Былое и дамы

ДНЕВНИК МАЛЬВИДЫ

Вот что написала мне Элизабет о трудных трех неделях, проведенных ею в обществе Фридриха и Лу.

“Они говорят и говорят, перебивая друг друга, русская гадюка и мой Фрицци. Не понимаю, о чем можно столько говорить. Когда они сидят в креслах на балконе, я, тихонько затаившись в своей комнате, пытаюсь подслушать их бесконечную болтовню. Клянусь, можно подумать, что это два дьявола замышляют против рода человеческого:

— Что такое ложь? — Пустяк, ерунда.

— Как назвать клятвопреступника? — Отважный человек.

— Можно ли бесстыдно обсуждать постыдные вопросы? — А почему бы нет?

— Что сказать об исполнении долга? — Идиотизм.

— Как назвать злоязычие о друзьях? — Справедливое суждение.

— Что сказать о сострадании? — Что оно достойно презрения.

И дальше в том же духе с утра до вечера, просто уши вянут их слушать. А они собой так довольны, так гордятся друг перед другом своей смелостью, своей непохожестью на других!

И все же мне часто кажется, что эта наглая девка не так довольна Фрицци, как он доволен ею. Она притворяется, что понимает его речи, а сама просто хорошо угадывает, где надо засмеяться, где восторгнуться, а где только поддакнуть. Но его она так охмурила, что он не замечает ни ее притворства, ни того, как она устает от его настойчивости”.

Элизабет закончила письмо горькой жалобой на Фридриха: он так и не простил ей ссоры с Лу и отказался поддерживать с нею дальнейшие отношения. Для нее это страшный удар, она со дня рождения привязана к нему, он всегда был для нее центром жизни.

“В тоске я уезжаю в Наумбург к маме. Я не знаю, как мне теперь жить, без Фрицци свет для меня погас”.

А сегодня пришло коротенькое письмишко от Лу. Она — девочка сообразительная, и, несомненно, почувствовала перемену моего отношения к ней. Она довольно сухо сообщает, что расстается с Фридрихом — он отправляется в Лейпциг в надежде получить место профессора в тамошнем университете, а она в Берлин по приглашению Поля Ре. А сам Фридрих пока не написал мне ни слова.

Перечитала последние страницы и огорчилась еще больше. Как это случилось, что меня покинули мои поэты и философы, и я осталась в заговоре со страшной акулой Элизабет, которая называет Лу русской обезьяной? А я не смею возмутиться и возразить из страха потерять даже ее.