Боевой клич свободы. Гражданская война 1861-1865

23. «Когда эта ужасная война закончится…»

К сожалению для Джефферсона Дэвиса, выборы в Конгресс Конфедерации состоялись осенью 1863 года, когда боевой дух южан пребывал где-то у нижней отметки. Администрация Дэвиса заслужила куда меньше доверия избирателей, чем ее северные коллеги годом раньше в схожей ситуации. Разница была не только в масштабе поражений Конфедерации, но и в различной политической структуре Севера и Юга.

На Юге не существовало официальных политических партий. Такое положение вещей имело под собой две причины: развал двухпартийной системы в 1850-е годы и потребность в создании единого фронта для сецессии и ведения войны. Хотя виги в 1860 году на короткое время возродились под именем «конституционной партии», во время кризиса 1861 года они опять исчезли с политической арены. На периферии политической жизни Юга философия вигов существовала скорее в виде воспоминаний и сантиментов, и даже самые дотошные исследователи, использовавшие данные поименных голосований, не смогли выявить партийные организации или сколько-нибудь важные партийные тенденции при голосованиях в Конгрессе Конфедерации с 1861 по 1863 год[1212].

Южане видели в этом дополнительный источник своей силы. Временный председатель Конгресса поздравил его членов с тем, что они «в своих прениях никогда до сей поры не руководствовались партийными интересами»[1213]. Но, как сейчас признают историки, отсутствие партий на самом деле подрывало позиции Юга. Двухпартийная система на Севере держала политическую жизнь страны в определенных рамках. Республиканская партия стала инициатором мобилизации военной промышленности, поднятия налогов, создания новой финансовой системы, освобождения рабов и проведения призыва. Демократы противостояли большинству этих мер; и противостояние позволило республиканцам сомкнуть свои ряды в дни испытаний. Вследствие того, что конкретные меры предлагались или отвергались партиями, избиратели могли определить ответственных за эти решения и отреагировать на избирательных участках. Разумеется, обе партии активно использовали свои хорошо отлаженные механизмы для привлечения электората на свою сторону, тогда как в Конфедерации, наоборот, администрация Дэвиса не обладала такими рычагами. Отсутствие партий подразумевало и отсутствие формальной дисциплины конгрессменов и губернаторов — Дэвис, в отличие от Линкольна, не мог требовать партийной лояльности или поддержки своей политики. Оппозиция администрации Дэвиса была персональной или групповой, поэтому иметь с ней дело было очень трудно.

На Севере, где почти все губернаторы были республиканцами, партийная принадлежность делала их вклад в войну согласованным. На Юге обструкционистская деятельность некоторых губернаторов препятствовала концентрации усилий, ибо центробежные тенденции соблюдения прав штатов не были уравновешены центростремительной силой партийной принадлежности. Конституция Конфедерации ограничила президентские полномочия одним шестилетним сроком, поэтому Дэвису не было нужды строить партийную организацию для собственного переизбрания. Такие шаги правительства, как введение призыва, реквизиции собственности, натуральный налог и управление финансами, были основным предметом споров во время выборов в Конгресс в 1863 году. Оппозиционные кандидаты шли на выборы на индивидуальной, а не на партийной основе, и правительство не могло из своих политических орудий расстрелять множество мелких мишеней[1214].

Историки зафиксировали появление в Конфедерации в 1863 году так называемых «протопартий». В зарождавшейся оппозиции наиболее видную роль должны были играть виги, но отсутствие четкой платформы иллюстрируют популярность Луиса Уигфолла и личный авторитет генерала Джозефа Джонстона как противников Дэвиса. Демократ из когорты «пламенных ораторов», недолго служивший под началом Джонстона и бывший генералом в Виргинии, перед тем как быть избранным в Сенат от Техаса в 1862 году, Уигфолл к следующему году превратился в жесткого критика «тупости и упрямства» президента Дэвиса. Если Дэвис обвинял Джонстона в потере Виксберга, то Джонстон и Уигфолл обвиняли президента в невнятной структуре командования на Западе, что и привело к катастрофе. Хотя Джонстон не выражал подобных мыслей публично, его письма к друзьям не оставляют сомнений на этот счет. К осени 1863 года Джонстон, по словам другого южного генерала, стал «щитом», за которым прятались критики администрации «и пускали стрелы в президента Дэвиса»[1215].

Инфляция и нехватка самых необходимых товаров подбросили дров в костер оппозиции. Через четыре месяца после Геттисберга цены подскочили почти на 70 %. «Вчера на аукционе бочонок муки стоил 100 долларов, сегодня он стоит уже 120, — писал в ноябре житель Ричмонда. — Прилично одеться будет стоить не меньше 700 долларов… Мы выглядим потрепанными, чтобы не сказать запущенными или ободранными… Каждую ночь то тут то там воруют птицу, солонину, даже коров и свиней… Так дело скоро дойдет до волнений». Глава тыловой службы военного министерства, человек, преданный Дэвису, признавался в ноябре: «Неотвратимое банкротство финансовой системы, упорство, с которым президент полагается на людей, утративших на самом деле всякое доверие общества, скудость средств к существованию… вызывают глубокое разочарование… Я никогда не впадал в отчаяние по поводу перспектив нашего святого и праведного дела, но моя вера… уступает безнадежности»[1216].

В такой атмосфере и состоялись выборы. Они привели к росту числа представителей, открыто настроенных против действующей власти (с 26 до 41 при общем числе в 106); 12 из 26 сенаторов следующего Конгресса отождествлялись с оппозицией. Число бывших вигов и «условных» юнионистов в Конгрессе выросло с трети до половины. Бывшие виги выиграли в 1863 году и некоторые губернаторские выборы, включая Алабаму и Миссисипи, где они победили впервые в истории. Администрации удалось сохранить незначительный перевес в Конгрессе по парадоксальной причине: наиболее рьяно Дэвиса поддерживали конгрессмены от оккупированных Союзом штатов Кентукки, Миссури (оба считались штатами Конфедерации и имели представительство в ее Конгрессе), Теннесси и тех частей Луизианы, Арканзаса, Миссисипи и Виргинии, в которых, естественно, невозможно было провести нормальные выборы (поэтому те, кто уже исполнял свои обязанности, остались на своих местах или были «переизбраны» горсткой беженцев из их округов). Эти «ирредентисты» громче всех поддерживали требование «вести войну до последнего вздоха». Они сформировали подобие «партии власти» в Конфедерации. Они голосовали за повышение налогов, которые невозможно было взимать в их избирательных округах, и за ужесточение законов о призыве, причем из мест их проживания не взято было ни одного человека. Те же регионы, что оставались под контролем южан, наоборот, избрали большинство противников администрации. Из двух крупнейших избирательных округов, Северной Каролины и Джорджии, 16 из 19 новых конгрессменов находились в оппозиции к правительству[1217].

Как и на Севере, оппозиция была двух видов. Большинство противников правительства разделяли его военные цели, не соглашались с некоторыми мерами в русле «тотальной войны», с помощью которых эти цели можно было достичь. Другие же оппоненты называли войну провалом и требовали мирных переговоров, даже если они и подвергали риску декларируемые цели войны. На Севере таких людей называли «медянками», на Юге они стали известны как «реконструкционисты» или «тори». И на Севере и на Юге влияние мирной фракции усиливалось, когда ухудшалось положение на фронте.

Сторонники войны, но противники администрации были наиболее заметны в Джорджии. В этом штате триумвират в лице вицепрезидента Александра Стивенса, бывшего генерала Роберта Тумбса и губернатора Джозефа Брауна объявил Дэвису личную вендетту. Стивенс сравнивал президента со своим «бедным, старым, слепым и глухим псом». Обиженный на «вест-пойнтскую клику», лишившую его воинской славы, Тумбс в 1863 году обрушился на Дэвиса, назвав его «лицемерным… негодяем», у которого нет «ни моральных качеств, ни способностей возглавлять революцию». Финансовая политика правительства, по словам Тумбса, была «разорительной, губительной и несносной»; реквизиции сельскохозяйственной продукции — «принудительными и обманными»; указ о призыве «грубо нарушил справедливость и Конституцию». «Дорога к свободе белого человека не лежит через рабство, — метал молнии Тумбс в ноябре 1863 года. — Текущая политика мистера Дэвиса приведет революцию к поражению в течение полугода». Губернатор Браун не только высказывался против призыва, но и принимал свои меры: назначил несколько тысяч новых констеблей, офицеров ополчения, мировых судей, коронеров и окружных инспекторов, избавив их от службы в армии[1218].

В феврале 1864 года в Джорджии разразился кризис, когда завершавший свою деятельность старый Конгресс позволил президенту приостановить действие habeas corpus, чтобы подавить недовольство и провести призыв[1219]. Оба сенатора от Джорджии голосовали против этого законопроекта. Вице-президент Стивенс осудил этот проект как удар по свободе, нанесенный президентом, «добивающимся абсолютной власти»: «Много лучше, если страна завоевана врагом, города ее разграблены и сожжены, а поля опустошены, чем страдать от того, что цитадель нашей свободы захвачена тем, кто прикидывался другом». Стивенс также помог Брауну написать воззвание к легислатуре, осуждавшее этот закон как шаг к «военной диктатуре». «Чего мы добьемся, получив независимость от Соединенных Штатов, — риторически вопрошал Браун, — если все наши усилия приведут к тому, что мы… потеряем конституционные свободы на своей родине?» Легислатура приняла резолюцию, написанную братом Стивенса, заклеймившую приостановление действия habeas corpus как антиконституционную меру[1220].

Из Ричмонда все это казалось, конечно, тревожным, но куда тревожнее было предложение Брауна о начале мирных переговоров. Александр Стивенс в общем поддержал это предложение в ходе своей трехчасовой речи перед членами легислатуры, а его брат внес дополнительную резолюцию, призывающую все население «через органы управления штатами и народные собрания» оказать давление на правительство с требованием покончить с войной. Это было зловещим сигналом — в воздухе запахло изменой. В действительности Браун и Стивенс хотели начать переговоры после следующей победы Конфедерации, причем их непременным условием было требование независимости. Ни один человек, включая Стивенса, не ожидал, что Линкольн вступит в переговоры на таких условиях. Принятые резолюции имели цель расколоть северян и усилить фракцию «мирных» демократов, у которых должно было создаться впечатление, будто южане готовы к переговорам. Но эта тонкость ускользнула от внимания многих южан, считавших Брауна и Стивенса реконструкционистами и сторонниками мира любой ценой. Вместо того чтобы расколоть и завоевать Север, их «мирная авантюра» сыграла на руку янки, надеявшимся расколоть и завоевать Юг.

Большая часть южной прессы, даже в Джорджии, подвергла вице-президента критике. Полки из этого штата на фронте приняли резолюции, осуждавшие Брауна и легислатуру. Сенаторы от Джорджии также упрекнули Стивенса, хотя и достаточно мягко. «Ваша антипатия к Дэвису повела вас по неверному пути, — высказал вицепрезиденту сенатор Хершел Джонсон. — Вы неправы, потому что занимаете официальный пост. Вы неправы, потому что способствовали созданию целого движения, чья сумасбродная цель — объявить войну Дэвису и Конгрессу. Вы неправы, потому что это движение выгодно нашему врагу, и они уже используют это в своих газетах». Легислатура в спешном порядке приняла новую резолюцию, заверявшую, что Джорджия полностью поддерживает войну[1221].

Пока оппозиционеры из Джорджии надеялись на заключение мира, победив в войне, часть противников Дэвиса из Северной Каролины желала реконструкции. В этом последнем отделившемся штате верность Конфедерации всегда оставалась под вопросом, несмотря на то, что он дал фронту больше солдат, чем любой другой штат, за исключением Виргинии. Впрочем, Северная Каролина была и родиной наибольшего числа дезертиров[1222]. Западная часть этого штата по социально-экономическим показателям и симпатиям к юнионизму напоминала восточную часть Теннесси и Западную Виргинию. Однако недоступность этого региона для действий федеральных сил замедлила становление там сколько-нибудь заметного юнионистского движения до 1863 года, когда «Орден героев Америки» — тайное общество сторонников мира — получил значительную поддержку во внутренних районах штата, что явилось реакцией на усталость от войны и пораженческие настроения, ставшие заметными после Геттисберга. Домой вернулись тысячи дезертиров, и в союзе с «тори» и уклонистами от призыва они установили своего рода контроль над целыми округами[1223].

Самыми влиятельными политиками Северной Каролины были Зебулон Вэнс и Уильям Холден. Вэнс, бывший до войны вигом, а в 1861 году «условным» юнионистом, до своей победы на губернаторских выборах 1862 года командовал полком в Северовиргинской армии. Хотя Вэнс и враждовал с Дэвисом в вопросах соотношения полномочий штата и центральной власти, он поддерживал войну и до самого конца продолжал «сражаться с янки и ссориться с Конфедерацией»[1224]. Холден был сделан из другого теста. Начав свою карьеру как виг, он в 1850-х годах превратился в демократа и сецессиониста, но потом порвал с этой партией и до последнего момента оставался противником отделения. Будучи редактором издававшейся в Роли North Carolina Standard, он выступал поборником гражданских свобод и критиковал политику администрации во время войны. Делая акцент на различии устремлений богатых и бедных в войне, Холден завоевал симпатии большого количества мелких фермеров и рабочих. Его «консервативная партия», куда в основном вошли старые виги и «условные» юнионисты, поддерживала Вэнса как кандидата в губернаторы, причем в ее программе было требование о суверенитете штата в рамках Конфедерации. К лету 1863 года Холден убедился, что южанам не удастся выиграть войну, а воинская повинность, реквизиции, «военная диктатура» и экономический коллапс являют собой большее зло для жителей Северной Каролины, чем воссоединение с Соединенными Штатами.

При поддержке «Героев Америки» Холден и его сторонники провели более сотни антивоенных собраний, где были приняты резолюции, позаимствованные из передовиц Standard с призывами начать переговоры о «почетном мире». Что значил этот термин, понять было нелегко, но ярым конфедератам он очень напоминал измену. Один наблюдатель, неприязненно относившийся к Холдену, сообщал в августе 1863 года о том, что на нескольких мирных митингах, проходивших в западной части штата, «произносили изменнические речи и даже водружали флаг Союза». В сентябре 1863 года чиновник военного министерства отмечал, что сторонники Холдена «перестали действовать тайно и начали проводить „просоюзные“ митинги в некоторых западных округах… За Реконструкцию теперь агитируют в открытую»[1225]. Бригада корпуса Лонгстрита на пути в армию Брэгга остановилась в Роли и 9 сентября разгромила редакцию газеты Холдена. В ответ на это толпа его сторонников на следующий день уничтожила редакцию проправительственной газеты.

На фоне этих событий по меньшей мере пять, а может быть, и восемь конгрессменов от Северной Каролины, избранных в 1863 году, были, «как сообщается, сторонниками заключения мира». Смысл этой характеристики неясен, но после выборов Холден начал призывать жителей Северной Каролины объявить о суверенитете и начать сепаратные переговоры с Севером. Он настаивал на том, что такая мера укрепит независимость Конфедерации, но мало кто принимал эти слова всерьез. Как писал в своем письме губернатору Вэнсу один из последователей Холдена: «Мы хотим прекратить войну, и мы заключим мир на любых почетных условиях. Мы бы предпочли сохранить независимость, если бы это было возможно, но теперь, конечно же, предпочтем реконструкцию порабощению»[1226].

Вэнс ранее ручался за лояльность Холдена, но к концу 1863 года начал убеждаться в том, что редактор хочет выхода Северной Каролины из Конфедерации. Этого он потерпеть не мог. «Скорее консервативная партия разлетится на тысячу частей, а Холден и его подпевалы будут гореть в аду, чем я соглашусь на шаги, которые, по моему мнению, станут катастрофой как для штата, так и для всей Конфедерации!» — воскликнул губернатор. Однако Вэнс не мог рубить сплеча, так как подозревал, что большинство жителей штата поддерживают Холдена, поэтому обратился за поддержкой к Джефферсону Дэвису. В своем письме президенту от 30 декабря Вэнс предлагал «пойти на определенные шаги в плане мирных переговоров с врагом», чтобы успокоить «недовольных в Северной Каролине». Разумеется, поспешно добавлял Вэнс, Юг должен вести эти переговоры только с позиции независимости. Если же эти «справедливые условия будут отвергнуты» (как он, Вэнс, и ожидает), то «можно будет укрепить провоенные настроения и призвать все слои населения к более горячей поддержке правительства»[1227].

От Дэвиса ускользнула эта подоплека письма Вэнса, сделавшая бы честь Макиавелли[1228]. Какое благо может принести предложение мира? Оно может рассматриваться только как признание собственной слабости. «Этот деспот [Линкольн уже ясно дал понять, что мир на Юге возможен только после] освобождения всех рабов, принесения клятвы верности и покорности лично ему и его прокламациям, и фактического превращения нас в рабов наших же негров». Истинным путем к миру, наставлял Вэнса Дэвис, является продолжение войны до тех пор, «пока из врагов не выбьют их напрасную уверенность в том, что южане покорятся им». Северная Каролина должна вносить свой вклад в эту борьбу, и, не заигрывая с предателями, Вэнсу следует «перестать следовать тактике примиренчества и бросить им вызов»[1229].

Дэвис сам поступал в соответствии с собственным советом. В своем послании Конгрессу 3 февраля 1864 года, предлагая принять закон о приостановлении действия habeas corpus, он заметил, что такой закон необходим, чтобы бороться с «гражданами, чья нелояльность хорошо известна» и кто стремится «осуществить измену под видом соблюдения закона». Холден понимал, что президент имеет в виду его. 24 февраля он объявил, что приостанавливает выпуск Standard, потому что, как он объяснял впоследствии: «Если я не мог продолжать печатать газету как свободный человек, я перестал делать это вовсе»[1230]. Однако это не положило конец мирному движению; наоборот, неделю спустя Холден объявил о желании противостоять Вэнсу на губернаторских выборах, намеченных на середину лета.

Такое намерение стало самой серьезной внутренней угрозой для Конфедерации за все время. Большинство наблюдателей сходилось во мнении, что Холден должен победить. Но Вэнс перехватил инициативу и во время умело проведенной предвыборной кампании перетянул на свою сторону голоса многих противников войны. «Мы все хотим мира», — гипнотизировал аудиторию губернатор. Проблема в том, как его достичь. План Холдена по созыву независимого конвента штата толкнул бы Северную Каролину обратно в объятия Союза. «Вместо возвращения ваших сыновей к родному очагу их призовут в ту армию, и они будут сражаться бок о бок с негритянскими войсками, которые стремятся уничтожить все белое население Юга». Единственной возможностью достичь настоящего мира будет «довести начатое до конца» и выиграть войну, несмотря на неумелое ведение ее из Ричмонда[1231].

Вэнсу удалось наклеить на Холдена ярлык «реконструкциониста». Своевременно начавшееся шельмование «Героев Америки» как кружка изменников, тайно помогавшего Холдену, нанесло тому последний удар. Немногие верили словам Холдена о том, что он никак не связан с этим обществом. Солдаты из северокаролинских полков проклинали Холдена за то, что он позорит родной штат. «Немало северокаролинцев было расстреляно за дезертирство, — писал один рядовой. — За большинство их смертей должен ответить известный предатель Холден. Я считаю, что те солдаты из Северной Каролины, которые поедут в отпуск через Роли, должны выйти там и повесить старого сукина сына». В день выборов Вэнс разгромил Холдена, завоевав 88 % голосов солдат и 77 % — гражданских лиц. Северная Каролина осталась лояльной Конфедерации[1232].

Признаки разочарования южан текущим положением вещей побудили Линкольна осенью 1863 года объявить о политике «реконструкции» для раскаявшихся конфедератов. «Ввиду того, что некоторые лица, ранее участвовавшие в указанном мятеже, выражают желание вновь выказать лояльность Союзу и вернуть законные органы управления в штатах», объявил президент в своей прокламации от 8 декабря, он предлагает прощение и амнистию тем, кто принесет клятву верности Соединенным Штатам и всем их законам и прокламациям, включая законодательство о рабстве. Впрочем, на правительственных чиновников и высокопоставленных военных право на такую амнистию не распространялось. Если количество лиц, дававших такую клятву, в каждом штате достигало 10 %, эта группа могла образовать правительство штата, которое могло быть признано президентом. Естественно, право решать, принимать ли в свой состав сенаторов и представителей, избранных в этих штатах, оставалось за Конгрессом[1233].

Этот на первый взгляд простой документ явился результатом многочисленных экспериментов и дебатов, шедших последние два года. К концу 1863 года среди республиканцев существовала договоренность, что осколки старого Союза склеить невозможно. Одним из утерянных (впрочем, без всякого сожаления) осколков было рабство; другим должно было стать лишение бывших сецессионистов лидирующей роли в политической жизни Юга. Вне этой конвенции в недрах Республиканской партии можно было наблюдать спектр различных мнений в отношении как процесса, так и сущности реконструкции.

Линкольн никогда не отступал от своей доктрины, что сецессия является незаконной, и южные штаты, таким образом, не выходили из состава Союза. Так как мятежники создали собственные, временные органы управления, задачей реконструкции было возвращение «законных» должностных лиц. С одной стороны, все республиканцы поддерживали эту доктрину нерушимости штатов в неделимом Союзе — верить в иное значило бы отрицать цели войны. С другой — никто не мог отрицать, что южные штаты покинули Союз и образовали новое правительство со всеми государственными атрибутами. Некоторые радикалы во главе с Тадеусом Стивенсом настаивали на том, что тем самым эти штаты перестали существовать как законные образования. Когда союзная армия оккупирует и установит контроль над ними, они превратятся в «завоеванные провинции», зависимые от воли завоевателя. Однако большинство республиканцев не готовы были зайти так далеко. Многие из них в том или ином виде разделяли точку зрения, что, совершив изменнический акт сецессии, южане совершили «самоубийство штатов» (термин Чарльза Самнера) или же «лишились» прав штата, вернувшись, таким образом, к состоянию территории[1234].

Обсуждение таких точек зрения заняло в Конгрессе много времени и сил. Не одобрив «пагубные абстракции», Линкольн не придавал большого значения «сугубо метафизическому вопросу», находятся ли «так называемые отделившиеся штаты в составе Союза или нет». Все согласны, говорил он, что эти штаты «находятся в ненадлежащих отношениях с Союзом; единственной задачей правительства является сделать так, чтобы эти отношения снова стали надлежащими»[1235]. Линкольн отлично понимал, хотя и не признавался в этом, что «метафизический вопрос» о путях реконструкции подразумевает борьбу между Конгрессом и исполнительной властью за контроль над этим процессом. Если южные штаты вновь превратятся в территории, то Конгресс получит право выработать условия их повторного принятия в рамках своих конституционных полномочий по управлению территориями и принятию в состав Союза новых штатов. Если, с другой стороны, признать сецессию делом отдельных лиц, а статус штатов — незыблемым, то такое право получит президент в рамках уже своих конституционных полномочий по подавлению мятежа и дарованию прощения и амнистии.

Наличие подспудного конфликта по такой процедуре служило причиной множества различных мнений о сути вопроса. Будучи уроженцем Кентукки и умеренным аболиционистом, Линкольн и сам был вигом, и поддерживал теплые отношения с южными вигами и юнионистами до конца 1861 года. Он верил в то, что эти лица были вовлечены в процесс сецессии вопреки своим убеждениям и к 1863 году блудные сыновья будут готовы вернуться в лоно Союза. Предложив им прощение на условиях клятвы верности Союзу и признания освобождения рабов, Линкольн надеялся на своего рода «эффект домино», когда один штат за другим начнут выходить из Конфедерации и вновь присоединяться к Союзу.

Несмотря на исключение лидеров Конфедерации из списков всеобщей амнистии, план президента во многом сохранял их ведущее положение в южном обществе. Для большинства аболиционистов и радикальных республиканцев это было неприемлемым. Они утверждали, что просто упразднить рабство, не уничтожив заодно экономическую и политическую структуру старого Юга, значило бы превратить чернокожих из рабов в безземельных крепостных и оставить политическую власть классу плантаторов. Сохранение собственности и права голоса за конфедератами, как предполагал проект амнистии Линкольна, «оставляло бы, — по словам Уэнделла Филипса, — крупных земельных собственников Юга на господствующих позициях и делало бы свободу негров фикцией». Когда получившие прощение конфедераты восстановят контроль над своими штатами, продолжал Филлипс, «революция будет остановлена, причем с помощью администрации, желающей для негров свободы, но более ничего для них не делающей… Девиз Макклеллана на поле боя: „Причиняйте как можно меньше вреда!“ практически совпадает с девизом Линкольна в гражданских делах: „Производите как можно меньше перемен!“»[1236]

Филлипс и другие радикалы расценивали реконструкцию именно как революцию. «Вся структура штатов Мексиканского залива [должна] быть разобрана на части, — говорил Филлипс. — Войну можно закончить, только уничтожив эту олигархию, которая образовала Юг в таком его виде, управляет им и ведет войну, — уничтожив сам тип этого общества». Тот же пафос содержался и во взглядах председателя бюджетного комитета Палаты представителей Тадеуса Стивенса, которого один иностранный репортер назвал «одновременно Робеспьером, Дантоном и Маратом» второй американской революции. «[Реконструкция обязана] революционизировать южные институты, привычки и обычаи, — заявлял Стивенс. — Основы этих институтов необходимо разрушить и создать вновь, иначе все наши жертвы, человеческие и финансовые, будут напрасны»[1237].

Хотя у Стивенса и Линкольна были различные взгляды на будущее Юга, Конгресс и глава исполнительной власти не разошлись по разным полюсам по этому вопросу. Линкольн оставался таким же гибким в вопросе реконструкции, каким проявил себя ранее в вопросе освобождения рабов. Если его проект амнистии и восстановления Юга «является лучшим, что президент может предложить, исходя из своих соображений, то не стоить думать, будто никакой другой способ не имеет права на существование». Большинство республиканцев — членов Конгресса выражали более осторожные мнения, чем Филлипс и Стивенс, но и радикалы и умеренные считали, что необходимо найти способ привести к политической власти на Юге истинных юнионистов. Они не верили в искренность некоторых раскаявшихся мятежников. К тому же все большее число республиканцев поддерживало введение (по крайней мере, ограниченного) избирательного права для освобожденных рабов. В конце 1863 года Салмон Чейз писал: «Я полагаю, что практически все, кто голосовал за формирование негритянских полков, выступают и за предоставление неграм избирательного права»[1238]. Республиканское большинство, убежденное в том, что воззрения Линкольна всего на несколько месяцев отстают от их собственных (как было с вопросом об освобождении рабов), приветствовало его прокламацию об амнистии и реконструкции. Действительно, примерно месяц спустя Линкольн в частном письме писал республиканцу из Нью-Йорка, что, предложив амнистию для белых, он также поддерживает и избирательное право для черных, «по крайней мере для тех из них, кто получил основное образование или находился на воинской службе»[1239]. Однако и президент, и умеренные члены Конгресса на публике вели себя осторожнее. Чернокожие имели право голоса только в шести северных штатах, и возможное предоставление им этого права во всех остальных было не по сердцу многим избирателям, как и перспектива освобождения рабов год или два назад.

Линкольн и республиканские члены Конгресса к 1863 году сблизили позиции и по теоретическим, и по процедурным вопросам. Предыдущий Конгресс рассматривал несколько проектов по обеспечению управления мятежными штатами. Концепцию возврата к статусу территорий поддерживали две трети республиканцев в Палате представителей. Однако оставшиеся, блокировавшись с демократами и юнионистами из пограничных штатов, набрали достаточно голосов, чтобы провалить это предложение. Отрезвленное неудачей республиканское большинство обратилось к новому проекту, сочетавшему доктрину незыблемости статуса штатов с положением о праве Конгресса вмешиваться в дела этих штатов при исключительных обстоятельствах. Раздел 4 статьи IV Конституции говорит, что «Соединенные Штаты гарантируют каждому штату в настоящем Союзе республиканскую форму правления». Такая концепция была двойственной, призванной привлечь сторонников различных точек зрения. Формулировка «республиканская форма правления» могла означать избирательное право для негров; ее можно было использовать для запрещения рабства; наконец, она безусловно осуждала мятеж. Что было привлекательнее всего, в Конституции не указывалось прямо, кто несет основную ответственность за исполнение этой статьи — Конгресс или президент, а прежние решения Верховного суда говорили о двойной ответственности. Хотя теории о завоеванных провинциях, самоубийстве штатов и подобные им никуда не делись, концепция «республиканской формы правления» к 1863 году стала основной как для исполнительной, так и для законодательной власти при рассмотрении вопросов процесса реконструкции.

В ходе войны президент как главнокомандующий вооруженными силами имел безусловное преимущество перед Конгрессом в вопросе вмешательства в дела штатов. Пока Конгресс в 1862 году вяз в дебатах, Линкольн действовал. Он назначил военных губернаторов контролируемых федералами частей Теннесси, Луизианы и Арканзаса, обязав их подготовить почву для восстановления гражданской власти. Продолжение активных боевых действий во всех трех штатах оставляло такие перспективы туманными год или даже долее, однако после взятия Виксберга, выдворения Брэгга из Теннесси и оккупации Литтл-Рока во второй половине 1863 года Линкольн предложил этим губернаторам начать процесс реконструкции. Он намеревался превратить прокламацию об амнистии и появление слоя 10 % лояльного населения в своего рода «сборный пункт и план действия»[1240].

Лучшим испытательным полигоном для эксперимента выглядела Луизиана. Еще с весны 1862 года союзные войска контролировали два из четырех избирательных округов в Конгресс. В Новом Орлеане проживало многонациональное и политически активное население, в 1860 году в большинстве своем голосовавшее за Белла или Дугласа. Многие сахарные и хлопковые магнаты, жившие вдоль рукавов Миссисипи, были вигами или «условными» юнионистами. Они с готовностью принесли клятву верности Союзу, чтобы получить разрешение на торговлю хлопком. Община свободных мулатов и квартеронов Нового Орлеана состояла из образованных и состоятельных людей, спонсировавших выходившую во время оккупации двуязычную республиканскую газету, а также снарядивших два полка, которые сражались под Порт-Хадсоном. В командующем оккупационными силами Натаниэле Бэнксе, ветеране республиканского движения, и бывшем демократе из Мэна Джордже Шепли, ставшем радикальным республиканцем и военным губернатором оккупированной части Луизианы, Линкольн видел «генералов от политики», готовых претворить в жизнь процесс реконструкции.

Однако процесс этот был замедлен броском Бэнкса в Техас, где он провел демонстрацию мощи Союза перед французскими войсками, и расколом юнионистов на две группировки. Меньшей из них были плантаторы, многие из которых с неохотой приняли квазиосвобождение рабов, производимое армией (оккупированная часть Луизианы была исключена из Прокламации об освобождении). Эта фракция в июне 1863 года послала в Вашингтон делегацию, чьей просьбой были выборы нового правительства Луизианы в рамках существовавшей конституции штата. Подозревая, что целью делегации является сохранение рабства, Линкольн отказался встречаться с ней. Однако эти консерваторы не оставили своих попыток: идея реконструкции штата в рамках старой конституции продолжала жить.

Во главе второй, более динамичной группы, стояли юристы, врачи и предприниматели, многие из которых родились на Севере или за границей, но долгие годы перед войной проживали в Новом Орлеане. Они были противниками сецессии, а некоторые даже эмигрировали, чтобы не подчиняться Конфедерации. Они организовали «Союзную ассоциацию» и предложили созвать конвент штата для принятия новой конституции, отменявшей рабство и устранявшей многие другие консервативные черты. По окончании этого процесса можно было провести выборы должностных лиц и конгрессменов, и «очищенная» Луизиана могла вернуться в лоно Союза.

Летом 1863 года Линкольн одобрил этот план, но регистрация избирателей шла очень медленно, так как ни Бэнкс, ни Шепли не занимались этим вопросом. «Это крайне расстраивает меня», — писал Бэнксу президент в ноябре. Хотя под контролем Союза было менее половины территории штата, Линкольн не считал это веской причиной для проволочек. «Не ожидая дальнейших территориальных приобретений, — приказывал он Бэнксу, — принимайтесь за работу и сформируйте реальное ядро, вокруг которого скорее сгруппируется население штата и которое я тотчас же смогу поддержать и признать истинным правительством Луизианы»[1241]. Именно желанием начать процесс как можно быстрее и объясняется, почему Линкольн установил размеры «реального ядра» в 10 % от избирателей, голосовавших в 1860 году.

Уязвленный неодобрительным тоном Линкольна, Бэнкс решил действовать быстро, с помощью военных указов. Вместо выборов делегатов на конституционный конвент, как того хотела «Союзная ассоциация», он в феврале 1864 года приказал избрать должностных лиц штата, после чего в апреле должен был состояться конвент. Чтобы решить проблему рабства, Бэнкс просто издал указ, объявлявший этот институт «не имеющим законной силы». Плантаторы, как он объяснял Линкольну свою логику в письме, скорее согласятся с освобождением рабов в приказном порядке, чем признают его в новой конституции. Что касалось первоначального созыва конвента, то Бэнкс боялся, что делегаты начнут обсуждать «всевозможные юридические тонкости», что приведет к «опасному, если не фатальному промедлению». Генерал настаивал, что если Линкольн желает провести быструю реконструкцию, гарантированно освободить рабов и привлечь искомые 10 % избирателей, то выборы должностных лиц следует провести до выборов делегатов на конвент. Президента убедили эти аргументы, и он приказал Бэнксу «приступать к делу как можно быстрее»[1242].

Радикальные юнионисты Луизианы были потрясены этим решением. Они считали, что Вашингтон выбил почву из-под их ног и насаждает в Луизиане по-настоящему новый порядок. Это действительно было частью замысла Бэнкса, так как он считал генеральный комитет «свободного штата», недавно организованный этими юнионистами, чрезмерно радикальным. Комитет этот отстаивал ограниченное избирательное право негров, и в одном из его собраний приняли участие делегаты от общины свободных чернокожих жителей города. Комитет заходил дальше, чем того хотело большинство белых жителей Луизианы, и, соответственно, дальше, чем могли позволить белые северяне. На заседаниях комитета «свободного штата» преобладала революционная риторика. Лидер движения, родившийся в Филадельфии, но проживший почти всю жизнь в Новом Орлеане, адвокат Томас Дюран соперничал с Уэнделлом Филлипсом в энтузиазме по поводу «великих принципов равенства и братства», на которых должен основываться новый порядок. «Революция не признает компромиссов. Она должна произвести в обществе радикальные перемены, как и подобает каждой великой революции». Однако Бэнкс изучал историю революций и почерпнул из прошлого ряд уроков. «Мировая история учит нас тому, что неконтролируемые революции, выходящие за грань разумного, вызывают контрреволюции, — писал он Линкольну. — Мы не станем исключением… Если предлагаемая [в Луизиане] политика является… слишком радикальной, реакцией на нее будет контрреволюция»[1243].

Программа Бэнкса разделила комитет «свободного штата» на радикалов и умеренных. На выборах 22 февраля каждая фракция, а также консервативные плантаторы выдвинули своих кандидатов на пост губернатора и другие официальные должности. Бэнкс и большинство федеральных чиновников в Новом Орлеане поддерживали умеренных, которые и выиграли выборы, набрав больше голосов, чем радикалы и консерваторы вместе взятые. Число голосов, поданных на этих выборах, составило почти четверть от уровня выборов 1860 года.

Этот итог выглядел триумфальным для Линкольна и установленного им нижнего предела в 10 %. Тем временем в Арканзасе конвент юнионистов, представлявших половину избирательных округов штата, принял новую конституцию, отрицавшую сецессию и упразднявшую рабство. Уровень голосования в Арканзасе также составил 25 % от выборов 1860 года; конвент ратифицировал новую конституцию, а в марте избрал правительство штата. Однако это достижение прошло почти незамеченным в тени событий в Луизиане и Теннесси, где распри между «железобетонными» юнионистами и раскаявшимися конфедератами затянули процесс почти до конца 1864 года. Эта проблема плюс непрекращающиеся споры в Луизиане вбили клин между республиканцами, что угрожало серьезным расколом между президентом и Конгрессом. В ходе этого конфликта обсуждались четыре взаимосвязанных вопроса: судьба рабовладения; политическая роль черного населения в ходе реконструкции; определение «лояльности»; статус свободного труда черных в условиях нового общества. Вследствие того что каждый вопрос подогревал обстановку в Луизиане, градус напряженности поднимался и в Конгрессе, где республиканские законодатели пытались сформулировать собственное понимание реконструкции.

Их первоочередной заботой была судьба рабства. Будучи мерами военного времени, и Прокламация об освобождении, и указ Бэнкса, объявлявший рабство в Луизиане «несуществующим», после войны приобретали сомнительную законность. Именно поэтому луизианские радикалы видели во введении новой конституции, упразднявшей рабство, меру, которая должна предшествовать выборам нового правительства штата. Многие республиканцы в Конгрессе также опасались реставрации рабства, если к власти в реконструированной Луизиане придут консерваторы. Лучшим решением этой проблемы было бы принятие запрещающей рабство поправки к Конституции Соединенных Штатов. Все республиканцы, включая Линкольна, в 1864 году объединились в поддержку такого шага. В Сенате большинство в две трети голосов, необходимое для принятия упраздняющей рабство Тринадцатой поправки, образовалось быстро, но из-за противодействия демократов, укрепивших позиции на выборах в Конгресс в 1862 году, подобное же голосование в Палате представителей 15 июня закончилось с результатом 93 к 65 в пользу сторонников поправки, то есть поправка набрала на тринадцать голосов меньше требуемого. Чтобы гарантировать освобождение рабов как неотъемлемую часть процесса реконструкции, 2 июля Конгресс принял законопроект Уэйда — Дэвиса[1244], содержавший требование о признании незаконности рабства в штатах Конфедерации как залог их возвращения в Союз.

Опасения, что умеренные и консервативные круги Луизианы вступят в сговор ради сохранения рабства, оказались беспочвенными. Несмотря на отказ многих радикалов от участия в мартовских выборах в конвент (1864), этот орган, заседавший с апреля по июль, включил пункт об отмене рабства в основной закон Луизианы. Он также санкционировал создание средних школ для всех детей, дал неграм возможность вступать в ополчение штата и гарантировал равноправие при обращении в суд для лиц всех рас. В контексте всей предыдущей истории Луизианы эти достижения были поистине революционными. Линкольн сказал про эту конституцию: «Превосходная… лучшая для несчастных чернокожих, чем, например, в моем Иллинойсе»[1245].

Но по вопросу, который должен был выйти на первый план, а именно по избирательному праву для чернокожих, конвент не высказался. Некий умеренный политик из Луизианы скорее всего был прав, говоря, что едва ли хоть один белый из двадцати поддерживает введение избирательного права даже для грамотных, получивших образование мулатов, что же говорить о только что ставших свободными сельскохозяйственных работниках! Тем не менее требования о предоставлении избирательного права всем неграм раздавались все громче. Аболиционисты и радикалы приобретали сторонников среди заседавших в Конгрессе республиканцев, убеждая их, что даровать право голоса бывшим мятежникам и лишить его лояльных чернокожих будет не только безнравственно, но и недальновидно. В январе 1864 года «свободные цветные жители» Нового Орлеана составили петицию, в которой просили предоставить им избирательное право. Под этим документом подписалось больше тысячи человек. Двадцать семь из них еще с Эндрю Джексоном защищали Новый Орлеан от британцев в 1815 году, братья или сыновья многих других сражались в союзной армии. Два делегата отвезли петицию в Вашингтон, где их приветствовали радикальные конгрессмены, и сам Линкольн оказал им теплый прием в Белом доме. Под впечатлением от их манеры держаться президент написал только что избранному губернатору Луизианы Майклу Хану письмо, где за весьма кроткими формулировками скрывалась четкая директива. Имея в виду момент, когда будущий конвент перейдет к рассмотрению вопроса об избирательном цензе, Линкольн писал: «Я просто предлагаю лично вам подумать, не заслуживают ли и некоторые цветные того, чтобы быть включенными в списки избирателей. Например, образованная прослойка, а особенно те, кто доблестно сражался в наших рядах. Возможно, они смогут когда-нибудь в будущем помочь нам сохранить сокровище свободы в свободной семье». Хан и Бэнкс поняли намек. Однако убедить конвент, состоявший из белых жителей Луизианы (даже юнионистов, послушно проглотивших Прокламацию об освобождении), в необходимости политического равенства было крайне трудно. Самое большее, что удалось сделать губернатору и генералу (где лестью, где угрозами, где обещанием покровительства), было изменение первоначального решения, которым неграм отказывалось в праве голоса, на предложение, согласно которому полномочия предоставить им это право или отказать в нем оставались за легислатурой[1246].

Не зная об усилиях Бэнкса и Хана, некоторые радикалы осуждали конституцию Луизианы за «дух кастовости». Описывая Луизиану как «образец для реконструкции, предложенный мистером Линкольном… где вся власть находится в руках все той же белой расы», ряд конгрессменов от Республиканской партии весной 1864 года перешли в оппозицию политике президента[1247]. Однако Конгресс больше ничего не мог сделать в отношении избирательного права для негров. Первая версия законопроекта нижней палаты о реконструкции включала требование регистрации «всех лояльных власти граждан мужского пола». Эта фраза стала настоящим лозунгом республиканцев в вопросе о праве голоса. Но умеренные не готовы были пойти на этот шаг, поэтому они видоизменили проект, добавив слово «белых». Когда законопроект поступил в Сенат, комитет по территориям Бенджамина Уэйда вычеркнул это слово. Однако, прикинув возможные результаты голосования, Уэйд вновь вписал слово «белых» перед принятием проекта 2 июля: «Потому что, мне кажется, упоминание [избирательного права для черных] погубило бы весь законопроект»[1248]. Некоторые радикалы выражали возмущение подобным здравомыслием: «И это называется „гарантией республиканской формы правления“?», — иронизировал один аболиционист, а радикальная бостонская газета заметила: «Пока в Конгрессе не возобладают здравый смысл и элементарные приличия, позволяющие принимать законы, не ущемляя прав цветного населения, нас не будет заботить, насколько быстро эти законы теряют силу»[1249].

Вопрос об избирательном праве для негров был лишь частью споров среди тех, кто формировал «лояльное» население штата с целью его реконструкции. По мнению радикалов, только чернокожие и те белые юнионисты, которые никогда не поддерживали Конфедерацию, могли считаться по-настоящему верными Союзу. Некоторые умеренные разделяли взгляды Линкольна, желая включить в их ряды и тех белых, которые отреклись от Конфедерации и принесли клятву верности Союзу. Однако юнионизм этих «обновленных» мятежников был в глазах многих республиканцев ненадежным, вот почему последние хотели предоставить право голоса неграм, гарантировав юнионистское большинство. Если не давать права голоса черным, то тогда не должны его иметь и раскаявшиеся белые, по крайней мере до тех пор, пока война не будет выиграна и не исчезнет опасность нового мятежа. Более того, конгрессмены-республиканцы считали 10 или даже 25 % белых избирателей штата слишком шаткой основой для реконструкции, особенно тогда, когда этот процесс «диктуется военными властями под прикрытием выборов». По словам Генри Уинтера Дэвиса, председателя комитета Палаты представителей по реконструкции, правительство в Новом Орлеане представляет собой «гермафродита, наполовину военного, наполовину республиканца; оно выражает лишь интересы аллигаторов и лягушек штата Луизиана»[1250].

Четвертым предметом спора была степень свободы в системе свободного труда, призванной заменить рабство. «Любой [предложенный новыми правительствами штатов] законопроект… касающийся освобожденных рабов, — заявлял Линкольн в своей прокламации об амнистии и реконструкции, — признающий их непременную свободу, обеспечивающий их образование и временно сочетающийся на данном этапе с их настоящим положением трудящегося, безземельного и бездомного класса, не будет вызывать возражений со стороны главы исполнительной власти»[1251]. Здесь в двух словах была изложена проблема, занимавшая Юг в течение еще многих лет после войны. Насколько «временной» должна быть такая система образования? Какого рода образование получат освобожденные рабы? Как долго будет сохраняться их статус «трудящегося, безземельного и бездомного класса»? Все это были вопросы, которые невозможно было решить до конца войны (да вряд ли и после), но они уже стояли перед военными властями, имевшими дело с беглыми рабами на оккупированном Юге.

Во время войны под защитой федеральной армии на пространстве от Мэриленда до Луизианы проживало несколько сотен тысяч беглецов. Многие из них покинули или были вынуждены покинуть места постоянного проживания. Первоочередной задачей стало предоставление им пропитания и крыши над головой. Армия слишком плохо снабжалась, чтобы нести еще и функцию благотворительного учреждения. Ее главной работой было сражаться с мятежниками; немногие солдаты желали иметь что-то общее с беглецами, разве только заставляли их работать и всячески демонстрировали свое недружелюбие. Тысячи чернокожих скапливались в зловонных лагерях, где их убивали болезни, ночевки под открытым небом, плохое питание и антисанитария. Эти колоссальные жертвы составили огромную часть жертв среди гражданского населения южан.

Из этого хаоса постепенно выкристаллизовывалось какое-то подобие порядка. Филантропические общества Севера стали посылать в лагеря одежду, медикаменты, товары первой необходимости и отправлять учителей. При поддержке Американской миссионерской ассоциации, Национальной ассоциации помощи освобожденным рабам, Новоанглийского общества помощи освобожденным рабам, Западного комитета помощи освобожденным рабам и многих других религиозных и светских организаций сотни миссионеров и школьных учителей шли на Юг вместе с федеральной армией, принося материальную помощь, духовное утешение, а также обучая бывших рабов грамоте. Предвестники масштабного послевоенного вторжения, носители ценностей янки (большинство из них были женщины) рассматривали себя как мирную армию, идущую поднимать освобожденных с колен и помогать им переходить от рабства к свободе и процветанию.

Будучи в большинстве своем выходцами из Новой Англии и убежденными аболиционистами, эти реформаторы имели значительное влияние на некоторых членов кабинета министров. В 1863 году они убедили военное министерство создать комиссию по делам освобожденных, чьи рекомендации привели к учреждению в последние дни войны Бюро по делам освобожденных рабов. Им также удалось содействовать назначению сочувствовавших неграм армейских офицеров на посты, связанные с управлением делами освобожденных рабов в различных регионах оккупированного Юга. Этими офицерами, в частности, были генерал Руфус Сакстон (прибрежные острова Северной Каролины) и полковник Джон Итон, которого Грант назначил ответственным за беглых рабов долины Миссисипи в ноябре 1862 года. К 1863 году армейское начальство выпустило многих беглецов из лагерей и отправило их работать на «домашних фермах», чтобы они обеспечивали себя пропитанием. Также армия нанимала крепких мужчин как рабочих или сводила их в негритянские полки, одной из задач которых была охрана поселений беглецов и плантаций от набегов партизан-мятежников или от противоправных действий союзных солдат.

Нужда северных и британских фабрик в хлопке также заставила армию отправлять многих освобожденных собирать хлопок, часто на те же самые плантации, где они выполняли ту же самую работу, будучи рабами. Некоторые из этих плантаций перешли в руки государства, которое назначило «трудовых управляющих», присланных северными обществами помощи освобожденным. Некоторые были сданы в аренду предпринимателям-янки, надеявшимся сколотить большие состояния, используя свободный труд. Ряд плантаций остался в управлении бывших хозяев, которые принесли клятву верности и обещали платить тем, кто еще недавно был их рабами. Наконец, часть земли взяли в аренду сами освобожденные рабы: они обрабатывали участки без прямого надзора белых и в некоторых случаях получали большие доходы, позволявшие им выкупать землю в свое полное владение. Выдающимся примером самоуправлявшегося негритянского поселения служил Дэвис-Бенд (штат Миссисипи), где бывшие рабы президента Конфедерации и его брата взяли в аренду плантации у захватившей их союзной армии и получали хорошие урожаи. Руководство «контрабандным» трудом со стороны северных управляющих, арендаторов-янки и плантаторов-южан колебалось от мягкого до жесткого патернализма, что послужило прообразом спектра послевоенных трудовых отношений. Часть жалованья освобожденных рабов нередко удерживалась до окончания полевого сезона для гарантии того, что они не уйдут с работы, еще большая часть вычиталась за пищу и кров. Многие беглецы, естественно, не видели большой разницы между системой такого «свободного» и прежнего подневольного труда. Нигде эта ситуация не была заметнее, чем в оккупированной Луизиане, где многие плантаторы приняли присягу и продолжали собирать хлопок и сахар в рамках директив генерала Бэнкса. Из-за того, что Луизиана превратилась в объект пристального внимания со стороны общества, эти директивы стали еще одним камнем преткновения между радикальными и умеренными республиканцами, а также предметом противоречий между Конгрессом и президентом. Своим военным указом Бэнкс зафиксировал размер жалованья для работников плантации и обещал, что армия позаботится о «справедливом обращении, полноценном питании, удобной одежде, жилище, дровах, медицинском уходе и обучении детей». Но последующие распоряжения показали, что многие из обещаний были даны для проформы. Работник не мог покинуть плантацию без разрешения и обязан был подписать договор о том, что остается со своим работодателем в течение целого года, причем работодатель мог обратиться к военной полиции, чтобы та обеспечила «непрерывную и верную службу, уважительное отношение, надлежащую дисциплину и безукоризненное подчинение». Возмущенные аболиционисты называли такую систему «вторым рождением рабства». «Она превращает Прокламацию [об освобождении рабов] 1863 года в насмешку и обман», — указывал Фредерик Дуглас. «Любой белый человек, подчиняющийся этим запретительным и унизительным мерам, безусловно, мог бы называть себя рабом», — писала «черная» нью-орлеанская газета. «Если это и есть определение [свободы], которое предпочитают администрация и народ, — замечала радикальная газета из Бостона, — то нам предстоит еще более длительная и жестокая борьба»[1252].

Так и вышло, но основная борьба развернулась все же после войны. В 1864 году противоречия по вопросу о политике в отношении освобожденных луизианских рабов наложились на процесс обсуждения законопроекта по реконструкции. После казавшихся бесконечными дебатов проект Уэйда — Дэвиса 4 июля лег на стол Линкольну. Ограничивая избирательное право для белых, он не шел вразрез с политикой президента. В другой важной своей части — отмене рабства — отличия были кажущимися. Если законопроект гарантировал освобождение, то президентское предложение об амнистии требовало от кандидатов на нее поклясться в верности всем шагам правительства в вопросе о рабстве, и два уже «реконструированных» штата, Луизиана и Арканзас, отменили этот институт. Тем не менее у некоторых республиканцев оставались опасения, что в любом мирном предложении, выработанном Линкольном, могут сохраниться какие-то элементы рабства, поэтому они считали его законодательную отмену жизненно важной мерой.

Более существенными были другие разногласия между исполнительной и законодательной властью: проект Уэйда — Дэвиса говорил не о 10, а о 50 % избирателей, которые должны были принести присягу, требовал созыва конституционного конвента до выборов должностных лиц штатов, причем право голосовать за кандидатов конвента получали только поклявшиеся на Библии в том, что никогда добровольно не поддерживали мятежников. Ни один штат Конфедерации (за исключением, возможно, Теннесси) не удовлетворял таким условиям, и настоящей целью проекта Уэйда — Дэвиса было отложить реконструкцию до послевоенного периода. Линкольн же, наоборот, хотел начать реконструкцию немедленно, чтобы превратить колеблющихся конфедератов в юнионистов и таким образом выиграть войну[1253].

Президент решил наложить вето на этот билль. Учитывая то, что Конгресс принял его в конце своей сессии, ему достаточно было лишь повременить с его подписанием, не превращая, таким образом, его в закон (так называемое «карманное вето»). Так он и поступил, но сделал также и заявление о причинах своего поступка. Линкольн отрицал право Конгресса упразднять рабство законодательно. Применить такое право значило бы «сделать фатальное допущение», что эти штаты не входят в состав Союза, а сецессия была законным шагом. Готовящаяся к принятию Тринадцатая поправка, говорил президент, остается единственным конституционным путем к отмене рабства. Линкольн также отказался «слепо следовать одному-един-ственному проекту реконструкции», как того требовал законопроект, потому что это может упразднить «конституции и правительства свободных штатов, уже принятые и избранные в Арканзасе и Луизиане»[1254].

Так как Конгресс не мог формально преодолеть такое подобие вето, Уэйд и Дэвис решили опубликовать в газетах свое собственное заявление. По мере написания едва сдерживаемый ими гнев из-за «узурпации исполнительной власти» побудил к риторическим преувеличениям. «Этот необдуманный, губительный акт со стороны президента, — заявили они, — является ударом по всем друзьям его администрации, по правам человека и по принципам республиканской формы правления». Билль Конгресса, в отличие от документа Линкольна, защищает «лояльных государству людей» от «огромной опасности возвращения к власти преступных лидеров мятежа» и «продолжения существования рабства». Демонстративное пренебрежение, с которым этот проект был отклонен президентом, явилось «предумышленным и грубым попранием полномочий законодательной власти». Если Линкольн хочет получить поддержку республиканцев на своих вторых выборах, то «он должен сосредоточиться на обязанностях главы исполнительной власти, то есть не создавать законы, а подчиняться им и исполнять их, а также подавлять вооруженный мятеж. Политическая же реорганизация должна остаться в ведении Конгресса»[1255].

Последняя фраза проливает свет на причины беспримерной атаки на президента лидеров его собственной партии. Проблема реконструкции оказалась увязана с внутрипартийными трениями республиканцев перед президентской кампанией 1864 года. Манифест Уэйда — Дэвиса был частью движения за замену Линкольна кандидатом, более подходящим радикальной фракции партии.

Выдвижение кандидатуры Линкольна на второй срок и его переизбрание вовсе не были решенным вопросом, несмотря на народную мудрость о том, что коней на переправе не меняют. Начиная с 1840 года ни один действующий президент не был выдвинут повторно, и ни один не выигрывал такие выборы с 1832 года. Даже война не обязательно должна была сломать эту традицию. Если дела на фронте шли плохо, избиратели могли предъявить счет тому, кто находился у власти. А если глава государства не действовал в интересах своей партии, та могла отказать ему в повторной номинации на пост. В Республиканской партии имелось несколько деятелей, которые в 1860 году считали себя более достойными занять президентское кресло, чем тот, кому оно досталось в итоге. В 1864 году по крайней мере один из них не изменил своего мнения — Салмон Чейз.

В конце 1863 года он писал: «Я считаю, что на следующее четырехлетие потребуется человек, чьи качества отличны от качеств действующего президента… Я не рвусь стать таким человеком; я вполне готов оставить этот вопрос на усмотрение тех, кто согласится со мной в том, что такого кандидата необходимо найти». Это было обычным эзоповым языком выставлявшего свою кандидатуру политика. Чейз был столь же амбициозен, сколь и талантлив. Страна доверяла ему множество важных постов: он был губернатором, сенатором, министром финансов, председателем Верховного суда. Но высший пост в этом государстве ускользал от него, несмотря на неустанное стремление его занять. У Чейза не было никаких сомнений насчет своей компетентности; как о нем говорил его друг Бенджамин Уэйд: «Чейз отличный малый, но его богословие ошибочно. Он верит, что в Троице есть и четвертая сущность»[1256].

Чейз использовал министерство финансов как политический аппарат для выдвижения своей кандидатуры. Неудовлетворенность линкольновским видением реконструкции лишь укрепило его решимость. В декабре 1863 года в Вашингтоне возник комитет в поддержку Чейза, возглавляемый сенатором от Канзаса Сэмюэлом Помроем. Приняв ропот в Конгрессе за широкое недовольство Линкольном, Помрой выпустил «циркуляр», где заявлял, что «выраженное стремление Линкольна к полумерам» делает «„принцип одного срока“ абсолютно необходимым» для того, чтобы гарантировать победоносное окончание войны и справедливый мир. Человеком, способным достичь этих целей, был Чейз[1257].

Эта попытка создать ажиотаж вокруг имени Чейза неожиданно привела к обратным результатам. Снова, как и во время правительственного кризиса 1862 года, президент оказался гораздо искушеннее министра в политической игре. Если Чейз вербовал своих сторонников в министерстве финансов, то и Линкольн не брезговал сомнительными приемами. Здесь ему оказал немалую помощь генеральный почтмейстер Монтгомери Блэр, чей брат Фрэнк, сменивший командование корпусом в армии Шермана на место в Конгрессе, выступил в роли того, кого позже станут называть «политическими киллерами» администрации. Через неделю после появления «циркуляра» Помроя Фрэнк Блэр произвел скандал, выступив в нижней палате с гневной речью против Чейза, где в числе прочего обвинил министерство финансов в коррупции при выдаче разрешений на торговлю хлопком. Многие радикальные республиканцы так и не простили семейству Блэров их решающей роли в серии внутрипартийных схваток, в ходе которых Блэр возглавил консервативное крыло. Тем временем республиканские комитеты штатов, легислатуры, газеты и союзные лиги по всему Северу, включая родной штат Чейза Огайо, приняли резолюции, одобряющие выдвижение Линкольна. Ошеломленный внезапным крахом своих надежд, Чейз лицемерно заявил о том, что не имеет ничего общего с циркуляром Помроя, вычеркнул свое имя из числа возможных кандидатов в президенты и подал прошение об отставке со своего поста. Со своей стороны, Линкольн (возможно, столь же лицемерно) дистанцировался от эскапады Блэра и отказался принять отставку Чейза. Называя президентские амбиции Чейза одним из видов «легкого помешательства», Линкольн считал его менее опасным в составе правительства, чем вне его[1258].

Хотя большинство республиканцев вскочило на подножку «омнибуса» Линкольна, некоторые из них расценивали это как компромисс со своими убеждениями. По мере того как проблема реконструкции все глубже раскалывала партийное единство, некоторые радикалы продолжали надеяться, что «омнибус» можно остановить. Хорас Грили тщетно предлагал перенести национальный конвент партии с июня на сентябрь в легкомысленной надежде на какой-нибудь случай. Другие запускали пробные шары, называя самых невероятных кандидатов, таких как Грант, Батлер и Фримонт. Из них только кандидатура Фримонта являлась абсолютно непроходной, и ее поддерживали только самые большие оригиналы, в которых, впрочем, в американской политике за всю ее историю никогда не замечалось недостатка.

Обиженный на президента, который не доверял ему важных командных должностей, Фримонт (как и Макклеллан) с 1862 года пребывал «в ожидании дальнейших распоряжений». Эти два раздраженных генерала представляли для Линкольна главную политическую угрозу. Макклеллан выглядел более опасным, так как летом с большой вероятностью должен был стать кандидатом от демократов. Тем временем Фримонт сколотил коалицию аболиционистов и радикально настроенных выходцев из Германии и попытался создать третью партию. Ряд республиканцев оказывал закулисную поддержку этому движению, рассчитывая с его помощью удалить Линкольна из кандидатских списков и вернуть из небытия Чейза. Однако немногочисленный конвент, собравшийся в Кливленде 31 мая, чтобы объявить о кандидатуре Фримонта, не почтил своим внимание ни один влиятельный республиканец. Наиболее известным сторонником кандидатуры Фримонта был Уэнделл Филлипс, в своем письме конвенту заявлявший, что политика реконструкции по Линкольну «превращает свободу негров в фикцию и увековечивает рабство под более приличным названием». Конвент выработал безусловно радикальную программу, призывавшую к принятию поправки к Конституции, запрещавшей рабство и «гарантирующей всем людям абсолютное равенство перед законом». Также программа выражала уверенность в том, что ход реконструкции должен контролировать не президент, а Конгресс, и предлагала конфисковать землю, которой владели «мятежники», для распределения ее среди военнослужащих и переселенцев. В то же время программа осуждала приостановление действия habeas corpus и подавление Линкольном свободы слова, в чем, по сути, повторяла главное обвинение администрации со стороны демократов. Вице-президентом конвент выдвинул демократа, и новая партия назвала себя радикально-делюкратической[1259].

Дальновидные демократы не прошли мимо возможности посеять смуту в стане своих политических противников. Они просочились в конвент и предложили наивному Фримонту перспективу коалиции с демократами, чтобы нанести поражение Линкольну. «Безработный» генерал проглотил наживку. В письме, где он принимал предложение, Фримонт отказался от пункта о конфискации имущества, от «всеобщего равенства перед законом», но весьма подробно остановился на ненадлежащем ведении войны Линкольном и попрании им гражданских свобод. После того как игра демократов, ставившая целью увести у республиканцев несколько тысяч голосов к «третьей силе», большинство радикалов (за исключением Филлипса) отказались от участия в этой авантюре и пришли к выводу, что их единственной кандидатурой может быть только Линкольн.

Конвент республиканцев в Балтиморе, собравшийся во вторую неделю июня, представлял собой шумную дружескую встречу, как обычно и бывает в партии, выставившей кандидатуру действующего президента. Собрание приняло имя Национального союзного конвента, чтобы привлечь «военных» демократов и южных юнионистов, которых могло оттолкнуть слово «республиканский». Конвент этот, тем не менее, принял полностью республиканскую программу, включавшую одобрение непрерывной войны до «безоговорочной капитуляции» армии Конфедерации и принятие поправки к Конституции, запрещающей рабство. Когда прозвучал этот пункт, «все делегаты в едином порыве вскочили со своих мест… и разразились ликующими возгласами, — прокомментировал Уильям Ллойд Гаррисон, присутствовавший в качестве репортера своей газеты Liberator. — Не является ли такая чудесная картина достаточной компенсацией за более чем тридцать лет оскорблений?»[1260]

Программа решила вопрос о реконструкции, ставший предметом борьбы, очень просто — она проигнорировала его. На конвент были допущены делегаты из реконструируемых Линкольном Луизианы, Арканзаса и Теннесси, а по тайному указанию президента конвент сделал и шаг к примирению с радикалами: там присутствовала настроенная против Блэра делегация Миссури, символически проголосовавшая за Гранта, а затем изменившая свое решение; таким образом, выдвижение Линкольна было единогласным. Единственным реальным вопросом конвента стал выбор вице-президента. Безликий действующий вице-президент Ганнибал Хэмлин никак не мог усилить список кандидатов. Попытка сохранить имидж юнионистской партии привела к выдвижению на этот пост «военного демократа» из южных штатов. Лучше всех для этого подходил Эндрю Джонсон. После закулисной борьбы, детали которой до сих пор неизвестны публике, Джонсон получил пост вице-президента в первом же раунде голосования[1261]. Эта кандидатура оказала противоречивое действие на трения радикалов и умеренных: с одной стороны, Джонсон сурово обходился с мятежниками в Теннесси, с другой — олицетворял подход Линкольна к вопросу о реконструкции.

Единодушие, проявленное в Балтиморе, лишь на время сгладило остроту противоречий в партии. С момента манифеста Уэйда — Дэвиса, поносившего президентскую политику реконструкции, минуло два месяца, а трещина стала настолько сильной, что зародилось даже серьезное движение за замену Линкольна другим кандидатом. Однако мотивом образования этого движения был не вопрос о том, что делать с Югом после победы в войне, а вопрос: когда же эта война закончится? Конфедерация, совсем, казалось, сокрушенная в конце 1863 года, воспряла духом и уцелела в огне нескольких кровавых сражений, по количеству жертв с обеих сторон превзошедших даже ужасы лета 1862 и 1863 годов.