Чëрная звезда

ПОСЛЕДНЕЕ ДЕЛО ДЖЕКА ПОТРОШИТЕЛЯ ^{Диана Удовиченко}

— Вижу, вы принесли свежий номер «Таймс», — лениво проговорил Шерлок Холмс, впустив меня и снова повалившись на кушетку. — Прочтите, Уотсон…

— Может быть, откроем окно? — кашляя, спросил я. В комнате висело плотное облако сизого дыма. — Вам не повредит глоток свежего воздуха. Вы слишком беспечно относитесь к своему здоровью…

Вот уже четвертые сутки Шерлок Холмс пребывал в состоянии жесточайшей хандры. Облачившись в серый халат, целыми днями лежал на кушетке, курил трубку и поднимался лишь для того, чтобы добраться до стола, в ящике которого хранились запасы морфиновой настойки.

Годы, проведенные в обществе великого сыщика, научили меня не беспокоить его, когда он искал уединения. Но на сей раз сплин слишком затянулся.

— Читайте же, Уотсон, — нетерпеливо повторил Холмс.

Он впервые за четыре дня проявил интерес хоть к чему-то, и это обнадеживало. Я развернул принесенную газету:

— Тридцатого августа сего года у жены доктора Бенджамена Прюэтта родился сын…

— Несомненно, прекрасное известие. Однако я не расположен к праздному чтению. Листайте дальше, Уотсон, найдите лондонские новости.

— Чудовищное убийство в Ист-Энде, — прочел я. — Вчера, ранним утром, в темном переулке Томас-стрит случайными прохожими было обнаружено тело молодой женщины. У жертвы перерезана гортань, вскрыта брюшная полость, вынуты внутренние органы…

Горло перехватил спазм, я замолчал и откашлялся.

— Он вернулся, — кивнул Шерлок Холмс и вдруг спросил: — Скажите, Уотсон, вы ее видите?

Я проследил за его взглядом:

— Разумеется. Правда, вашу этажерку скоро будет трудно разглядеть из-за груды бумаг…

— Нет, не этажерку. Ее. Даму в белом, — мой друг указал пальцем в угол. — Понимаете, Уотсон, этот призрак досаждает мне уже две недели.

Я внимательно всмотрелся в его лицо — остекленевшие глаза, покрасневшие воспаленные ноздри…

— Дорогой Холмс, прошу: не злоупотребляйте хотя бы кокаином…

Он долго сверлил меня тяжелым взглядом, потом вдруг улыбнулся.

— Я могу не волноваться и отправляться в приемную? Сегодня много пациентов.

Холмс кивнул. Я ушел, совершенно успокоенный: он умел держать слово.

Вернувшись поздно вечером, я услышал звуки скрипки и порадовался за друга: период хандры сменился периодом созерцания, который, в свою очередь, должен был перетечь в период деятельности.

Смена настроения не заставила себя долго ждать: утром Холмс спустился в столовую, свежевыбритый, подтянутый, полный сил. После завтрака, бросив взгляд на каминные часы, он сказал:

— Итак, Уотсон, знаменитый уайтчеплский убийца, он же Джек Потрошитель, снова вышел на охоту спустя ровно шесть лет. А прямо сейчас меня навестит инспектор Стэнли Хопкинс, чтобы попросить об участии в расследовании. И на этот раз я соглашусь.

— Но откуда вы знаете?..

— Элементарно, Уотсон. Стэнли Хопкинс прислал позавчера вечером письмо и предупредил о визите.

Потрошитель… я почувствовал ужас.

Раздался стук дверного молотка, следом — дребезжащий голос нашей домохозяйки:

— Мистер Холмс, к вам мистер Хэнли Стопкинс…

— Миссис Хадсон стала совсем плоха, — вздохнул мой друг.

В гостиную вошел худощавый человек лет тридцати. Он отказался от завтрака, опустился в кресло у окна и хмуро спросил:

— Вы приняли решение, мистер Холмс?

— Я согласен. Следовало заняться этим делом шесть лет назад, но тогда оно меня не заинтересовало.

— Поспешим, джентльмены, — Стэнли Хопкинс поднялся. — Кеб ждет на улице.

— Вы с нами, Уотсон? — спросил Холмс, надевая шляпу.

По субботам у меня не было пациентов, поэтому я охотно согласился, даже не спрашивая, куда мы направляемся. Но пока мимо проплывали улицы, подернутые утренним туманом, я ощущал, как по спине пробегает неприятный холодок, а грудь словно сдавило обручем — дурное предчувствие.

Кеб остановился у небольшого обшарпанного сарая на Олд-Монтагью-стрит — морг Уайтчеплского работного дома. Хопкинс позвал сторожа, и мы вошли внутрь.

Здесь было тихо, темно, пахло нечистотами и смертью. Под ногами что-то едва слышно потрескивало.

— Вши, — коротко пояснил сторож.

Она лежала на грязном столе — обнаженная, ничем не прикрытая. Плоть на животе, вырезанная квадратом и откинутая, словно фартук, давала возможность видеть темно-багровое нутро, в котором шевелились белесые личинки мух. Выпученные глаза и распахнутый в немом крике рот тоже были полны ими. На горле краснел широкий полумесяц раны.

— Доброе утро, джентльмены, — подошел немолодой мужчина с седыми усами, поставил на край стола чемоданчик, достал инструменты.

— Доктор Ральф Лльюэллин, — представил инспектор. — Доктор осматривал тела жертв шесть лет назад и теперь любезно согласился помочь.

— Я настаиваю на совместной работе с доктором Уотсоном, — заметил Холмс. — Он опытный врач, когда-то был военным хирургом.

Мы приступили к осмотру тела.

— Внутренности в тазу под столом, — сказал доктор Лльюэллин. — Убийца извлек их и уложил на правое плечо жертвы.

Сердце жгла жалость. Никто не позаботился закрыть глаза несчастной, никто не набросил простыню на это скрюченное тело…

Я исследовал брюшную полость, потом присел и, стараясь не дышать, поворошил пинцетом груду кишок в тазу.

— Почки удалены, но их нигде нет.

— Совершенно верно, коллега, — подтвердил доктор Лльюэллин. — Вероятно, убийца унес их с собой.

— Как и шесть лет назад, — мрачно проговорил Стэнли Хопкинс. — Хотел бы я знать, зачем ему внутренности женщин?

— Насколько помню, в одном из писем полиции, в восемьдесят восьмом, Потрошитель сознался, что ест их, — ответил доктор Лльюэллин.

Чудовищное предположение! К горлу подкатила тошнота.

— На этот раз никаких писем, — вздохнул Хопкинс.

— За свою практику я повидал многое, — пробормотал доктор, — но то, что творит этот монстр, приводит меня в ужас. Поистине, он хуже зверя! Страшно подумать, какие муки приняла бедняжка…

— У нее выпучены глаза, — сказал я. — Возможно, прежде чем перерезать горло, ее придушили. Тогда девушка потеряла сознание и не почувствовала боли.

— Да, похоже на то… Характер порезов позволяет предположить, что раны нанесены левшой, — добавил доктор. — Еще в прошлый раз я убедился: убийца хорошо знает анатомию и умеет обращаться с ножом. Надо искать среди врачей и мясников.

Я согласился со всеми утверждениями.

— Это Джек Потрошитель, никаких сомнений, — прошептал инспектор Хопкинс. — Как думаете, мистер Холмс… Мистер Холмс!

Мой друг не обращал никакого внимания на разговор. Он вяло помахивал руками перед лицом — возможно, отгонял мух, которых здесь действительно было много. Потом подошел, склонился над убитой, внимательно вгляделся в искаженное лицо и вдруг вздохнул:

— Нет, не она…

Стэнли Хопкинс вцепился в эти слова, как бульдог в кость:

— Вам показалось, вы знали ее? Вспомните, мистер Холмс.

— Нет, нет. А что, инспектор, установить личность жертвы не удалось?

— После статей в газетах приходили люди, у которых пропали дочери, сестры, жены… Ее никто не опознал. Констебли с фотографией девушки обошли все злачные места Уайтчепела, опросили завсегдатаев — но и те ничего не сказали.

— Злачные места? — прищурился Холмс. — А почему вы решили, Хопкинс, что эта молодая особа отличалась легким поведением? Пусть покажут ее одежду и исподнее.

Служитель морга принес узелок, развернул, встряхнул. Шерлок Холмс минуту разглядывал окровавленное тряпье, потом кивнул:

— Как я и думал. Это платье бедной, но благонравной девушки. Взгляните: глухой воротничок, застежка под горло, никаких попыток оживить серый наряд. Проститутки, даже самые дешевые, всегда пытаются украсить свои лохмотья. А белье, корсет? Они не предназначены для того, чтобы наскоро освобождаться от них в подворотне. Нет, джентльмены, это порядочная девушка.

— Но Потрошитель всегда имел дело только с продажными женщинами, — растерянно произнес Хопкинс.

— Значит, у него поменялись вкусы, — Шерлок Холмс приподнял руку покойницы. — Джентльмены, обратите внимание на характерный коричневый цвет ногтей и кончиков пальцев. Такое бывает при работе с фосфором. Жертва трудилась на спичечной фабрике, там и следует искать. Раз не нашлось близких, скорее всего, девушка была приезжей. Где живут одинокие фабричные работницы? Опросите владельцев дешевых пансионов. А теперь поедемте, я хочу осмотреть место преступления.

Темный переулок на Томас-стрит, казалось, полнился зловещими тенями. Здесь было сыро и промозгло, несмотря на сентябрьское тепло.

— Тут она лежала, — Хопкинс указал на мостовую, с которой кто-то уже смыл кровь.

Шерлок Холмс двинулся вдоль стены дома, внимательно глядя под ноги и помахивая руками, словно разгонял дым. Мы пробыли в переулке час. За это время мой друг исследовал землю, тротуары, траву и стены домов.

— Странно, — наконец сказал он, — но я не нашел ни одной улики.

— Может быть, потому что их нет? — заметил я.

Холмс наградил меня задумчивым взглядом:

— В таком случае, Джек Потрошитель очень поумнел за шесть лет…

Больше искать здесь было нечего, и мы отправились на Бейкер-стрит. Остаток дня провели каждый за своими делами.

Меня не покидало ощущение тревоги. Из мыслей не шло изуродованное лицо покойницы, я ощущал себя разбитым и счел за благо лечь пораньше. Но этой ночью мне не суждено было выспаться.

Едва я задремал, раздался тихий скрип. Вздрогнув, я открыл глаза, зажег лампу и увидел, как дверца шкафа медленно распахивается. Охваченный странным оцепенением, я не мог даже пошевелиться, наблюдая за существом, которое неуклюже выползало из шкафа. Хотел закричать, но не сумел — горло стянуло судорогой.

Это была девушка, убитая на Томас-стрит. Голая, скрюченная трупным окоченением, пошатываясь и придерживая почти отрезанную голову, она двинулась ко мне. Из глазниц падали на ковер извивающиеся черви.

Я вздрогнул, наконец закричал… и проснулся, ощутив невероятное облегчение оттого, что призрак был лишь сном.

Ответом мне был вопль:

— Что вам угодно, леди?!

Узнав голос Шерлока Холмса, я вскочил, схватил с прикроватного столика револьвер и ринулся в комнату друга. Тот стоял, прижавшись спиной к стене, выставив перед собой клюшку для гольфа.

— Что происходит, Холмс? Вы с кем тут?

Он словно очнулся:

— Так, не обращайте внимания, Уотсон. Дурной сон.

Я согласно кивнул, пожелал спокойной ночи и вышел, стараясь не задумываться, почему Холмс спал в костюме и стоя у стены.

Остаток ночи я дремал вполглаза, то и дело просыпаясь от жутких видений. Утром ощущал себя еще более уставшим, чем вчера, а душу томили тяжкие предчувствия.

После завтрака Холмс сразу удалился в свою комнату. Я отправился по делам, а вечером, вернувшись, зашел к нему, чтобы выпить по стаканчику. Мой друг сидел за столом, разложив перед собой несколько фотокарточек и листов бумаги.

— Нет, Уотсон, как хотите, но это не подражатель, — сказал он. — В обоих случаях убийства совершил человек, в совершенстве знавший анатомию. И шесть лет назад, и сейчас он особым образом раскладывал внутренности жертв и что-то из них забирал с собой. И тогда, и теперь это был левша. Кстати, о последнем факте полиция умолчала, в газетах ничего не писали — подражатель не мог об этом знать. Это Потрошитель собственной персоной… В полицейских документах нашлось предположительное описание преступника. Всех жертв перед смертью видели с высоким, подтянутым, военной выправки мужчиной в простом костюме и охотничьей шляпе. У него были черные волосы и черные усы.

— Как думаете, Холмс, зачем он вырезает внутренности? Мне кажется, его действия лишены смысла…

— Смысл есть, Уотсон. Но он понятен только убийце. Если я разгадаю его, преступление будет раскрыто.

Шерлок Холмс нахохлился в кресле, всем своим видом напоминая носатую худую птицу, и принялся раскуривать трубку. Мне не терпелось узнать, к каким выводам он придет, но тут явился мой помощник, молодой врач Захария Стоун.

Захария был замечательно рыжеволос и столь же замечательно деятелен. Вот и сейчас, едва вбежав, он торопливо проговорил:

— Доктор Уотсон, срочный вызов к мистеру Майлзу. Обострение катара.

Я быстро собрался и вышел.

Вернулся под утро, уставший и раздраженный: сказывались бессонные ночи, хотелось отдохнуть. Я отправился спать. Но едва голова коснулась подушки, скрипнула дверца шкафа, из него вышел призрак и двинулся ко мне, протягивая бледные руки. Это была уже другая девушка — невысокая, хрупкая, в светлом платье, разрезанном на животе, из которого тянулась лента кишок.

Покойница почти добралась до кровати, тут из темноты вдруг вынырнула рука с ножом и полоснула ее по шее, поверх старой раны. Свежая, дымящаяся кровь брызнула мне в лицо, залила глаза. Я захрипел, пытаясь сбросить наваждение… Раздался грохот.

— Уотсон, вставайте же! — вдруг сказал труп знакомым голосом.

Я вздрогнул, проснулся, зажег лампу и посмотрел на часы: пять утра. В дверь стучали.

— Еще одно убийство в Ист-Энде, — громко говорил Шерлок Холмс. — Жду вас в кебе, Уотсон.

На этот раз преступление произошло на Бернер-стрит. Маленькая изящная девушка лежала прямо под окнами жилого дома. У нее было перерезано горло, брюшина грубо вспорота вместе с платьем, внутренности разложены на груди. Вокруг тела расплылась большая лужа крови, в которой мокла простенькая шляпка.

— Что скажете, мистер Холмс? — Стэнли Хопкинс, приподняв фонарь, мрачно разглядывал изуродованный труп. — Мистер Холмс!

Мой друг замер, глядя поверх наших голов на крышу дома. Лишь после третьего оклика он вздрогнул и перевел взгляд на девушку.

— Не она… Что ж, джентльмены… Я полагаю, следует опросить жителей, не пропадала ли у кого-нибудь горничная или кухарка.

— Вы думаете?..

— Обратите внимание на прическу — даже сейчас видно: волосы были убраны волосок к волоску, туго стянуты в узел. Руки обветрены, на пальцах порезы. А вот здесь, смотрите, след от ожога. Явно девушка много мыла, стирала и готовила. Скорее всего, она была прислугой в семье со средним достатком.

— Кстати, насчет первой вы оказались правы, мистер Холмс, — заметил Стэнли Хопкинс. — На фабрике ее опознали по фотографии. Энн Смит, восемнадцати лет. Девушка родом из Эссекса, в Лондоне близких у нее нет.

— Раз девушки порядочные, надо искать ухажера, — кивнул Шерлок Холмс.

Удивившись такому парадоксу, Хопкинс вопросительно уставился на сыщика.

— Элементарно. Он убивает поздно вечером или глубокой ночью, — пояснил мой друг. — С проститутками все понятно: легкая добыча, достаточно купить их услуги либо караулить в подворотне, когда они возвращаются от клиента. А как благонравные девушки оказались на улице в такое опасное время? Что могло их заставить покинуть дом? Только любовь, джентльмены.

— То есть теперь Джек Потрошитель…

— Не загоняет, а подманивает добычу. Наверняка он знакомится с будущими жертвами, некоторое время общается с ними, втирается в доверие и только потом убивает.

— Что-то, мистер Холмс, мне все меньше верится в возвращение Потрошителя, — поморщился Стэнли Хопкинс. — Судите сами: этот преступник не пишет в полицию писем, не оставляет следов, к тому же охотится не на проституток.

— Мне тоже кажется, это подражатель, — кивнул я.

— Нет, джентльмены, это он — Джек Потрошитель, кто бы ни скрывался под грозным именем. Просто теперь он учел прошлые ошибки. А возможно, у него изменилась цель.

— Цель? Но какая может быть цель у безумца?

— Безумная, — улыбнулся Шерлок Холмс. — У всякого преступника есть цель. Преступления, совершаемые сумасшедшими, тем и сложны — нормальному человеку трудно просчитать их логику. Но она обязательно имеется. Чтобы понять безумца, надо мыслить как безумец.

Осмотр места преступления ничего не дал, как и в прошлый раз. Несчастную увезли в морг. Там я внимательно осмотрел труп и заключил: убийца забрал печень.

Было уже десять утра, я опаздывал в приемную, когда за нами снова прислали констебля: в темном переулке на Бакс-роу нашли еще одну жертву.

Красивая темноволосая девушка сидела в углу, прислонившись к стене дома. Платье и шляпка ее были в порядке, живот на этот раз не вскрыт.

— Умерла от удара ножом в сердце, — сказал доктор Лльюэллин, указывая на нож, торчавший из груди несчастной.

— А наш Джек торопится, — заметил Шерлок Холмс. — Два убийства за одну ночь.

— Может быть, это преступление не имеет отношения к Потрошителю? — усомнился Стэнли Хопкинс. — Горло не перерезано, живот не вспорот…

По его распоряжению два констебля подняли труп, чтобы переложить на тележку. Голова девушки откинулась назад, шляпка упала на землю. Один из полицейских со сдавленным всхлипом отскочил прочь. Тут же второй бросил покойницу и отбежал подальше, борясь с тошнотой.

— На этот раз ему понадобился мозг, — кивнул Шерлок Холмс, разглядывая труп.

Вместе со шляпкой упала и верхушка черепа, на которой была выбрита аккуратная тонзура. Внутри головы зияла пустота.

— Никогда не видел ничего подобного! — потрясенно прошептал доктор Лльюэллин. — Трепанация в подворотне… он гений медицины, этот Потрошитель.

— Надеюсь, больше никаких сомнений в личности убийцы? — спросил Холмс и странно дрыгнул ногой, словно отшвыривая невидимую собаку.

— Никаких, — ответил Стэнли Хопкинс. — Но бога ради, зачем это все?! И что будет дальше?

— Дальше он заберет сердце, — уверенно проговорил Шерлок Холмс.

— Почему? Что это, какой-то чудовищный ритуал? И почему все убийства разные?

— Разумеется, это ритуал. А убийства разные, поскольку Потрошителю требуются разные органы. В них весь смысл. И все подчинено этой цели.

— Но почему сердце?..

— По степени важности, — загадочно ответил мой друг.

Осмотр места преступления опять ничего не дал.

— Что ж, может быть, докторам в морге повезет больше, чем нам, — вздохнул Стэнли Хопкинс.

Я уже безнадежно опоздал на прием, пришлось просить отправить констебля к Захарии — сообщить, что меня не будет.

В морге, осмотрев труп, доктор Лльюэллин уверенно заявил:

— Трепанацию производил левша.

— Да, — подтвердил я. — К тому же она делалась профессиональным инструментом.

— Надо искать хирурга, джентльмены, — кивнул Шерлок Холмс. — Такое уже ни одному мяснику не под силу.

На Бейкер-стрит мы вернулись вечером. Позвонили несколько раз, но никто не открыл. Пожав плечами, Шерлок Холмс отпер дверь своим ключом.

донеслось до нас, едва мы переступили порог.

Заглянув в кухню, мы увидели миссис Хадсон, которая стояла к нам спиной, что-то помешивала и увлеченно выводила дрожащим голосом:

— Прямо про нашего Потрошителя песенка, — шепнул Холмс.

Миссис Хадсон с неожиданной для ее возраста резвостью подпрыгнула на месте, сделала замысловатое па, взмахнула ложкой, отчего вокруг разлетелись брызги желтка, и пропела:

Чем окончилась история любвеобильной леди Изабеллы и злобного короля эльфов, мы так и не узнали. Тихо убрались прочь.

— Кажется, наша домохозяйка впадает в детство, — проговорил я. — Очень жаль, но медицина здесь бессильна.

— Да, — согласился мой друг, — миссис Хадсон совсем плоха…

После ужина Холмс сразу же удалился в свою комнату. Я немного отдохнул и отправился проведать друга: уж очень интересно было, насколько он продвинулся в расследовании с помощью своего дедуктивного метода.

Холмс сидел за столом и что-то торопливо писал. Перед ним снова были разложены фотографии жертв и листы полицейских протоколов.

— Входите, Уотсон, я как раз заканчиваю составлять текст телеграммы, — сказал он.

Подождав, когда бумага высохнет, он сложил ее, сунул в карман.

— Итак, что мы имеем, Уотсон? Увы, но картина прояснилась для меня только после новой смерти.

Шерлок Холмс указал по очереди на пять фотографий:

— Восемьдесят восьмой год. Пять жертв. Преступник забирает почки, печень, легкие, матку и сердце. Именно в такой последовательности. Девяносто четвертый год. Три жертвы — почки, печень, мозг. Будет еще одна жертва, Уотсон, и у нее вырежут сердце. Что потом? Потом, возможно, преступления на какое-то время прекратятся. Может быть, даже снова на шесть лет.

— Но почему вы так решили, Холмс? У следующей жертвы вполне может быть вырезана и матка, допустим.

— Вряд ли. Для него важна определенная последовательность. Обратите внимание: в этот раз, как и в прошлый, он сначала взял почки, потом печень. А вот затем начались изменения. Мозг и сердце — главные органы человека. Раз взят мозг, следующим будет сердце… И вот еще, пока вы проводили осмотр, я успел поговорить с Хопкинсом. У нас появилась новая зацепка. Опознали вторую девушку. Это некая Эмма Боулд, горничная. Ее хозяева рассказали, что в последнее время за Эммой по вечерам заходил молодой мужчина лет двадцати пяти — тридцати. Девушка называла его женихом. Хозяева видели в окно, что он ждал Эмму у крыльца. Высокий, с черными волосами и густыми черными усами. Судя по осанке, военный. Одет в темный костюм, на голове охотничья шляпа. Перед исчезновением девушка ушла с ним.

— Значит…

— Значит, я был прав: мы имеем дело с Джеком Потрошителем. Внешность нашего убийцы соответствует описанию, полученному от очевидцев шесть лет назад.

Эти рассуждения расстроили меня до крайности. Я ушел спать. Ночь опять была тяжелой. Сначала раздался странный свист, затем заскрипела дверца шкафа, выпуская мертвую Энн Смит. Вслед за нею в комнату выбралась вторая жертва. Теперь я понял, что свистело, — это воздух вырывался из их перерезанных гортаней.

Покойницы подошли совсем близко, когда дверца шкафа снова заскрипела, и я увидел третью убитую. Она задержалась, безуспешно пытаясь приладить на место верхушку черепа.

Призраки склонились надо мною. Я ощутил запах разложения, застонал и провалился в черноту.

Очнулся лишь утром. Что-то неприятно щекотало кожу головы. Я поднялся, взглянул в зеркало: в волосах запуталась мушиная личинка…

Шерлок Холмс вышел к завтраку преображенным. На нем был старый, потертый костюм, мятая кепка, из-под которой торчали неопрятные клочки седых волос. Он убедительно горбился, а благодаря гриму казался постаревшим лет на двадцать.

— Пойду-ка прогуляюсь по улицам, — произнес он с ирландским акцентом. — Послушаю, что народ говорит…

Мой друг часто прибегал к уловкам с переодеванием. Особенно это помогало, когда он воевал с профессором Мориарти. В Лондоне у Холмса было несколько тайных квартир, в которых имелись все вещи, необходимые для маскарада. В подъезд входил один человек, выходил из него совсем другой, и самые искушенные преследователи сбивались со следа.

Знаменитый сыщик ушел, а я, не выспавшийся, измученный, напуганный до крайности, постарался выкинуть из головы случай с личинкой и отправился в приемную. Сегодня был трудный день, следовало собраться — по понедельникам я проводил благотворительные приемы для лондонских бедняков. Любой из них мог прийти, чтобы бесплатно получить осмотр, консультацию и рецепт на лекарство. Делал я это в память покойной жены, которая была ангелом доброты.

Под дверями кабинета скопилась очередь человек десять. Захария Стоун уже вел прием — на моего помощника всегда можно было положиться. Я кивком поблагодарил его, Захария взял журнал записей и уселся за конторку, тщательно фиксируя сведения о больных. Я же продолжил выслушивать, выстукивать и прописывать лечение.

Передо мною проходила череда несчастных, находившихся на грани нищеты людей — скрюченный ревматизмом старик, ребенок, умирающий от крупа, молодая женщина, сжираемая туберкулезом…

Но сегодня в душе не находилось ни участия, ни сострадания. Они были отданы юным девушкам, убитым в сырых подворотнях Ист-Энда. Из памяти не шли синюшные лица, истерзанные тела. «Как несправедлива жизнь!» — думал я. А смерть еще несправедливее. Зачем она забирает молодых? Зачем она забрала Мэри и нашего сына?..

Наконец, к девяти вечера, поток страждущих стал иссякать.

— Последняя пациентка, — доложил Захария, выглянув в коридор. Отворилась дверь, впуская посетителя. Я поднял глаза и замер: ко мне шла Мэри! То же нежное бледное лицо с тонкими чертами, те же белокурые волосы, милая улыбка, робкий взгляд…

Она даже двигалась, как Мэри, — нерешительно и вместе с тем грациозно, словно пугливый дикий зверек. Потрясенный, я молчал. Девушка подошла и остановилась возле стола, не зная, что делать дальше. Наваждение рассеялось: конечно, это была не Мэри, хотя сходство поражало. Она заговорила. Голос у нее был ниже, чем у моей покойной жены, в звучании слышались простонародные нотки. — Доброго дня, мистер. Подруги мне сказали, тут сегодня доктор принимает бесплатно. Так это?

Не в силах справиться с волнением, я молча кивнул.

— Тогда уж и меня примите, будьте добры, — продолжила прекрасная незнакомка.

— Как вас зовут? — хрипло спросил я.

— Мэри. Мэри Сноуфилд.

Не успел я поразиться новому совпадению, как дверь резко распахнулась, скрипучий голос произнес:

— Что ж вы, милочка? Такая молодая, и такая невоспитанная!

В кабинет вдвинулась полная пожилая дама в черном вдовьем платье и чепце с оборками.

— Сейчас моя очередь! — поджав тонкие губы, заявила она.

Судя по цветущему румянцу, дама была не из тех, кому требовалась срочная помощь врача, а одежда указывала на платежеспособность хозяйки.

— Но, леди… — попытался было возразить я.

— Ничего, мистер, — пролепетала Мэри Сноуфилд, — наверное, я ошиблась с очередью… я подожду.

Девушка вышла, а я вынужден был заняться дамой, которую звали Молли Джонсон.

— У меня бессонница, — заявила она. — С тех пор, как умер мистер Джонсон, а умер он десять лет назад, я совершенно не сплю, — она достала из ридикюля пенсне, водрузила на нос и прошлась по кабинету. — Могу я взглянуть на ваш диплом, доктор Уолш?

— Доктор Уотсон, — вежливо поправил я.

— Да, разумеется, — сухо кивнула миссис Джонсон и продемонстрировала мне клочок бумаги. — В объявлении «Таймс» сказано: «Консультация опытного врача. По понедельникам бесплатный благотворительный прием». Ведь он же бесплатный? Я не буду платить. Очень хорошо. Теперь я хотела бы убедиться в вашей квалификации, доктор Уилфрид.

— Доктор Уотсон. Диплом в рамочке на стене.

Миссис Джонсон внимательно изучила документ и торжественно произнесла, словно вручая мне нечто очень ценное:

— Прекрасно. Значит, я могу вам доверять, доктор Уоррингтон.

Я почувствовал, как нервически дергается левое веко.

— Доктор Уотсон.

— Безусловно, — миссис Джонсон уселась в кресло. — Как я уже говорила, у меня страшная бессонница. А теперь, когда из-за ист-эндского душегуба страшно пройти по городу… — Дама прослезилась, достала из рукава носовой платок величиною с наволочку, трубно высморкалась.

— Думаю, вам нечего бояться, — успокоил я. — Потрошитель охотится только за юными девушками.

Это было опрометчиво…

— То есть вы хотите сказать, что я слишком стара для убийцы, доктор Уоллес? — проскрипела миссис Джонсон.

Нервный тик перекинулся на правый глаз, а Захария подмигнул из-за конторки, намекая на то, что пора вывести сварливую пациентку. Но я решил уладить дело миром: моя покойная жена не одобрила бы грубости.

— Что вы, миссис Джонсон. Разумеется, вам следует беречься. Могу я прослушать ваше сердце?

Пожилая леди взглянула на меня, будто я покушался на самое святое:

— Это неприлично, доктор Уиллер. После смерти мистера Джонсона меня не касался ни один мужчина.

Теперь дергались оба глаза.

— Хорошо, миссис Джонсон. Я пропишу вам бромные капли для сна…

Наконец мне удалось выпроводить экономную даму. В кабинет снова вошла Мэри. Разговаривая с нею, я не мог не любоваться очаровательным лицом, столь похожим на лицо моей любимой супруги.

— Ваше состояние, мисс Сноуфилд, — следствие нервного расстройства и небольшой анемии, — сказал я после опроса. — Пропишу вам успокоительную настойку. Но главное — режим. Нужно больше спать, лучше питаться, тогда вы проживете счастливо еще сто лет. Уверяю, сердце у вас здоровое.

Девушка поблагодарила и вышла, а я все видел мысленным взором голубые глаза и невинную улыбку. Как же эта Мэри напоминала мою…

Прошло три дня. Все это время я работал до позднего вечера, стараясь забыться, выбросить из головы странное, фатальное сходство. Покойная Мэри была бы довольна — мне удалось справиться с собой.

С Шерлоком Холмсом я виделся только по утрам — он уходил, переодевшись рабочим, и возвращался глубокой ночью, когда я уже спал. На все расспросы сыщик отвечал невнятным хмыканьем.

На четвертые сутки, когда я, уставший, боролся во сне с очередным кошмаром, раздался звонок в дверь.

— Пришел синий человек, — доложила из коридора миссис Хадсон. — Принес мистера Холмса.

«Все же она стала очень плоха», — подумал я, накидывая халат.

Но на сей раз наша любезная домохозяйка оказалась права. Констебли втащили в дом бездыханное тело моего друга. Шерлок Холмс был смертельно бледен, по лицу текла кровь.

— Кладите сюда, — приказал я, указывая на кожаный диван в холле, и склонился над Холмсом, молясь о том, чтобы он оказался жив.

Сердце билось ровно. Слава богу, это был всего лишь обморок от удара по голове. Осмотрев рану на лбу, я сказал:

— Сейчас вернусь, только принесу все необходимое для перевязки.

— Некогда, — слабым голосом произнес Шерлок Холмс и открыл глаза. — Сколько времени?

— Скоро три.

— Я пролежал без сознания четыре часа, — простонал мой друг.

Он вскочил, пошатнулся, но удержался на ногах.

— Вам нужно лечь…

— Поехали! — выкрикнул Шерлок Холмс. — И пошлите за инспектором Хопкинсом!

Поняв, что друга не остановить, я быстро переоделся, вышел и вслед за ним уселся в кеб. Мы приехали в Ист-Энд, Холмс приказал констеблю:

— Вы направо, мы налево. И будьте осторожнее, преступник вооружен.

Он схватил полицейский фонарь, соскочил и заметался по улице, как гончая, потерявшая след. Плутал по переулкам, заглядывал в темные углы, проверял тупики…

И наконец нашел. Она лежала в подворотне дома на Корт-стрит. Глаза закрыты, на губах — слабая улыбка, руки раскинуты в стороны, грудь прикрыта шалью, словно девушка просто прилегла поспать. Луч фонаря осветил темное пятно, расплывшееся на тонкой ткани. Белокурые волосы несчастной были коротко острижены.

— Он успел! — с досадой воскликнул Шерлок Холмс.

— Ее зовут Мэри Сноуфилд, — сказал я, склоняясь над девушкой и осторожно касаясь шеи, там, где полагается биться пульсу. — Она была моей пациенткой.

— Знаю, черт возьми, — мой друг присел на корточки, принюхался. — Ее усыпили хлороформом, — он заглянул под шаль, — и вырезали сердце…

В подворотне загремели торопливые шаги. К нам подбежал Стэнли Хопкинс с тремя полицейскими. Холмс вскочил:

— Оставьте у тела одного констебля, и поехали!

— Но что…

— Некогда объяснять!

Колеса грохотали по мостовой. Кеб несся по спящему Лондону. Холмс указывал дорогу.

— Стой тут! — приказал он на Гудж-стрит.

Экипаж замер перед домом, в котором сдавались меблированные комнаты. Шерлок Холмс выхватил револьвер:

— Осторожно, джентльмены, преступник очень опасен!

Мы громко постучали и ворвались в дом, перепугав заспанного слугу.

— Где комната Захарии Стоуна? — рявкнул Холмс.

Слуга дрожащим пальцем ткнул в одну из дверей.

— Откройте, полиция! — Стэнли Хопкинс ударил кулаком по филенке.

Ответом было молчание. По знаку инспектора констебли налегли на дверь. Вскоре мы вломились в комнату.

Мой помощник лежал на полу. На рубашке, напротив сердца, алело кровавое пятно, возле руки валялся револьвер. Я пощупал пульс.

— Мертв.

Хопкинс с констеблями принялись осматривать комнату.

— Здесь записка, — сказал один из полицейских, указывая на стол.

На обрывке бумаги торопливой рукой было выведено всего два слова: «Я виноват».

— Смотрите, — произнес второй констебль, доставая из шкафа черные, похожие на дохлых зверьков, пучки волос. — Парик и накладные усы.

— Ищите, — отрывисто бросил Шерлок Холмс, отмахиваясь от чего-то невидимого. — Нам нужны еще улики.

— По-моему, уже очевидно: этот мужчина и есть Джек Потрошитель, — заметил Стэнли Хопкинс, роясь в ящике стола. Он вынул небольшой блокнот, перелистал его, прочел вслух: — Энн Смит, Эмма Боулд, Мэри Сноуфилд… здесь адреса жертв.

— Хирургические инструменты, — констебль принес из угла небольшой чемоданчик, раскрыл его.

— Для чего это, доктор Уотсон? — спросил Хопкинс.

— Скальпель применяется для разрезания мышц, вот эта пила обычно используется для вскрытия грудной клетки. Эта, покрепче, — для трепанации черепа.

— Все инструменты в крови, — торжествующе усмехнулся инспектор. — Забирайте труп, несите в кеб улики. Мы едем в участок составлять отчет. Преступление раскрыто. Мистер Холмс, мистер Уотсон, — он по очереди протянул нам руку. — Я отмечу, что Потрошитель разоблачен благодаря вам. Ваша помощь была бесценной…

— Не стоит благодарности, — задумчиво ответил Холмс. — Мы работаем не ради похвалы, а ради истины…

Я медленно шел по ночной улице, с удовольствием слушая, как эхом отдается от мостовой стук моих каблуков. Стояла тишина, город мирно спал — теперь можно было не бояться Джека Потрошителя. Наконец был спокоен и я. Спокоен и счастлив.

Добравшись пешком до своей приемной, я отпер дверь. Не зажигая света, ориентируясь по памяти, прошел в кабинет, из него — в крошечную гардеробную. Здесь, за задней стенкой одного из шкафов, пряталась потайная дверца в подвал. Я спустился по узкой лестнице. Оказавшись на месте, принялся зажигать все светильники. Снаружи их не будет видно, а мне надо много света…

Я очень устал. Приходилось тяжело работать в последнее время, но это того стоило. Мэри была бы мною довольна. Ведь все ради нее. Ради нее — и мечты…

Мечта лежала на столе, прикрытая шелковой простыней, под которой угадывались идеальные очертания. Мечту опутывали провода, подсоединенные к стоявшей в изголовье динамо-машине.

Достав из крошечного ледника в стене стеклянную емкость, наполненную питательным раствором, я поставил ее на стол, немного полюбовался воплощением жизни. Потом обернулся к своему созданию. Оно было прекрасно. И сегодня все должно было получиться.

— Стойте на месте, доктор Потрошитель, — раздался хрипловатый голос за спиной.

Похолодев от ужаса, я сунул руку в карман, резко обернулся…

На кресле в углу сидела миссис Джонсон и целилась в меня из револьвера.

— Не стоит, Уотсон, — сказала она голосом Шерлока Холмса. — Вы же знаете: я стреляю лучше.

— Вы…

Все потеряно, с отчаянием осознал я. Мечта, к которой я шел много лет, никогда не осуществится. Ничего не будет, все зря… На меня снизошло ледяное спокойствие — чувство смертника, человека, которому нечего терять.

— Вы этого не поняли? Как же еще я мог узнать о существовании Мэри Сноуфилд? Вы так ничему и не научились, Уотсон. А ведь пытались со мной тягаться…

— И это неплохо выходило, — огрызнулся я. — Ни одной улики на местах убийств вы не нашли. Я досконально изучил ваш метод.

— Да, — согласился друг, увы, теперь бывший. — Зато я вычислил вашего сообщника.

— С некоторым опозданием. Кстати, как вы на него вышли?

— Случайно, надо признать. На фабрике, где работала Энн Смит, припомнили, что однажды девушка заболела и обратилась к доктору, который проводил бесплатные благотворительные приемы. В Лондоне этим занимаетесь только вы. Я решил вас посетить, устроил маленький маскарад, а в кабинете сразу заметил: ваш помощник пишет левой рукой. Рыжие волосы легко спрятать, внешность просто изменить. Мысленно примерив на него черный парик и накладные усы, я получил портрет, который описывали очевидцы. Но ошибся, решив, что Захария Стоун и есть Потрошитель. Ведь девушек, убивали вы, Уотсон, а помощник лишь знакомился с ними и в подходящий момент завлекал в нужную подворотню.

Я кивнул.

— Почему же он стал соучастником Потрошителя? Безумие или жажда денег?

— Деньги, разумеется. Безумцы — народ ненадежный. Захария был здравомыслящим молодым человеком, мечтал о собственной практике, на это требовались средства. Но как вы поняли, что он не убийца? Мне казалось, я все так грамотно обставил…

— О да, весьма убедительно — для Хопкинса. И записка, и револьвер… Но вы ведь знаете, Уотсон, в свое время я изучал почерки, даже издал монографию на эту тему. Записку писали правой рукой, к тому же пытались изменить почерк. Да и револьвер лежал возле правой руки. А Захария, как и Потрошитель, — левша.

— Как досадно. Я торопился.

— Верно. Пока я был без сознания, вы успели убить Мэри, вырезать ее сердце, отвезти в лабораторию, потом добраться до Захарии, застрелить его, вернуться на Бейкер-стрит и лечь спать. Кстати, Мэри вы ведь занялись сами?

— Да, она была так похожа на мою жену, я не мог допустить, чтобы за нею ухаживал Захария. Получить ее оказалось нетрудно: она полностью доверилась доктору.

— Я несколько суток следил за Стоуном впустую. В вечер перед убийством он долго бродил по улицам, зашел в другой конец Лондона. Поняв, что и сегодня ничего не произойдет, я хотел отправиться восвояси. Но тут Захария вдруг ринулся на меня и ударил в лоб — думаю, кастетом.

— Это я дал ему такое поручение. Следовало обезвредить вас в решающую ночь. Заметьте: я настоятельно просил Захарию не переусердствовать.

— Благодарю, Уотсон, я оценил ваше великодушие. Это был красивый ход. Пожалуй, вы почти переиграли меня.

— Я предупреждал, Холмс: не стоит злоупотреблять кокаином и морфином. Это отрицательно сказалось на ваших дедуктивных способностях.

— В конце концов я ведь вас нашел, — слегка обиделся Шерлок Холмс.

— И как же это получилось, я могу узнать?

— Подозрения появились после второго убийства. Но вы мой лучший друг и настоящий джентльмен, Уотсон: черт возьми, легче было простить вам несколько смертей, чем оскорбить несправедливым обвинением. К тому же левша Захария сбивал меня с толку, а вы всегда все делаете правой рукой. Однако на всякий случай я отправил телеграмму профессору Уоррену Гаррисону. Помните такого?

— Преподаватель, у которого я учился хирургии. Теперь все понятно.

— Вчера профессор наконец прислал мне ответ. Вы — переученный левша, Уотсон. Такие люди могут выполнять все работы правой рукой, и лишь во время самых важных занятий задействуют левую. Для вас важнее всего, безусловно, хирургия.

— Да, все так, — я горько рассмеялся. — Очень жаль, Холмс, что вы отказались от кокаина именно сейчас… Но что ж… проигрывать надо с достоинством. Где же инспектор Хопкинс, констебли?

— В участке, вероятно, — небрежно бросил Шерлок Холмс. — Пожинают лавры, а возможно, даже возлежат на них.

— Но…

— Не случится ничего непоправимого, если полиция узнает правду чуть позже, — глаза Холмса заблестели. — В том, что вы и есть Потрошитель, я окончательно убедился, когда получил по лбу от Захарии. Но очнувшись, решил направить Хопкинса по ложному следу. Очень уж хотелось самому взять вас с поличным. Теперь же… Вам необходима исповедь, а я желаю знать все подробности эксперимента. Так расскажите, друг мой, ради чего вы пошли на убийства?

Сердце замерло, потом снова забилось, учащенно и радостно. Я не верил своему счастью. Неужели мне выпал еще один шанс осуществить мечту?

— Расскажу. Но только с условием: вы позволите мне завершить начатое.

Шерлок Холмс сдвинул на затылок вдовий чепец и поощрительно махнул рукой, тем не менее продолжая держать меня на прицеле. Торжествуя, я подошел к столу, эффектным жестом сдернул простыню.

Она была прекрасна. Нежное лицо, белокурые волосы, взятые у Мэри Сноуфилд. Совершенное, сильное тело — скелет металлический, суставы заменены шарнирами, вместо плоти деревянный корпус, кожу имитировал тонкий слой фарфора. Покрытие верхней части туловища еще не было установлено, и взгляду открывался сложный механизм: шестерни, винты, червячные передачи — все это опутано змеевиками золотых трубок с питательной жидкостью. В левой стороне груди, там, где у людей положено быть сердцу, находился платиновый сосуд, пока пустой. Холмс с любопытством разглядывал мое великолепное творение.

— Механический человек. Точная копия вашей жены. Лицо отлито с посмертной маски?

Я кивнул, достал из стеклянного сосуда сердце Мэри Сноуфилд, благоговейно вложил его в платиновое вместилище. Еще чуть-чуть, и оно забьется, перегоняя по золотым венам питательную жидкость, заменяющую кровь. Классическая наука сольется с оккультной, человеческие органы сроднятся с механизмами, и ко мне вернется моя Мэри.

— Разрешите выразить вам восхищение, Уотсон. Я понял, что органы нужны для какого-то медицинского эксперимента, но не догадывался о его масштабах. В восемьдесят восьмом вы тоже конструировали такого человека?

— Я только пробовал. Тогда я сделал предложение Мэри, и она рассказала мне о своей неизлечимой болезни. У бедняжки было белокровие. Я решил создать для Мэри новое тело — более сильное, более здоровое. Но это был лишь эксперимент. Он не удался.

— Вот почему убийства прекратились в ноябре восемьдесят восьмого — тогда вы женились и уехали из Лондона. Решили больше не ставить опытов на людях?

— Я не переставал трудиться над этой задачей. Но после фиаско понял, что недостаточно проработал теорию…

— Кстати, Уотсон, ведь тогда вы действовали без помощника?

— Тогда я справлялся сам, с проститутками было проще.

— Тоже прятались под париком и накладными усами?

— Изменять внешность я научился у вас, Холмс.

— А письма в полицию — не более чем уловка для отвода глаз, — улыбнулся мой друг.

Беседуя, я не переставал работать. Залил в платиновые сосуды с органами питательную жидкость. Установил на место грудную клетку. Надел на Мэри платье.

— Думаю, в первый раз вы потерпели неудачу, потому что взяли не те органы, — предположил Шерлок Холмс.

— Это была одна из главных ошибок. Сначала я пытался воссоздать женские функции, но потом понял: это не главное. Физическая сторона любви низменна и грязна, а моя милая жена прежде всего была мне другом и собеседником. Я не хочу больше оскорблять ее плотским грехом. По этой же причине сейчас, создавая вместилище для нее, брал органы у невинных девушек, а не у проституток.

— Легкие тоже оказались не нужны в этой схеме, полагаю? Вряд ли механический человек может дышать.

— Да. Но теперь я учел прошлые заблуждения и создал идеальное существо.

— Органы вашей жены не годились из-за болезни, поэтому вам пришлось снова решиться на убийства.

— Увы, Холмс, вы правы: тело и внутренности бедной Мэри были изъедены белокровием.

— Нельзя ли было обойтись одной девушкой и взять у нее все необходимое?

— Сейчас так трудно найти абсолютно здорового человека. У одной была в порядке печень, у другой — почки, у третьей — сердце… Ну а мозг я просто изъял у самой сообразительной.

— А благотворительные приемы были придуманы лишь для того, чтобы подобрать подходящих жертв… Как я и говорил, во всем этом есть своя логика. Но, Уотсон, я не могу понять одного: что общего эта кукла имеет с Мэри? Даже если вам удастся совершить чудо и каким-то образом оживить это… тело, оно не станет вашей женой. Оболочка механическая, внутренности принадлежат другим женщинам.

— Вот над этой задачей я и бился шесть лет!

Я поставил посреди лаборатории маленький крутящийся столик, водрузил на него хрустальный шар.

— Стол для спиритических сеансов, — произнес Шерлок Холмс. — Так вот кто такая леди в белом, — он поклонился светлой дымке, которая колыхалась в углу комнаты. — Здравствуйте, миссис Уотсон. Вы что-то хотите сказать мне?

— Призраки не могут говорить с людьми, Холмс.

— Но я уверен: миссис Уотсон не вошла бы без серьезной причины ночью в комнату к постороннему джентльмену. А я никак не мог разглядеть лица призрака, очень уж оно эфемерно. Мне следовало раньше догадаться, хотя бы по тому, как вы на нее смотрели.

— Вы поняли, что я тоже вижу призрак?

— Разумеется. По движению ваших глаз. Честно говоря, сначала я принял миссис Уотсон за галлюцинацию, вызванную злоупотреблением морфина. Но когда увидел, как вы следите за ее перемещениями, предположил, что это дух одной из убитых девушек. Как я понимаю, ваш спиритуализм вызвал миссис Уотсон из… где там положено находиться духам?

— Признаю: я где-то допустил оплошность и не сумел вернуть Мэри в обитель мертвых. Но сейчас это уже не имеет значения. Я проведу ритуал и помещу душу в механическое тело. Мэри снова будет со мной.

— Интересно посмотреть, — Шерлок Холмс удобнее расположился в кресле в предвкушении зрелища.

Я уселся за стол, погрузился в транс, повторяя обращение к духу жены и прося его войти в новое тело. Но Мэри почему-то не торопилась, я чувствовал ее нежелание. Наконец, после долгих усилий, мне все же удалось преодолеть сопротивление духа. Белая дымка пролетела через лабораторию, повисла над механической оболочкой, потом медленно словно бы впиталась в нее. Я вскочил, подбежал к динамо-машине. Крутанул ручку — раз, другой… Раздался треск, над телом выгнулась синяя дуга. Но больше ничего не произошло, Мэри не пошевелилась. Дух снова покинул тело и парил в воздухе.

Мысленно приказывая себе быть спокойнее, я вернулся к спиритическому столику и повторил все сначала. Транс — обращение — погружение духа в тело — динамо-машина… Напрасно, душа не хотела оживлять оболочку.

— Нужно все делать одновременно, Уотсон! — воскликнул Шерлок Холмс. Он сунул револьвер за корсаж, подхватил пышные юбки, добежал до динамо-машины и схватился за ручку. — Скомандуете, когда крутить!

В третий раз проделав все манипуляции, я махнул за секунду до того, как дух проник в тело. Шерлок Холмс азартно завертел ручку, тело Мэри окуталось голубым сиянием…

— Стоп! — крикнул я.

Мой друг остановил динамо-машину. Тут же по комнате пронесся порыв ветра. Прозвучал жалобный стон, захлопали двери, погасли все лампы.

— Уотсон, не хочу ставить под сомнение ход вашего эксперимента, — раздался в полной темноте спокойный голос Шерлока Холмса. — Но вы уверены, что все идет по плану?..

Я смотрел на светящиеся пятна, которые одно за другим выступали на стенах. Они стали приближаться, постепенно оформляясь в женские фигуры. Энн Смит, распяленный в немом крике рот которой был полон червей. Эмма Боулд в платье, пропитанном кровью. Абигайль Мэйсон — девушка, у которой я взял мозг. И наконец Мэри Сноуфилд, ее дух был так мало похож на милое кроткое существо, которое я знал…

Призраки подступали к нам, протягивая руки, — то ли умоляя о помощи, то ли угрожая расправой.

— Если не ошибаюсь, Уотсон, это духи ваших жертв, — невозмутимо заметил Шерлок Холмс. — Что они здесь делают, хотел бы я знать?

Я не ответил. Мое внимание было приковано к механическому телу. Света от призраков хватало, чтобы увидеть: оно едва заметно пошевелилось. Беспорядочно задергались пальцы, поднялись веки, открывая глаза из голубого стекла. Мэри медленно села на столе.

— Посмотрите, Уотсон… — сказал Шерлок Холмс, доставая револьвер. — Теперь появились и проститутки.

Из темноты выходили женщины, убитые мною шесть лет назад. Мэри Энн Николз, Энни Чапмен, Элизабет Страйд… От них веяло могильным холодом и запахом разложения. Призраки понеслись вокруг нас в молчаливом хороводе.

— Что вы там говорили про окно в мир мертвых, Уотсон? — спросил Холмс. — Полагаю, самое время его закрыть.

Плеч коснулись ледяные ладони, трупная вонь сделалась невыносимой. Но я был не в силах оторвать взгляда от Мэри, которая двигалась ко мне.

— Отпусти… — прозвучал бесстрастный голос.

Губы на фарфоровом лице оставались неподвижными, но сложный механизм в горле производил голос. Голос души:

— Отпусти, дай мне покой…

Я опустился на колени:

— Но почему, дорогая? Останься со мной. Ведь я сделал все это ради тебя…

— Отпусти, — шелестело механическое горло.

— Уотсон, ваша супруга определенно хочет уйти, — заметил Холмс, отбиваясь от призраков, которые пытались утащить его в темноту. — Думаю, именно это она пыталась сказать и мне. Отпустите миссис Уотсон, может быть, тогда и окно закроется. У нас еще гости. Я вижу солдат в мундирах афганской кампании… А вон там — три пожилые леди. Их вы тоже убили?

— Неудачные операции в молодости, у каждого врача есть свое кладбище, — смущенно признался я.

— Отпусти, если любишь, — молила Мэри.

Это было выше моих сил. Я поднялся, крутанул ручку динамо-машины, потом подошел к спиритическому столику, взглянул в хрустальный шар и шепнул:

— Уходи…

Белое облачко вырвалось на свободу и растаяло в воздухе. Механическое тело, лишенное души, рухнуло на пол. Разлетелись в стороны осколки белоснежного фарфора.

С тихими рыданиями призраки исчезли.

— Наконец-то, — облегченно выдохнул Шерлок Холмс, — как хотите, Уотсон, а я предпочитаю иметь дело с любыми ворами, мошенниками, убийцами — лишь бы они были живыми.

Я опустился рядом с телом Мэри. Погладил изуродованное фарфоровое лицо и заплакал.

— Держитесь, Уотсон, — Шерлок Холмс подошел, хлопнул меня по плечу.

— Я ничтожество, Холмс. Я не сумел вылечить жену, а теперь не смог уговорить ее вернуться. Мечтал хоть раз обыграть вас, но так и остался вашей бледной тенью. Думал, что совершаю великое открытие, но ничего не вышло. Доктор Уотсон — неудачник, вечный номер два…

— Полно, полно, друг, — Холмс, подобрав юбки, уселся рядом, достал клетчатый носовой платок, протянул мне. — Вы правильно сделали, отпустив душу Мэри. Этим вы доказали свою любовь. И неудачником вас никак не назовешь. Вы не обыграли меня, но обыграли полицию, совершили преступление века. Уверен, оно навсегда останется в памяти потомков. Что касается бледной тени… Шерлок Холмс в последние годы был невозможен без доктора Уотсона. Кто бы увековечил мои подвиги? К тому же вы талантливый биограф и писатель, что доказывают ваши гонорары и моя растущая известность.

— Где же полиция, Холмс? Я так устал…

Мой друг отвел взгляд и тихо произнес:

— Да, вы устали, Уотсон. Вы совсем не спали в последнее время. Вам надо отдохнуть.

— По-моему, я болен, Холмс. Мне плохо.

— Конечно, вы больны. Больны ваши нервы, болен мозг, больна душа. Ей не пошли на пользу все эти убийства. Вы безумны, Уотсон. Но я вас вылечу.

— Каким образом?

— У меня есть отличное лекарство, просто панацея, — сказал Шерлок Холмс, поглаживая револьвер. — Позвольте на этот раз мне быть доктором…

Три месяца спустя

Мы сидели в гостиной на Бейкер-стрит, дымя сигарами и наблюдая в окно за кружением первых снежинок.

— Надо сказать, вы выглядите лучше, Уотсон, — одобрительно заметил Шерлок Холмс. — Поправились, поздоровели.

— Сон наладился, — кивнул я.

— Вот видите, мое лечение идет на пользу!

— Холмс, могу я задать вам один вопрос?

— Вы можете задать мне много вопросов, Уотсон.

— Почему вы все же не выдали меня инспектору Хопкинсу?

— У полиции уже есть убийца.

— Но справедливость требует…

— Справедливость ничего не требует, Уотсон. Она, как обычно, молчит. Нельзя сказать, что я допустил оговор невиновного. Захария Стоун был соучастником Потрошителя. К тому же он мертв. Вряд ли его волнуют дела земные…

Мой друг замолчал, выпустил клуб ароматного дыма, задумался о чем-то, небрежно держа сигару. Я смотрел на его чеканный профиль, и на душе становилось теплее.

— Спасибо, Холмс.

— О, не стоит благодарности, Уотсон. Всегда говорил, что интересуюсь процессом поиска истины, а не мифической справедливостью. Истину я установил, сообщать ее полиции — не мое дело. Здесь у меня свой интерес: я не мог потерять лучшего друга.

— Дружить с Джеком Потрошителем… Вы безумец, Холмс.

— Как и вы, Уотсон. Но мы обязательно вылечимся. Впрочем, это не имеет никакого значения для наших новых расследований, которые, несомненно, еще будут.

В комнату вошла миссис Хадсон с подносом, принялась сервировать стол:

— Чай, джентльмены.

Движения ее были идеально точны, гладкое лицо ничего не выражало. При каждом шаге раздавалось едва слышное скрипение шарниров.

— Приятного аппетита, джентльмены, — миссис Хадсон поклонилась и вышла.

— Все время терзаюсь сомнениями, правильно ли мы поступили с нашей уважаемой домохозяйкой, — сказал я, проследив за нею взглядом.

— Лечение обходится недешево: покупка морфиновой настойки на двоих стоит немалых денег, да и кокаин подорожал. Теперь мы хотя бы экономим на аренде квартиры, — спокойно ответил Шерлок Холмс. — К тому же нельзя было допустить, чтобы девушки погибли зря и эксперимент не получил завершения. И вы помните, Уотсон: в последнее время бедняжка была совсем плоха.