Чëрная звезда

ЧЕРНАЯ ЗВЕЗДА ^{Марина Дробкова, Игорь Минаков, Марина Ясинская}

Герен стоял на перроне, завернувшись в плащ и надвинув цилиндр на глаза, чтобы защититься от холодного северного ветра. Говорят, с апреля по ноябрь в Индокитае очень жарко. Но не теперь.

Тикали часы. Он носил подарок жены в кармане, с цепочкой навыпуск. Часы были очень красивые и дорогие — с зубчатым силуэтом крепости на крышке циферблата. И совершенно бесшумные. Тикали не они. Секунды — иногда долгожданные, как ливень в субтропиках, иногда назойливые — бились у него внутри. Другая жизнь навсегда научила его чувствовать время.

Поезд задерживался: вышел из строя участок путей. Герен вздохнул и направился под навес, крытый пальмовыми листьями. Здания вокзала в Ханое еще не было, но обещали построить, если только Французская империя выделит необходимые средства. Рядом, прямо под открытым небом, расположились торговцы местной едой. Над котлами и жаровнями витал стойкий запах рыбы и еще чего-то невообразимого. Этот запах вызывал у Герена тошноту.

С края на деревянном настиле сидел одноногий инвалид, вероятно, еще времен франко-сиамского конфликта, с потускневшим орденом Дракона Аннама в руках. Он протянул Герену орден — звезду с грязно-серыми лучами и ярко-синей сердцевиной, вероятно, предлагая купить.

Герен отказался.

Народу под навесом было достаточно. В основном местные, узкоглазые, в характерных треугольных шляпах, с узелками, надетыми на палку. В дальнем углу сиротливо жалось несколько французов: католический священник средних лет, худощавый молодой человек в шлеме, похожем на стимкерский, и две миловидные, но стареющие дамы с крашеными волосами. «Что они все здесь забыли?» — подумал Герен, не забыв, однако, слегка поклониться и дотронуться до шляпы. Глаза одной из женщин смотрели выразительно и печально. Такие же глаза были у мадам Герен перед его отъездом.

«У тебя — другая женщина!» — кричал ее взгляд.

Она ошибалась.

Впрочем, с некоторых пор в жизни Герена действительно появилась женщина. Но не любовница, как считала жена.

Герен тряхнул головой, отгоняя непрошеные мысли, и бегло оглядел посетителей. Взгляд остановился на молодом человеке. Болезненный на вид, вокруг глаз — следы от плотно прилегавших очков, которые сейчас были надеты поверх шлема, расстегнутый френч, из-под которого виднелась некогда белая рубашка, перчатки. Он стоял, прислонившись к опоре и вытянув ноги в остроносых сапогах. Пальцы его рассеянно выстукивали военный марш.

«Стимкер, — подумал Герен. — А может, музыкант».

Было в этом юноше что-то пугающее: не то почти прозрачная бледность, не то отрешенность. Герен, повинуясь интуиции, направился прямо к нему.

— Вы позволите? — Герен втиснулся на свободное место между молодым человеком и дамами. Последние опасливо посторонились.

Юноша с любопытством уставился на незнакомца.

— Да, конечно, прошу вас, — наконец сказал он. Выпрямился и, стянув перчатки, подал руку (на манжете недоставало пуговицы). — Александр Омбре.

— Герен.

Он ответил на рукопожатие.

— Вы здесь впервые? — спросил Александр и, не дожидаясь ответа, предложил: — Не желаете ли, кстати, отведать изысков местной кухни?

Он махнул торговке.

Она тут же заспешила к ним — низенькая улыбчивая девушка в темном запахнутом балахоне. На плечах она удерживала деревянную палку, с обеих концов которой свисало нечто вроде лотков. На то, что было разложено на них, Герен даже смотреть отказался. А уж смердело это подобие еды невероятно.

— Нет, благодарю — сдержанно произнес Герен, прикрывая носовым платком рот и нос.

— А я, с вашего позволения, побалую себя, — оживился Александр, одной рукой протягивая девушке серебряный юань, а другой аккуратно беря у нее глиняную миску с варевом. — Не возражаете?

— Ничуть… А вы тут, похоже, не в первый раз, — усмехнулся Герен.

— Я местный, — отчего-то погрустнел Александр. — Мой отец — французский офицер. Мать была гувернанткой, умерла от лихорадки.

Герен пробормотал что-то сочувственное.

Странный собеседник кивнул и молча принялся за еду — судя по всему, оказавшуюся всего-навсего рыбной похлебкой.

Наконец, он закончил трапезу и оставил миску прямо на земле. Девушка тут же подскочила и, кланяясь, забрала ее.

Юноша достал сигару и компактное кремниевое огниво. Герен разглядел на металлическом корпусе гравировку в виде дракона и чуть поморщился от дыма.

— Прошу меня простить: я был невнимателен, — Александр моментально затушил сигару. — И поскольку я провинился, полагаю, мне следует рассказать историю для вашего удовольствия. Все равно поезд задерживается.

— Как вы догадались, что я не переношу дым? — в упор спросил Герен.

Александр помедлил, но все же ответил:

— Я вижу, кто вы.

— Вы — стимкер? Другой?

— Я — тень.

Рука Герена, потянувшегося за носовым платком, застыла в воздухе.

— Да что вы говорите! — пробормотал он. — А выглядите как…

— Как живой? — весело подхватил Александр и захохотал так искренне и заразительно, что его собеседник тоже невольно улыбнулся.

— Сегодня день моего рождения! — внезапно заявил он, откинулся назад и широко развел руки в стороны.

Герен поднял брови:

— Вот как? Поздравляю! Чего бы вам хотелось?

Александр сразу посерьезнел и опустил взгляд.

— Пожелайте мне увидеть Черную Звезду, — тихо сказал он.

— Вы верите в сказки? — изумился Герен.

Александр одарил собеседника долгим тяжелым взглядом.

— Эту, как вы изволили выразиться, «сказку», — пробормотал он, — я сотворил собственными руками.

…Он называл ее Суфат-Ту. Второе было именем и означало: «Звезда» Первое же — странным прозвищем, которое придумала себе она сама. В этом прозвище ему мерещилось что-то загадочное, под стать ее узким черным глазам. Она же называла его по-французски Кентавром — он казался неотделимым от своего пароцикла — стимка, как говорила образованная молодежь.

— Кентавр наполовину конь. Конь! А вовсе не стимк, — хмурился порой он.

— Какая разница, — улыбалась Суфат-Ту.

Прозвище прижилось, друзья сократили до Кента.

Суфат нравилась Кенту. Красивая, гибкая, носившая расписную одежду и восхитительно танцующая с веером. И храбрая. Когда он, как сумасшедший, гнал на пароцикле по немощеной дороге вдоль рисовых полей, она смеялась, обхватив его сзади за талию…

Наверное, он любил бы ее. Если бы не боялся. Сам толком не понимая, чего.

— Что ты так смотришь на меня? — спрашивала иногда девушка. — Словно стараешься разглядеть, что у меня внутри.

Кент отшучивался и смущенно отворачивался. Он и впрямь старался разглядеть. Найти отличия.

«Что я буду делать, если она — другая?»

Кенту хотелось верить в свое благородство и готовность в нужный момент совершить настоящий Поступок! Но он не знал, окажется ли на него способен.

В пять лет маленький Александр послушно перестал играть на улице с мальчиками-другими, когда няня сказала, что дружить с ними нельзя. В католической миссионерской школе приятели частенько насмехались над его соседом по парте, который в моменты сильного испуга превращался в мышь. Как-то раз того окружили в коридоре; один из мальчишек держал в руках огромного пятнистого кота, а остальные кричали: «Ну, превращайся, превращайся, живее!» Александр стоял среди них — и не вмешивался.

Уже студентом Сорбонны Кент выпивал с приятелями в кабаке, обсуждал статьи из газет о зачистке горной деревушки, где обосновались якобы нападавшие на людей вурдалаки, и молча поднимал бокал под вызывающий шумное одобрение тост: «Чтоб всю эту нечисть повывели!»

— Ты правда любишь меня, Кентавр? — нередко спрашивала Суфат-Ту в тихие вечерние часы.

— Очень, — не совсем искренне выдыхал он, гладя ее волосы.

Он любил эти минуты — когда в мире словно не было никого, кроме них двоих. Но потом возвращалась реальность — разговоры о волнениях и беспорядках, газетные статьи о подозрительных убийствах, осторожные замечания политиков о необходимости резервации, демонстрации протеста с кровожадными призывами…

Кент снова и снова пристально вглядывался в Суфат, с замиранием сердца, со страхом, пытаясь понять, что же в ней не так, и вновь и вновь задавался вопросом — а если?..

Чутье, обычно позволявшее Кенту распознавать других с первого взгляда, подвело его в случае с девушкой. Может быть потому, что раньше таких, как она, не было. Может быть потому, что он не хотел видеть.

Александру «открыли глаза» родители. Как-то раз за ужином отец, тяжело положив ладони на стол, сообщил:

— Ты, сын, конечно, уже взрослый, не нам с матерью тебе указывать. Но только послушал бы старших, у нас все-таки опыта побольше… Бросал бы ты эту свою другую, пока не поздно.

— Другую? — механически переспросил Кент, не сразу поняв, о ком речь.

— Ну, да. Эту твою Суфат.

— Так она все-таки другая! — против воли вырвалось у него. И он замолчал, пытаясь осознать услышанное.

А потом выскочил под дождь, оседлал пароцикл и погнал по мокрой проселочной дороге. Холодный ветер бил в лицо, Александр дрожал — от холода или от ярости, он не понимал. Ведь можно было догадаться! Суфат никогда не сторонились другие, а ведь те всегда держались от людей подальше. Некоторые другие даже были ее друзьями. Но Кент ничего не замечал.

Не замечал — или Суфат не позволяла ему заметить?

Девушка ждала его.

— Ты знала?

— О чем?

— Ты знала! — отчаянно выкрикнул Кент. — Так зачем обманывала? Зачем притворялась? Зачем скрывала от меня, что ты?.. Кто ты, Суфат? Дракон? Химера? Вурдалак? Ну?

Темные глаза Суфат широко расширились и стали совсем круглыми.

— Кент, я не понимаю, о чем ты, — растерянно проговорила она.

— Зачем ты лжешь? — выплюнул он. — Зачем ты даже сейчас лжешь?

— Ты думаешь, я — другая? — сообразила девушка, и на ее глаза навернулись слезы обиды. — И ты решил, что я лгала тебе? Неужели ты совсем меня не знаешь?

— Теперь уже не знаю!

Он не хотел никаких объяснений — и так все ясно. Чуть ли не силой он усадил ее на пароцикл, завел мотор и рванул с места. Не думая, не сомневаясь. Просто вперед, без дороги, по еще не просохшей после дождя земле.

Куда, зачем, почему?.. В голове пусто, только звенела ярость и метались обрывки несвязных мыслей.

Вот тебе ответ на вопрос. Вот тебе и Поступок. Вот почему, оказывается, не жили долго и счастливо Тристан и Изольда — люди испокон веков не отличались терпимостью друг к другу…

Вихрем мимо соломенных лачуг.

Темные облака с плачем смотрят вниз.

Лужи, цветные от света фар.

Ветер, хлещущий по щекам.

Скорость — чтобы погасить ярость.

И мокрая резина колес пароцикла на резком повороте.

Александр не справился с управлением, их швырнуло на землю.

Кент отделался сотрясением мозга и переломом ключицы. Так она думала поначалу.

Суфат вообще не пострадала, только очень испугалась — за него. Так поначалу думал он…

Александр умолк и уставился на проплывавший в небе дирижабль, словно пытался разглядеть в нем свою судьбу. Герен перевел дух.

— Что же было потом?

— Больше ничего не было…

Александр мотнул головой, с усилием отрываясь от воспоминаний, тыльной стороной ладони смахнул пот со лба.

— Теперь, сударь, ваша история.

Герен с полминуты молчал.

— Что ж, слушайте, — произнес он наконец.

…Пять лет назад Герен стоял на перроне в Париже, завернувшись в плащ и надвинув цилиндр до самых глаз. Ждал поезда — его пригласил в гости приятель, отдыхавший в загородном имении.

Составы прибывали один за другим. Люди спешили, проходили мимо безликой толпой.

Среди нее ярко выделилась девушка с красным зонтом и красной шляпной коробкой в руках. Девушка словно почувствовала взгляд Герена, обернулась, внимательно оглядела и уронила поощряющую улыбку. И ярко-синюю картонку билета.

«Хочешь — поднимай», — поддразнили ее глаза.

Обручальное кольцо на его пальце ее явно не смущало. Впрочем, его тоже — он уже давно носил его просто по привычке. Однако сейчас ему хотелось не женщину, а простого, душевного человеческого общения. Или вообще тишины. Герен заранее морщился, представляя возможных соседей по купе — шумных и назойливых.

Билет поднимать не стал.

Судьба порадовала: единственный попутчик спал на противоположной полке и тихо похрапывал. Герен достал припасенную в дорогу фляжку с коньяком. Не заметил, как прикончил ее. Он не пил уже очень давно — не хотелось. Но поезд… Он будто создан для того, чтобы пить и ждать. Ждать перемен.

Девушка появилась, когда фляжка уже опустела. Он даже не был уверен, что она реальна. Брюнетка с узкими глазами в наглухо застегнутом черном платье. Симпатичная, но слишком грустная. Села рядом. Сложила руки.

Покачиваясь и стуча колесами, мчался курьерский; спал, похрапывая, сосед…

Должно быть, девушка что-то рассказывала, но Герен совершенно этого не помнил. Говорил в основном он сам. Такое, что не рассказывал никому в жизни. В чем не признавался даже себе.

Два часа почти непрерывного монолога — а потом он просто выключился.

Когда очнулся, был в купе один. Соседа не было.

Не было и черноглазой незнакомки.

…В сельском имении друга Герена настиг первый приступ.

Он не успел ничего понять, ничего предпринять: судорога накатила внезапно, и он потерял сознание. Очнувшись, обнаружил, что лежит на земле. Все тело ломило, словно он только что упал с высоты.

Мадам Герен он рассказывать не стал. Она ничего не заподозрила.

В следующий раз Герен почувствовал приближение приступа заранее, тут же отпросился на службе и умчался за город, в лес. Супруге сказал: срочно потребовался другу.

Еще через месяц Герен отправил жену к родителям, а сам остался в городском доме. На службе сказался больным. Да он и впрямь был разбит — часы, проведенные в закрытом помещении, показались ему кошмаром, и он поклялся, что больше никогда так не сделает. Уж лучше бежать куда угодно. Лишь бы на свободе.

Наконец, однажды Герен уехал в Нормандию. Ждал, как и раньше, боли и наступления усталости, но… После суток, проведенных в объятиях дикой природы, пьяный от морского воздуха и безудержного бега, помолодевший лет на десять, он понял, что раньше и не жил вовсе. И когда пришло время возвращаться домой, он вдруг почувствовал, что не хочет.

Но все-таки вернулся.

Так прошло пять лет. Пять лет напряженного ожидания приступов — и предвкушения пьянящего восторга тех редких дней, когда он безоглядно отдавался своей другой природе. Убегал к морю или в горы. Становился собой…

— Вот с тех пор так и живу, — признался Герен, вздохнув.

— Занимательно, — в тон ему отозвался Александр. — Значит, и вас она настигла?

— Она?

— Черная Звезда.

— Черная Звезда? — переспросил инспектор. — Не смешите меня! Это же сказка. Байка. История из грошовых ужасов. Мис-ти-ка, — по слогам произнес он.

— Кто бы говорил, — насмешливо протянул шеф Спецотдела императорской уголовной жандармерии, откидываясь на спинку массивного кресла. — Наше время — и так, мать твою, одна сплошная мистика. Тебе ли этого не знать!

Инспектор отвел взгляд. Он вернулся только вчера, и ему было худо.

— Посмотри лучше на это досье.

Шеф толкнул к нему два исписанных листа и фотографию, увидев которую инспектор вздрогнул.

Узкие глаза, черные волосы, черное, наглухо застегнутое платье. Грустная улыбка. Знакомая улыбка…

— Это она?

— Да, это и есть Черная Звезда, — припечатал шеф. — В колониях творится черт знает что. Она превращает любого, кого ей вздумается, в другого. Или другого — в человека.

Несказанное повисло в воздухе.

Когда случился Всплеск, французские ученые не смогли объяснить, что произошло в Индокитае. Но не сдавались, обещали обязательно понять природу других, найти в непонятных, кажущихся мистическими процессах естественные закономерности, на которых держится бытие. Им только нужно было время.

Время и объекты для исследований. А тут такая удача: инспектор уголовной жандармерии — и другой. Кто лучше поймет природу других, если не они сами?

— Я должен ее найти? — спросил инспектор.

— Да, — отозвался шеф. — И не только ради потрошил из Имперского университета. И раньше-то, еще до Всплеска, Черная Звезда будоражила особо впечатлительные умы. «Померкшее солнце», «трагичные перемены», «конец света», — проблеял начальник Спецотдела, подражая мальчишкам-газетчикам. — А уж теперь, когда все эти мифы ожили, сведения о том, что появилась Черная Звезда, вызовет среди населения настоящую панику, которую мы не должны допустить… Ну так — берешься?

— Берусь, — понурился инспектор.

Издалека послышался громкий гудок паровоза — приближался поезд.

Герен отложил вилку, вынул из кармана несколько банкнот, оставил на столе.

— Что ж, благодарю за историю. Прощайте, человек-тень.

— Прощайте, — откликнулся Александр, не поворачивая головы.

Герен расправил плащ и решительно вышел на промозглый перрон. Локомотив, пыхтя перегретым паром, подтаскивал длинную вереницу лакированных вагонов. Герен не спешил. Ему повезло, он нашел человека, который знал Черную Звезду. Теперь главное — его не упустить.

Герен понюхал воздух и насторожился — стимкер не спешил трогаться с места. И что ему нужно на станции? Ведь он же местный. И где, интересно, его пароцикл?

— А вот и я! — раздалось за спиной Герена.

Он оглянулся, заранее натягивая улыбку.

— Александр, — вежливо прикоснулся он к краю цилиндра. — Провожаете или встречаете?

— Сам еду, — ответил тот.

— На курьерском?

— На нем, — кивнул стимкер. — Хотя мне это не принципиально.

— Разумеется, вы же Тень, — кивнул Герен. — Вам и билет не обязателен… Что ж, приглашаю в свое купе — если оно не занято.

— С удовольствием.

У вагона нес пост могучий усатый дядька-кондуктор. Протягивая свой билет, Герен краем глаза наблюдал за стимкером — Александр медленно растворялся в тусклом свете газовых перронных фонарей.

— Разбудите меня в шесть утра, — сказал Герен кондуктору, вкладывая в мозолистую ладонь монету.

— Обязательно, сударь! — откликнулся тот. — Гладкого пути, сударь!

— И принесите вина… какое есть, — добавил он, морщась.

Александр уже был в купе. Выглядел он даже бледнее обычного. Видимо, преображения давались ему с трудом. Впрочем, Герен хорошо его понимал. Сам столько лет мучился, пока две природы не слились в нем в одну. В нерасторжимое единство зверя и человека.

— Что, худо? — спросил он на правах старого знакомого.

— Ест-ть… н-немножко, — процедил Александр, стараясь не стучать зубами.

— Ничего, — утешил Герен. — Сейчас выпить принесут, сразу полегчает.

В дверь постучали. Герен чуть приоткрыл дверь, взял у кондуктора две запотевшие кружки. Вечер обещал быть долгим…

Они улеглись заполночь, устав от разговоров и осоловев от мерзкого пойла, которое в этом поезде выдавали за бургундское.

Скрежеща сцепками на поворотах, поезд мчался сквозь туманную мглу мимо каучуковых плантаций. Незримая в этой мгле расстилалась долина Транг Ан — место, где старший инспектор Спецотдела императорской уголовной жандармерии Антуан Герен — преданный делу служака, образцовый гражданин Французской Империи — уже успел побывать в личине другого.

Впрочем, последнее не указано в официальной характеристике. Даже само существование «Специального отдела по борьбе с преступлениями, совершаемыми другими» не признавалось на официальном уровне.

Однако спецотдел существовал, хотя после закрытия дела передавались в общий суд. И на процессах над стимкерами не упоминалось ни словом об их истинной природе. Да никто толком и не знал истинной природы других. Наука выдвигала множество гипотез. Выбирай любую. На свой вкус.

Герену больше всего нравилась та, что объясняла Всплеск как соприкосновение со Вселенной другого измерения. Якобы перепутались человеческая природа и природа тамошних животных, и произошло «сращение». Красивая гипотеза, однако, не могла объяснить, с чем же срослись в таком случае природы людей-теней, людей-кристаллов, людей-смерчей… И уж тем более она не могла объяснить природы Черной Звезды. Правда, Герен не слишком ломал над этим голову. Лично ему его другая природа нравилась. Даже сейчас, когда не было ни малейшей возможности хоть на недельку вырваться в горы, инспектору приятно было ощущать в себе Зверя. Странного, никем в этом мире невиданного, дикого и опасного, но по-своему великолепного.

Скрипнула противным голосом птица-пустышка. Герен вздрогнул, возвращаясь из напоенного свежестью горного леса в душное купе курьерского поезда. Еще не открыв глаза, он понял, что пассажиров прибавилось. Судя по голосу — женщина. Где же она села? До утра остановок быть не должно.

Герен скосил глаза на соседнюю полку, где расположился его попутчик, человек-тень Александр. И с трудом удержался, чтобы не вскочить.

Смуглая девушка с грустными глазами, в черном наглухо застегнутом платье. Совсем не изменившаяся. Как будто только вчера они с ней сидели в таком же купе и разговаривали неизвестно о чем.

Сейчас они тоже говорили, Александр и незнакомка. Говорили тихими голосами. Наверное, боялись его разбудить.

И правильно боялись. Они даже не подозревают, несчастные другие, как им не повезло. Зато повезло ему. Шеф будет доволен.

— Я уже пятый поезд меняю, а тебя все нет и нет…

— Знаю, милый, прости. Я не всегда могу выбирать. Они все садятся в разные поезда. И едут. Сами не знают, куда и зачем. Бегут от самих себя, не понимая этого. А бежать им надо не от себя, а — к себе. И пока их всех найдешь, пока объяснишь… Их много, а я одна…

— Разве ты не можешь отказаться, Суфат? Разве не можешь быть только со мной?

— Могу, Кент. Могу, но только… Только тогда им никто не поможет… Знаешь, какие у них глаза? Тоскливые, испуганные, недоверчивые… Ты же знаешь, если другой не осознает своей сути, он умирает. Умирает от Невоплощения. Хотя для всех остальных он будет казаться живым.

— Да, да, я помню, ты говорила… А ему ты тоже помогла?

— Да, и ему тоже. Хотя он и полицейский.

— Что ж ты сразу не сказала?! А вдруг он из этих, из специального отдела?

— Ну и что? Я знаю, они за мной давно охотятся. Чудаки. Другие ловят других…

— Уйдем отсюда?

— Ну, если хочешь… Только это ничего не изменит…

— Куда! — сорвавшись с полки, Герен выхватил из внутреннего кармана жетон. — Стоять!

Александр и Черная Звезда — Кентавр и Суфат смотрели на него, как на неопасного сумасшедшего. С презрением и жалостью. А может быть — только с жалостью.

— Именем закона вы арестованы! — выдохнул Герен. — В случае сопротивления имею право применить крайние меры!

— Пойдем, Кент, — вздохнула Черная Звезда, поднимаясь. — Ему надо побыть одному.

— Я сказал — стоять! — Герен выхватил револьвер и направил короткий ствол на девушку.

— Не смей! — выкрикнул Александр-Кентавр и, оттолкнув Суфат, бросился на Герена.

Тот не успел уклониться. Стимкер нанес ему вполне профессиональный хук слева. Неприятно хрустнула челюсть. Инспектор рухнул в проход, на мгновение ослепнув от удара.

«Зверь! — мелькнуло в его голове. — Где ты?!»

Но полицейские рефлексы оказались проворнее инстинктов дремлющего где-то глубоко в Геренской душе Зверя. Зверь нежился в предрассветных сумерках, и его не разбудил ни гром отдаленного выстрела, ни звон пробитого навылет оконного стекла. Ни тем более хруст грудной клетки.

Кентавра швырнуло на ту же полку, где еще недавно он то ли спал, то ли грезил в ожидании возлюбленной, которая стояла рядом и смотрела на него спокойными черными глазами. Глазами Звезды.

— Вы арестованы! — отчаянно прохрипел Герен, в бессилии глядя, как тает, растворяется на залитой кровью полке Александр.

— Я же сказала, это ничего не изменит, — произнесла Черная Звезда. — Все уже давно произошло. Произошло в тот момент, когда каждый из нас стал самим собой. Только теперь Тень окончательно стал тенью. А ты — Зверем.

— А ты? — прорычал Герен. — Кем стала ты? Ведьмой! Чудовищем!

— Черной Звездой, — ответила она и пропала.

Герен взвыл — проснувшийся наконец Зверь понял, что его провели, — выскочил из купе, отпихнул перепуганного шумом кондуктора, дернул дверь другого купе. Сорвал защелку. Наткнулся на чей-то перепуганный взгляд, отпрянул, бросился в хвост вагона, кренящегося на повороте, выбежал в тамбур, распахнул дверь.

Холодный утренний ветер радостно взъерошил волосы, обдал запахами локомотивной гари, перестоявшегося за ночь тумана и лиственной прели с уже совсем близких лесистых предгорий. Инспектор вдохнул эту смесь полной грудью — и вдруг засмеялся. Окинул счастливым взглядом разворачивающийся пейзаж.

Часы стояли.

Зверь, пробудившийся в нем, сладко потянулся и принялся вылизывать снежно-белую манишку, испачканную кровью недавней добычи.

На миг ему показалось, что на самом верху пожелтевшей макушки горы, выглядывающей из туманного одеяла, он увидел манящую его Черную Звезду…

«Ну что ж, — подумалось Герену, — в конце концов, мы тогда так и не договорили…»

Инспектор засмеялся, отшвырнул в несущиеся вдоль поезда полосы низкого кустарника пистолет и шагнул следом.