключить союз с Габсбургами. В начале 1864 года он сократил масштабы помощи Максимилиану и отверг попытки южан использовать Мексику в торговле за признание Конфедерации Францией. Министерство иностранных дел Франции также разрушило планы постройки флота Конфедерации на французских верфях. Шесть кораблей, предназначавшихся для Юга, были проданы Перу, Пруссии и Дании. Но Баллок не сдался без боя. Путем умелого жонглирования юридическими тонкостями, в чем он изрядно поднаторел, он в конце концов добился передачи одного броненосца от Дании Конфедерации. Названный «Каменная Стена», этот корабль пересек Атлантику и прибыл к берегам Соединенных Штатов через месяц после того, как Ли сдался при Аппоматтоксе. В конечном итоге «Каменная Стена» оказалась в японском флоте[1203].

Администрации Линкольна победы на поле боя в 1863 году принесли и политические дивиденды, причем как внутри страны, так и за рубежом. Осенью прошла череда выборов в различных штатах, самыми важными из которых стали выборы губернаторов в Огайо и Пенсильвании. Годом ранее после выборов в Конгресс наблюдался откат республиканцев с завоеванных позиций. Проблемные вопросы в 1863 годы оставались теми же: ведение войны, освобождение рабов, гражданские свободы и призыв. По первому вопросу республиканцы были на коне — Чикамога лишь немного затмила блеск Геттисберга, Виксберга и других битв. Тем не менее Линкольн беспокоился об итогах выборов в Огайо и Пенсильвании. Он даже говорил Гидеону Уэллсу, что «испытывает сейчас большее беспокойство относительно этих выборов, чем в 1860 году», когда избрали его самого, так как демократы в обоих штатах выдвинули на губернаторский пост «медянок», чья победа могла возродить боевой дух конфедератов и одновременно ослабить волю северян к победе[1204].

Клемент Валландигэм вел свою кампанию в Огайо из канадской ссылки в Виндзоре. Джордж Вудворд хранил величественное молчание, восседая в кресле члена верховного суда штата Пенсильвания, пока его однопартийцы делали за него всю черновую работу. Но республиканцам не потребовалось много усилий, чтобы выяснить его взгляды на войну, которые были схожи со взглядами Валландигэма. «Рабство предопределено было стать величайшим благом для народа Соединенных Штатов», — был убежден Вудворд. «Сецессия не является противозаконным актом», — писал он в 1860 году, указывая, что избрание Линкольна уничтожило старый Союз, основанный на согласии и уважении прав. — Я, говоря по совести, не могу осудить Юг за выход из состава Соединенных Штатов… Я бы хотел, чтобы и Пенсильвания поступила так же». Хотя два его сына воевали в Потомакской армии, Вудворд не считал, что воссоздание Союза возможно военным путем. Будучи судьей штата, он вынес решение, что указ о призыве является неконституционным и недействительным на территории Пенсильвании. Один видный член Демократической партии, участвовавший в кампании Вудворда, заявлял, что после своего избрания тот объединится с губернаторами Огайо и Нью-Йорка (а эти штаты составляли почти половину всего населения Севера) Валлан-дигэмом и Сеймуром «и они отзовут из армии войска своих штатов с целью принудить администрацию созвать национальный конвент для обсуждения всех спорных вопросов»[1205].

И Вудворд, и Валландигэм были выдвинуты еще до триумфов северян под Геттисбергом и Виксбергом. Итоги этих битв не позволили им разыграть карту неудач Севера в войне. Хотя ни один из кандидатов не изменил своих взглядов, в партии осознали, что чрезмерная антивоенная риторика может отпугнуть «военных демократов», чьи голоса были необходимы для общей победы. На эту приманку нельзя было поймать Валландигэма, но Вудворд оказался более гибким и даже опубликовал заявление с осуждением мятежа. Накануне выборов демократы сделали сильный ход: они убедили Макклеллана (жившего в соседнем Нью-Джерси) написать письмо, где тот уверял, что если бы мог голосовать в Пенсильвании, то непременно бы «отдал голос за судью Вудворда»[1206].

Из-за неоспоримого преимущества республиканцев при дискуссии по военным вопросам демократы предпочли сконцентрировать усилия на проверенном временем пункте: освобождении рабов. В Огайо они говорили о «неотвратимом конфликте между белыми и черными работниками»: «Пусть каждый голос отдается за белого человека против аболиционистских орд, которые хотят, чтобы дети негров учились с вашими детьми, присяжные-негры сидели в одной коллегии с вами, а голоса негров стояли в ваших избирательных бюллетенях!» Партийные ораторы высмеивали дородного кандидата от республиканцев Джона Брафа, называя его «толстым рыцарем африканских войск». Похожие, хотя и не такие резкие нападки вызывала идея «политического и социального равенства», оказавшаяся в центре кампании в Пенсильвании[1207].

Но неприятие аболиционизма и расизм — эти заклинания демократов, — пожалуй, уже потеряли свою силу. Два почти одновременно произошедших в июле 1863 года события заставили их потерять силу. Первым был бунт против призыва, случившийся в Нью-Йорке и потрясший многих северян, заставив их отреагировать на звериные проявления расизма. Вторым была небольшая стычка в кампании против Чарлстона. Поздним вечером 18 июля две союзные бригады штурмовали форт Вагнер — земляное укрепление конфедератов, защищавшее вход в гавань Чарлстона. Атаку возглавлял 54-й Массачусетский пехотный полк. В этом факте не было ничего удивительного: полки из Массачусетса часто сражались в самом пекле многих битв, и их потери были одними из самых высоких у федералов. Но 54-й был особым, «черным» полком. Командир полка и его офицеры были выходцами из известных аболиционистских семейств. Взятие форта — первое крупное дело полка — было бы важно само по себе, однако полковник Роберт Гоулд Шоу просил у своего бригадного командира дать его полку шанс выказать свою отвагу. Генерал приказал Шоу возглавить лобовую атаку по узкой песчаной косе на сильно укрепленном участке. Предсказать результат было легко: мятежники отбили атакующие бригады, нанеся им тяжелые потери.

54-й полк понес наибольшие утраты, лишившись почти половины своего состава, включая полковника Шоу, пораженного пулей прямо в сердце. Чернокожие солдаты добрались до бруствера Вагнера и удерживали его целый час в ночи, озаряемой вспышками пламени, пока их не выбили оттуда. Достижения и потери этого образцового негритянского полка, многократно описанные в аболиционистской прессе, вызвали перемену в отношении жителей Севера к чернокожим солдатам. «Сквозь пушечный дым этой темной ночи, — заявила Atlantic Monthly, — мужество наших цветных солдат сияет даже перед глазами тех, кто не хочет его замечать». A New York Tribune выразила уверенность, что эта битва «превратила форт Вагнер в такое же памятное для черной расы место, каким Банкер-Хилл уже девяносто лет является для белых янки». Когда офицер-конфедерат, как сообщалось, ответил северянам на их просьбу выдать тело Шоу словами: «Мы уже похоронили его рядом с его черномазыми», отец полковника пресек другие попытки северян вернуть тело его сына: «Мы считаем, что лучшая могила для солдата — то поле боя, где он пал»[1208].

Прославление Шоу и его солдат началось как раз после того, как бунтари-демократы в Нью-Йорке линчевали нескольких чернокожих жителей и сожгли приют для цветных сирот. Многие республиканские газеты отметили: чернокожие, сражавшиеся за Союз, заслуживают больше уважения, чем белые, сражавшиеся против. Линкольн выразил такую точку зрения 26 августа в открытом письме, адресованном демократам. «Вы недовольны моим отношением к черной расе, — писал президент. — [Но] некоторые из командиров нашей армии, которые принесли нам самые важные победы, убеждены, что политика по освобождению рабов и использование негритянских полков нанесли самый тяжелый удар по мятежникам[1209]. Вы говорите, что не желаете сражаться за свободу негров. Некоторые из них, однако же, выражают готовность сражаться за вас; впрочем, но не будем об этом. Вы, стало быть, сражаетесь исключительно за сохранение Союза. Я выпустил эту Прокламацию с целью помочь вам сохранить Союз… [Когда война будет выиграна,] — подвел итог президент, — найдутся те черные, которые вспомнят, как молча, стиснув зубы, вглядываясь во тьму и держа наготове штыки, они помогали всем нам достичь нашей великой цели. Также, боюсь, найдутся и те белые, которые не смогут забыть, как со злобой в сердце и с ложью на устах они пытались помешать этому»[1210].

Письмо Линкольна задало тон республиканской кампании 1863 года. Многие из республиканцев сами до сих пор боялись, что случится, когда бывшие рабы станут свободными; теперь же они могли заставить защищаться демократов. Оппозиция свободе рабов превратилась в оппозицию победе Севера. Проведя параллель между аболиционизмом и Союзом, республиканцы смогли обуздать расизм демократов в Огайо, Пенсильвании и Нью-Йорке (где в 1863 году прошли выборы в легислатуру). Республиканцы победили в двух третях избирательных округов Нью-Йорка. В Огайо был побежден Валландигэм, набравший на 100 тысяч голосов меньше, чем республиканский кандидат, закончивший гонку с беспрецедентным результатом в 61 % голосов. Особенно удовлетворили Республиканскую партию отданные за ее кандидата 94 % голосов заочного солдатского голосования. Усилия, направленные на агитацию солдат «голосовать так, как они стреляют», дали потрясающий результат. Интересно, что постановление Верховного суда Пенсильвании, написанное в прошлом году ни кем иным, как Джорджем Вудвордом, запрещало солдатам голосовать за пределами места их проживания. Так как увольнительные смогли получить лишь несколько тысяч уроженцев Пенсильвании, то их вклад в победу республиканцев над Вудвордом в этом штате (51,5 % голосов; на 15 тысяч голосов больше, чем у демократов) оказался небольшим.

Вдобавок республиканцы везде добились весомых успехов на местных выборах. Эти результаты были ими интерпретированы как признаки изменения общественного мнения в сторону признания освобождения негров. Республиканская газета в Спрингфилде, родном городе Линкольна, заметила, что если бы по Прокламации об освобождении был проведен референдум год назад, то «мало сомнений в том, что большинство проголосовало бы против. Однако не прошло и года, а она уже одобрена подавляющим большинством населения». Один республиканец из Нью-Йорка сделал вывод: «Изменения общественного мнения по вопросу о рабстве… великий исторический факт… Кто мог предсказать… столь значительную и благословенную революцию?.. Да простит нам Бог нашу слепоту трехлетней давности». В своем ежегодном послании Конгрессу 8 декабря 1863 года Линкольн признал, что за объявлением Прокламации об освобождении рабов «последовали мрачные дни, полные сомнений». Но сейчас «кризис, угрожавший всем сторонникам Союза, миновал»[1211]. Если оптимизм Линкольна и оказался преждевременным, то он, тем не менее, стал зеркальным отражением того отчаяния, которое грозило раз и навсегда подорвать решимость южан продолжать войну.