Былое и дамы

ЛУ

Собравшись в дорогу с помощью верной Ирмы, мама спросила Лёлю:

“к как же твои поклонники? Так вот уедешь и безжалостно их покинешь?”

“Так вот уеду и проверю их любовь! Помчатся они за мной или нет?”

Они, конечно, помчались-бросили все дела, лекции, врачей, работу над книгами и трактатами — и устремились за ней, как трутни устремляются за взлетевшей в небо пчелиной маткой. Фридрих кротко попросил Лу поехать с ним в прелестный город Люцерн, живописно раскинувшийся у подножия снежных Альп. Ницше хотел показать Лу Трибсхен — виллу Рихарда Вагнера, спрятанную на берегу Люцернского озера за колоннадой высоких тополей. Он часто гостил на вилле Вагнера во времена их дружбы и был свидетелем то радостного возбуждения своего великого друга, то неожиданных всплесков его грозного гнева. Рассказывая Лу об этих незабвенных счастливых днях, взволнованный Ницше заговорил вполголоса и отвернулся, чтобы она не видела его лица. Потом внезапно замолчал, и Лу заметила, что он плачет.

“Зачем, зачем он порвал со мной? — воскликнул он сквозь слезы. — Ведь у него не было и не будет друга более верного, чем я?”

“А Мальвида рассказывала, что ты жестоко оскорбил Вагнера в своей книге и даже показывала мне страницы, посвященные резкой критике его опер”.

“Я — оскорбил Вагнера? Я, я, так его боготворящий? Какая нелепость! Я просто сказал правду о его творчестве!”

“Но, миленький Фридрих, кто любит правду о своем творчестве, если она не состоит из сплошных похвал?”

Поль Ре, которого не взяли с собой на прогулку к дому Вагнера, одиноко шагал взад-вперед по берегу озера, наблюдая издали за оживленной беседой своих друзей. И терзался ревностью. К кому? К Лу или к Фридриху? Кого он больше боялся потерять, кто был ему дороже? И вдруг его осенило.

“Лу! Фридрих! — крикнул он во весь голос. — Хватит бродить вокруг чужой виллы! Мы опаздываем!”

“Куда мы опаздываем? — удивилась Лу. — Мы ни с кем не договаривались”.

Но все же взяла упирающегося Фридриха за руку и повела к пришвартованной у берега яхте, снятой Полем специально для поездки в Трибсхен. Поль, выросший на берлинском озере Ванзее, отлично управлялся с этим грациозным корабликом. Пока Лу с Фридрихом дошли до яхты, он не только успел вскочить на палубу и перебросить легкий трап к причалу, но и обдумать свой блестящий замысел.

“Куда же мы опаздываем?” — повторила Лу, помогая Фридриху ступать по трапу осторожными шагами — яхта покачивалась на волнах, ноги Фридриха беспомощно скользили на мокрых дощечках.

“Мы опаздываем в фотографическую студию!” — объявил Поль, сильным рывком втаскивая Фридриха на палубу. Тот покачнулся, но не упал, а с облегчением плюхнулся на скамью: “Что за новости? Зачем нам понадобилась фотографическая студию?”

“Я во время утренней пробежки заметил эту студию и спросил у фотографа, делает ли он групповые портреты. Он сказал, что делает и показал мне разные реквизиты, на которых мы можем расположиться. И я договорился, что мы зайдем к нему до закрытия”.

Все это было правдой, кроме идеи совместного группового портрета, которая пришла Полю в голову только сейчас. Идея понравилась Лу — она соответствовала ее цели остаться в истории.

“Групповой портрет — это интересно. Но почему нельзя сфотографироваться завтра?”.

“Завтра суббота, а фотограф еврей. Так что рассаживайтесь по местам и помчались в Люцерн!”

“А откуда ты знаешь, что фотограф еврей?”

“А оттуда, что еврей еврея узнает издалека”, — ответил Поль, впервые в присутствии Лу произнеся это запретное слово.