Былое и дамы

БАКУНИН

Они сидели на застекленной террасе, тремя ступенями спускающейся в узкий сад, огороженный стенами соседних домов. День выдался прелестный, солнечно-облачный, и на террасе царила атмосфера мира и взаимной любви. Ольга играла в шашки с Огаревым, Мальвида сверяла с Искандером свой перевод его новой статьи на немецкий. Все объяснялось очень просто — на террасе не было Натали, она укачивала близнецов где-то в глубине дома.

Ольга соскочила со стула и, пританцовывая, запела: “Ура! Я его обыграла! Я его обыграла!”

“У нас растёт новый стратегический талант”, — объявил Огарев, стряхивая шашки в коробку.

“Нет, нет, еще одну партию!” — взмолилась Ольга.

“Что, хочешь мне проиграть?” — начал было Огарев, но его прервали громкие крики и топот. Из-за угла дома на площадку перед террасой выбежал огромный волосатый человек, за которым гнался испуганный лакей Джерри.

“Я не хотел его впускать, но он меня оттолкнул и ворвался!” — вопил Джерри, пытаясь схватить волосатого за полу плаща. Тот отмахнулся от него, как от назойливой мухи, и шагнул на террасу, одним шагом переступив все три ступеньки.

“Молодец ты, Герцен! Хорошо спрятался! Но я вдвое молодец, что тебя нашел!” — зычно сказал он.“

“Бакунин! Мишель! Ты ли это? — вскочил на ноги Искандер. — Глазам своим не верю!”

Великан облапил его, легко приподнял и переставил на другое место: “Я, конечно я! Кто еще смог бы оторвать тебя от земли?”

“Но откуда ты взялся? Тебя же сослали в Сибирь!”

“Они сослали, а я сбежал! И год добирался к тебе. И страшно издержался в дороге. Может, одолжишь мне немного денег, чтобы расплатиться с кебменом?”

“Вот теперь я верю, что это ты, — засмеялся Искандер и протянул лакею несколько купюр. — Идите, расплатитесь с кебменом, Джерри, и не беспокойтесь: Мишель — мой старый друг”.

Дверь отворилась и на террасу вышла Натали. За эти годы она налилась женской полнотелостью — не то, чтобы располнела, но как-то вся раздобрела и округлилась. Однако, хоть и раздобрела, да не подобрела, нрав у нее остался прежний, недоброжелательный и нелюбезный. И выйдя на террасу, она спросила недоброжелательно и нелюбезно: “Кто этот человек?”

В воздухе запахло грозой.

“Это наш старый друг Мишель Бакунин, разве ты не узнаешь, Натали?” — робко ответил Огарев.

Натали не успела открыть рот, как Бакунин бросился к Огареву с криком: “Огарев, дружище! А я тебя и не признал!”

“Мишель Бакунин! Не может быть! — ахнула Натали. — Я видела Мишеля Бакунина в сорок восьмом на баррикадах в Париже! Он был высокий, красивый и синеглазый”.

“Я и сейчас синеглазый, если убрать мешки из-под глаз, — Мишель обернулся к Огареву. — А чья она жена, твоя или Герцена?”

Пока Герцен и Огарев нерешительно медлили с ответом, Ольга пискнула: “Общая!”

С трудом сдерживая смех, Мальвида упрекнула её по-немецки: “Что за шутки, Ольга?”

Тут Огарев нашелся: “Жена она моя, но в доме Герцена хозяйка “.

“Раз вы хозяйка, Натали, может распорядитесь, чтобы мне дали поесть с дороги?”

“Конечно, конечно, Мишель, я сейчас распоряжусь! — захлопотала Натали. — А вы пока садитесь, в ногах правды нет”.

“Я лучше постою — хоть в ногах правды нет, но и в заднице тоже нет. Я семь лет просидел на заднице в этой проклятой Петропавловской крепости. Там потолок такой низкий, что стоять я мог только согнувшись в три погибели”.

Мальвида и Герцен уступили Бакунину место за столом, на который повар Франсуа поставил несколько тарелок с остатками обеда. Бакунин не стал утруждать себя изящными упражнениями с вилкой и ножом, он со страшной скоростью управлялся столовой ложкой, иногда помогая себе пальцем. “Знатный у тебя повар, братец! Почти такой, как был у моего папеньки в Прямухино”.

Покончив с едой, он бросился в атаку на хозяина дома:

“А ты, я вижу, Герцен, совсем погряз в позорном благополучии — живешь во дворце, жирно жрешь, управляешь армией слуг. Где твои революционные идеалы?”

Мальвида попросила: “Можно по-немецки, чтобы я тоже поняла?”

Бакунин тут же перешел на немецкий: “Разве в этом ты клялся в молодости?”

“Заметь, я издаю еженедельную газету “Колокол”, которую читает вся мыслящая Россия”.

“И даже император!” — выкрикнул Огарев.

“Какое достижение — издавать газету для императора!”

Огарев обиделся: “Наша газета сыграла решающую роль в отмене крепостного права”.

“И что с того? Отмена крепостного права не сделала человека свободным!”

“Лучше было оставить его крепостным?”

“Он все равно остался крепостным. Когда-то на заре истории мы все были свободны. Человек был в согласии со своей природой и в гармонии с миром. Потом змей заполз в сад, и этот змей назывался — Порядок. Организация общества! Мир перестал быть единым. Материя и дух разделились. Золотому веку пришел конец. Теперь мы должны освободить человека и создать новый Золотой век! Для этого нужно разрушить общество и уничтожить порядок”.

Герцен поморщился: “Ты преувеличил, Мишель. Ведь при разрушении общества прольется много крови”.

“Что ж, ради свободы и кровь пролить не жалко!”

“Я бы предпочел поискать другие пути к свободе”.

“Ты напоминаешь мула, который ищет свой путь в тумане".

“Перестаньте, Бакунин, — неожиданно вспыхнула Мальвида, — преподносить старые, обветшалые идеи и фразы! Видно, вас жизнь ничему не научила.”

“А эта ещё кто такая? — ощерился на нее Бакунин. — Она чья жена?”

“Ничья она не жена! — вступилась за Мальвиду Ольга. — Она моя мама!”

На миг все изумленно затихли. Тишину нарушил визг Натали: “Что ты несешь? Какая она тебе мама?”

“Настоящая! Не то, что вы, уши мне выкручивать!”

“Ведь это все она, она, твоя гувернантка, девчонку подучила! Она с самого нашего приезда настроила её против меня, — зарыдала Натали. — А ты опять привез её в наш дом!”

“Ну полно, полно, хватит ссориться”, — забормотал Герцен и потянулся обнять Натали. Но вовремя спохватился и попросил Огарева: “Коля, успокой жену! Ей нельзя огорчаться, а то у нее молоко прогоркнет”.

Огарев послушно направился к Натали, но она оттолкнула его и убежала с террасы в дом.

“Куда же она? — огорчился Бакунин. — Я как раз собирался попросить добавку бараньего бока с капустой!”