Чëрная звезда

РАДОСТЬ СОЛНЦА ^{Андрей Кокоулин}

Когда Аджай привел к каменным ступеням крыльца девчонку лет двенадцати-тринадцати в грязно-зеленом сари, Даблдек только вздохнул.

— Ты хочешь оставить ее у нас?

Аджай поклонился.

— Да, сахиб.

Он упал на колени, потянув девчонку за собой.

Даблдек, наоборот, поднялся. Прабхакар, бородатый, насупленный, постелил на широкие перила открытой веранды белую ткань, и владелец поместья поставил на нее локти.

— Она говорит по-английски?

— Совсем немного, сахиб, — Аджай коснулся лбом земли.

— Откуда она?

— Бардхаман. Там волнения. Оттуда бегут многие.

Даблдек кивнул.

— Да, я знаю.

Он посмотрел на рододендроны, посаженные слева и справа от особняка и расцветшие пышными красными цветками, затем перевел взгляд на девочку. Непокрытая голова, черные волосы уложены в косу, тонкая ниточка пробора. Грудь едва оформилась. Кофточки-чоли под сари нет.

— Почему она пришла сюда, Аджай?

— Она шла куда глаза глядят.

— Ты подобрал ее здесь?

— Нет, сахиб, по дороге в Калькутту.

Высоко в небе, справа от солнца, висела точка воздушного шара.

— Ну и шла б она… в Калькутту.

— Я знаю, что вы добрый господин, сахиб, — Аджай снова приложился лбом к земле. — А у нее нет ни родственников, ни кого-нибудь, кто смог бы за нее заступиться.

Даблдек взял со стола чашку из тонкого, почти прозрачного фарфора, прищурился, глотнув, покатал на языке послеобеденный чай с молоком.

— Переведи ей, — сказал он Аджаю, чувствуя, как влажнеют от пота виски. — Обещает ли она слушаться и беспрекословно выполнять мои указания?

Аджай кивнул и, обращаясь к девочке, перевел сказанное на хинди. Ответа Даблдек не услышал, но Аджай сказал:

— Да, она обещает, сахиб.

— Что она умеет?

— В ее деревне выращивали рис и хлопок.

Даблдек помолчал. Пряно пахнущий Прабхакар придвинулся к нему с перекинутым через руку платком. Белое на ослепительно-белом. Даблдек, кивнув, взял платок и промокнул им лоб и щеки.

— Где ее родители? — спросил он.

Аджай замялся.

— Сахиб…

— Аджай, — сказал Даблдек, — ты еще ни разу не давал мне повода усомниться в твоей верности. Повторить вопрос?

— Они убиты, — грустно сказал Аджай.

— Англичанами?

— Да, сахиб.

Даблдек не ожидал иного. Отдав платок и чашку Прабхакару, он спустился с веранды к стоящим на коленях просителям. Скрипнул под туфлями песок. Короткая тень, пометавшись, обреченно замерла под ногами.

Солнце. Убийственное солнце. Как мираж, как мечта мелькнули перед внутренним взором дождливые, мрачные улочки Сохо.

Электрический свет. Паровые омнибусы. Механическая лошадь Атомик выигрывает первые скачки. Где это все, где? За тысячи морских миль.

Даблдек присел на корточки.

— Апна нам чоти ларки ка хэ? — коверкая хинди, спросил он девочку.

Он был уверен, что произнес верно. Но Аджай все равно шепнул, поясняя. Девочка подняла на Даблдека черные глаза. В них не было ни страха, ни тревожного ожидания участи. Но что-то мерцало там, на дне, потаенное.

— Дивья. Дивья Чаттерджи.

У девочки был очень мягкий, ласковый голос.

— Вот что, — сказал Даблдек. — Я возьму тебя работником в свое поместье, Дивья. И, надеюсь, мне не придется жалеть о своем решении. Настоятельно рекомендую забыть о прошлой жизни и о ненависти к моим соотечественникам. Аджай покажет тебе, где что находится. Первое время будешь помогать Ратне на работной кухне, затем я придумаю, как тебя лучше использовать. Переведи!

Он поспешил спрятаться в тень веранды, пока Аджай объяснял девочке правила ее новой жизни.

— Согласна? — спросил Даблдек, когда Аджай замолчал.

— Да… сахиб, — сказала девчонка.

Пауза между словами была едва заметна, но уловил ее не только Даблдек, но и верный Прабхакар.

— Я прослежу за ней, сахиб, — сказал он.

— Будь добр.

Так в поместье «Радость солнца» появилась Дивья Чаттерджи.

Неделю Даблдек не справлялся о девочке, занятый на джутовых и чайных плантациях, а также на строительстве чайной фабрики. От «Уайта и сыновей» прибыли паровые сушилки и измельчители листа, их надо было хотя бы определить под навес, пока не возвели крышу. Строительство двигалось ужасно медленно, индийцев постоянно приходилось подгонять, а их лень и бестолковость Даблдек проклял десять тысяч раз. Но боги у них были иные, и христианские проклятия не имели над ними власти. Помогала плетка Прабхакара. Когда он вставал на строительной площадке, в дхоти и в рубашке с красной каймой, шудры вдруг превращались в трудолюбивых и понятливых рабочих. А щелчок плеткой поднимал не только пыль, но и скорость перемещения всего вокруг.

Убедившись, что стены фабрики наконец пошли в рост, Даблдек на паровой коляске вернулся в поместье. Погода стояла сухая. Солнце старалось испепелить мир. Думалось, что когда-нибудь это ему удастся.

По пути Даблдеку встретился конный отряд, вяло трусивший в сторону Калькутты, окутанной дымами, но все же слабо похожей на Лондон. Через седло одного из солдат была перекинута женская фигурка в темном сари. Фигурка напомнила ему о Дивье.

Аджай встретил с докладом.

Фунты собранного чая, фунты высушенных джутовых волокон, поощрения и наказания, текущие расходы, количество закупленных мешков риса на следующий месяц, почты из метрополии нет, счет в банке пополнился, видимо, рассчитался Гертмюллер, последний груз отправлен клипером «Толливер».

Веранду освещали керосиновые лампы. За кругами желтого света царила тьма. Со стороны дома для работников и слуг доносилось пение, кто-то негромко постукивал на барабанах-табла.

Даблдек ел сочную свиную отбивную и делал вид, что внимательно слушает.

— Аджай, — сказал он, — а что там с девочкой, которую я приютил? Она справляется?

— Да, сахиб, — подозрительно быстро ответил Аджай.

Даблдек качнул головой.

— Аджай, Аджай…

Слуга опустил глаза.

— Ей тяжело, сахиб, она еще маленькая для работы на кухне, а Ратна почему-то невзлюбила ее и не дает роздыха.

— Почему же?

Даблдек провел ножом, отрезая от отбивной тонкую полоску. Мясо горело во рту. Индийцев следовало бить по рукам, когда они тянутся к специям.

— Она говорит, что у Дивьи черное сердце и что мы еще с ней наплачемся.

Даблдек запил мясо вином.

— Завтра приведи ее в дом, — сказал он Аджаю. — Думаю, прислуживать мне будет легче, чем мыть сковороды.

— Хорошо, сахиб.

Даблдек посмотрел в темноту, не торопясь отпускать слугу.

— Скажи мне, Аджай, — медленно проговорил он, — стоит ли мне ожидать неповиновения? Я слышал, севернее Бардхамана сожгли несколько английских хозяйств. Мне предложили разместить у себя два взвода сикхов для моей же безопасности.

Аджай упал на колени.

— Сахиб…

Его лоб привычно коснулся земли. Воистину, подумал Даблдек, падать ниц — любимое занятие индийцев.

— Я слушаю тебя, — сказал он.

Служанка подлила вина ему в бокал.

— Вы — добрый хозяин, сахиб, — сказал Аджай. — Если наказываете, то справедливо. Если злитесь и бьете, значит, есть за что. Люди привыкли к нормам и рабочим часам. У них есть одежда, еда и крыша над головой. Есть время для молитв и воскресенье. В других поместьях живут куда как хуже. Чего им еще желать?

Даблдек провел пальцем между шеей и воротом рубашки. Жарко. Тьма загустела, теряя всякие оттенки.

— И больше ты не хочешь ничего добавить?

— Два дня назад приходил человек из раджбанси, назвался Викрамом Вакшьявани, говорил, что у него есть земли на востоке, говорил, что каждому даст надел и установит низкий налог. Говорил, что работать они будут только на себя, а не на англичан.

— М-да… — Даблдек взмахом руки отпустил служанку. — Дурное прошлое ничему не учит людей. А я еще помню восстание сипаев, принцессу Лакшми… Казалось бы, десять лет, а как вчера…

Он поднялся и заходил по веранде из стороны в сторону.

— На месте индийцев я бы радовался, что могучая Великобритания взяла их под свое крыло. Что сама королева Виктория спасла их от разграбления Ост-Индийской Компанией. Они, по сути, стали частью европейской цивилизации. Да, на правах меньших и зависимых компаньонов, но не все и не всегда дается в жизни сразу. Я, третий сын своего отца, приплыв сюда, не имел за душой и фунта! Ты слышишь, Аджай?

Слуга на мгновение оторвал лицо от земли.

— Да, сахиб.

Свет лампы обрезал его фигуру по плечи. Все, кроме шеи и головы, увенчанной тюрбаном, пряталось во тьме.

— Мы несем вам газовый и керосиновый свет новой жизни, — сказал Даблдек. — Кто вы были, Аджай? Дикари, едва покинувшие джунгли. А что вы имеете сейчас? Километры железных дорог, паровозы, текстильные фабрики, станки и паровые машины. Дирижабли! Ты знаешь, что строятся две водородные станции для того, чтобы их заправлять? Каждый месяц дирижабли будут летать из Дели в Джайпур. Кто это все сделал? Мы, англичане! Справедливо ли, что мы берем за это плату? Справедливо ли, что мы пока не считаем вас равными? Определенно. Как брахман не равен кшатрию, а вайшьи — шудрам. Но если это неравенство варн вечно, то в будущем, я считаю, обученные, принявшие английский порядок индийцы вполне могут стать с нами на одну ступеньку развития. Надо только работать, а не ныть и не сетовать на свою участь. Ты понимаешь, Аджай?

— Да, сахиб.

— Я надеюсь, ты растолкуешь это моим работникам. Свободен.

Стоило Даблдеку отвернуться, Аджай пропал во тьме.

Дивья появилась в господском доме утром. Все в том же, правда, вымытом и заштопанном сари. В волосах — простенькое украшение. Даблдек не знал точно, как оно называется. То ли джумри, то ли тика. То ли вообще шрингар-патти. Но красивое, с камешками.

Аджай привел девочку, когда в особняке раскрыли окна, наполняя комнаты свежестью. Один из слуг закончил подстригать Даблдеку усы, и он, разглядывая себя в подставленном зеркале, длиннолицего, с выпуклым лбом, тяжелой челюстью и светло-голубыми глазами, подумал, что должен производить впечатление. Настоящий белый сахиб. Уверенный, строгий, справедливый.

— Тебе надо переодеться, — сказал он Дивье. — Это английский дом, женская прислуга здесь ходит в платьях и передниках.

Аджай перевел. Дивья, сложив ладони, поклонилась.

— Да, сахиб.

Смотрела она в пол, и Даблдека укололо раздражение.

— Дивья, — сказал он. — Посмотри на меня.

Девочка подняла голову.

— Я могу надеяться, что ты не совершишь никакой глупости? — спросил Даблдек, принимая жилет из рук слуги.

— Да, сахиб.

— Ситха тебе все объяснит.

Даблдек смотрел на девочку в упор, пока на смуглых щечках Дивьи не появился смущенный румянец.

— Аджай, ты займешься с ней английским, — сказал он, поднимаясь.

— Да, сахиб.

— Ситха!

Полная индианка в европейском платье, фартуке и с чалмой на голове, пахнущая всеми специями мира, застыла в дверном проеме.

— Да, сахиб.

— Сегодня завтрак мне подаст Дивья, — сказал Даблдек. — Теперь она будет твоей помощницей.

Ситха смерила девчонку взглядом.

— Как скажете, сахиб.

— И переодень ее.

— Пошли со мной, — Ситха взяла Дивью за руку.

Они, поклонившись, удалились. Даблдек застегнул жилет, поправил манжеты сорочки, вспоминая, как лежали складки сари, подчеркивая тонкую детскую фигурку, на мгновение зажмурился и тряхнул головой.

— Какие-нибудь происшествия, Аджай?

— Нет, сахиб.

Смуглокожий слуга поправил Даблдеку завернувшийся ворот.

— А на севере? Есть какие-то новости?

— Говорят, туда послали два пехотных полка. А еще в Гапхондотти, к западу отсюда, видели паровые машины с пушками.

— Да, похоже, все серьезно.

— И много людей идет из окрестностей Шантипура в Калькутту.

Даблдек в белых легких брюках, в белой сорочке и бежевом жилете пересек прихожую, полную цветочных гирлянд и мебели из сандала, и, хмурясь, вышел на веранду.

Под крышу задувал ветерок, но обманываться не стоило — через полчаса солнце выжмет из него всю прохладу.

— Мне нужна карта, Аджай.

Даблдек присел на скамейку, давая Ситхе возможность застелить стол скатертью.

— Где Дивья? — спросил он индианку.

— Малати подгоняет ей платье.

Морщинистые руки разгладили ткань, одернули, поставили в центр кувшинчик с лимонной водой.

— Хорошо, — кивнул Даблдек. — Я жду ее со своим завтраком.

Он откинулся на резную спинку, наблюдая, как Прабхакар обходит границы поместья, пропадая за рододендронами.

— Вот, сахиб.

Карта развернулась перед Даблдеком. Выпущенная королевским картографическим бюро три года назад, она пестрела давними пометками. Аджай придерживал ее за края, пока палец хозяина плыл по плотной бумаге и находил Калькутту, а затем Бардхаман и Шантипур.

— Ты видишь? — спросил Даблдек.

— Да, сахиб.

— Мы в центре треугольника, — Даблдек постучал ногтем. — Если восставшие двинутся на Калькутту, боюсь, нам придется защищаться.

— Но мы находимся в стороне от дорог.

Даблдек усмехнулся.

— Разве твоим соотечественникам нужны дороги, Аджай?

— Но два бенгальских полка…

— Это всего лишь полторы тысячи человек. И я не думаю, что восставшие, наученные прошлым горьким поражением, будут искать с ними открытого противостояния. Впрочем, об этом мы поговорим после.

Даблдек заметил в дверях Дивью и перебрался за стол.

— Ты свободен, Аджай, — сказал он.

Слуга свернул карту и поспешил к сборщикам чая, готовящимся идти на плантацию. По ступенькам крыльца степенно поднялся Прабхакар, и Даблдек неожиданно ощутил неприязнь к пузатому сикху. Делить время, проводимое с Дивьей, ему не хотелось ни с кем.

— Все в порядке, сахиб, — сказал Прабхакар, застывая в поклоне.

Даблдек кивнул, спиной, затылком ощущая движение девочки. Шаги босых ног, шелест ткани, постукивание камешков украшения.

Дивья возникла справа от него, в светлом платье с белоснежным фартуком, слегка мешковатом, видимо, сколотом по фигуре булавками. Звякнул серебряный поднос. Любуясь девочкой искоса, Даблдек дождался, когда тарелка с овсяной кашей опустится перед ним, и только затем позволил себе повернуть голову.

— Обернись вокруг себя, — сказал он Дивье.

Повинуясь его жесту, девочка неуверенно переступила ногами. Она была удивительно хороша. Тоненькая, грациозная. Жирный мерзавец Прабхакар смотрел во все глаза.

— Тебе сошьют новое платье, — сказал Даблдек, смиряя прилив болезненной, до слабости, нежности к маленькой индианке. — Это тебе велико.

Подрагивающими пальцами он заложил салфетку под горло. Сердце билось о ребра, словно в поисках выхода.

— Я идти? — спросила Дивья.

— Нет, — Даблдек взялся за ложку. — Будешь прислуживать.

Он поздно сообразил, что в овсяной каше не должно быть никаких вкраплений, ни черных, ни серых, ни коричневых. А когда на языке взорвалось огненное ядро и рот распахнуло будто от подожженной внутри газовой горелки, соображать, собственно, было уже поздно.

— О-о-о!

Карри!

Вытаращив слезящиеся глаза, Даблдек распрямился над столом. Дьявол! Где? Где же!? Ага! Схватив кувшинчик с лимонной водой, он в несколько глотков осушил его до половины и упал обратно, казалось, дыша горячими углями.

Прабхакар хищно навис над Дивьей. Пальцы его сомкнулись на узких плечах.

— Погоди, — остановил его Даблдек.

Он допил воду и утер глаза.

Вот тебе и благодарность! За всю его доброту и хорошее отношение. Вся Индия такова! Дикие загорелые обезьяны, а не люди!

Даблдек посмотрел на девочку. Нежность превратилась в ноющую обиду.

— Зачем? — спросил он.

Дивья улыбнулась и промолчала.

— Дашь ей десять плетей, — сказал Даблдек Прабхакару. — Но смотри, не перестарайся.

— Слушаюсь, сахиб, — кивнул сикх.

Он повлек девочку с веранды.

— И Аджаю — пять плетей, — догнал его холодный голос хозяина.

После обеда Даблдек планировал выехать в Калькутту. Хотелось присмотреть склад под лишние объемы чая и прицениться к местному текстилю, который, по слухам, входил в моду в метрополии. Но сбыться этому было не суждено. Аккурат к концу ланча, когда Даблдек, думая о коварной Дивье, цедил чай, в белом дыму на паровом броневике прибыл капитан со взводом королевских стрелков.

Броневик, оставляя ребристые следы, развернулся у ворот. Кузов его ощетинился «энфилдами». Из кабины вылез подтянутый молодой офицер в пробковом шлеме и, с интересом оглядываясь, прошел к особняку.

Даблдек встретил его на крыльце.

— Чем могу быть полезен?

Офицер посмотрел на выросшего за плечом владельца бородатого индийца и, чуть твердея глазами, представился:

— Капитан Френсис Китчнер, сэр. С конфиденциальным делом.

— На броневике?

Капитан позволил себе улыбнуться.

— Всего лишь проверка проходимости. Машина новая, с новым усовершенствованным котлом. По хорошей дороге — десять миль в час!

— Прошу!

Даблдек провел Китчнера в кабинет. Капитан оглядел сандаловую отделку, занавеси и ковры, щелкнул по носу чучело леопарда и расположился на массивном, устроенном у окна диване.

— Смотрю, вы даете много вольности индийцам.

— Разве?

Даблдек занял кресло сбоку от дивана.

— Они шастают у вас по поместью, как тараканы.

— Они на меня работают, сэр.

Капитан посмотрел в окно на застывшего у крыльца Прабхакара.

— Работают. Пока в один день не решат перерезать вам горло, — сказал он, расстегнув верхние пуговицы на красном мундире. — У меня предписание: занять поместье и приготовить из него наблюдательный и оборонительный пункт.

В его руке появился узкий конверт коричневой бумаги.

— Чье предписание? — спросил Даблдек, не торопясь брать конверт.

— Генерала Симмонса, действующего по поручению генерал-губернатора и вице-короля Индии лорда Ричарда Бурка. В случае разрушений вам будет положена компенсация.

— Разрушений? Значит, возможны и разрушения?

— Да, сэр, — кивнул Китчнер.

Даблдек взял конверт и, вскрыв его, пробежал короткий текст глазами. «Дорогой сэр! — значилось там. — В связи с угрозой восстания подразделения Британской армии будут размещены в границах ваших владений. Прошу оказывать им всяческое содействие. Генерал Симмонс».

— Черт-те что! — сказал Даблдек.

Китчнер пожал плечами.

— Мы можем эвакуировать вас в Калькутту.

— Я предпочитаю остаться в своем хозяйстве, — холодно ответил Даблдек.

— Как вам угодно. Но индийцев, как вы понимаете, придется или выселить, или запереть в помещениях. Много ли их у вас?

— В особняке — шесть человек прислуги, и три сикха во главе с Прабхакаром — моя, скажем так, охрана. В доме для работников — до полусотни человек. Но часть из них вечером уходит в свои деревни.

— Как вы понимаете, я не могу позволить им бродить по позициям, — сказал Китчнер, поднимаясь. — Кроме того, среди них могут быть сочувствующие или — того похлеще — родственники восставших. В этой Индии каждый может оказаться чьим-нибудь родственником.

— И где вы намереваетесь поселиться? — спросил Даблдек.

— Здесь, — просто ответил Китчнер.

— В моем кабинете?

— Зачем же? Думаю, у вас найдется для меня комната.

Капитан шагнул к двери.

— Постойте, сэр, — Даблдек снизу вверх посмотрел на Китчнера. — Что вообще происходит?

На мгновение лицо Китчнера утратило твердость и уверенность.

— Не знаю, сэр. Но оба полка, кажется, разбиты. Мне отдан приказ взять под контроль дороги на Калькутту и держать их, сколько возможно. Бегущие индийцы говорят о стаях обезьян и гигантской синей женщине с четырьмя руками…

— Что?

— Я думаю, это какой-нибудь механизм…

— У индийцев? Не смешите меня.

— Да, сэр. Год назад индийский подводный корабль потопил броненосец «Нортамберленд». Двенадцать моряков спаслись.

— Господи!

— Об этом особо не распространяются, сэр. Так что вполне возможно, что это какая-то механическая статуя. Но ничего! У меня под командованием артиллерийская батарея в четыре пятнадцатифунтовых орудия и четыре шестидюймовых гаубицы, а поместье очень удачно расположено на небольшом возвышении.

Весь оставшийся день Даблдек наблюдал, как прибывшие артиллеристы вырубают рододендроны и ставят походные палатки. Солнечный свет струился на цветки и шлемы, блестел на лезвиях лопат и лафетах гаубиц, выступал пятнами и каплями пота. Паровой трактор, одеваясь белыми клубами, ровнял площадки.

Индийцев, кроме прислуги, Аджая и Прабхакара, заперли в доме для работников. В последний момент Даблдек пожалел выглядывающую из дверей Дивью и взял с собой в особняк.

— Ты поняла, почему я наказал тебя? — спросил он девочку.

Дивья улыбнулась.

— Ты поняла? — повторил Даблдек.

— Ты любить… — сказала Дивья.

Даблдек сглотнул, меняясь в лице.

— Нет.

— Ты любить наказывать.

Он рассмеялся. Облегченно. Вымученно. Идиотски.

— Прибавляй «сахиб» в конце каждой фразы. Я не люблю наказывать, я вынужден наказывать. Потому что без наказания нет порядка.

Перевести было некому.

Они встали в двадцати шагах от крыльца, наблюдая, как под командованием Китчнера двое инженеров-воздухоплавателей у каменной стены ограды с помощью водородных газобатарей через клапан надувают воздушный шар. Светлая, схваченная веревками ткань вспучивалась и рвалась в небо. Рядом, будто от нетерпения, подрагивала корзина.

— Когда вы ожидаете восставших? — крикнул Даблдек Китчнеру.

Капитан повернулся, взгляд его зеленоватых глаз сконцентрировался на девочке.

— Сегодня вечером, — сказал он. — Или завтра утром.

— Уже?

— Вы думаете, они медлительны, как черепахи? — Китчнер покинул воздухоплавателей и, обойдя свежую земляную насыпь, оказался рядом с Даблдеком.

Дивья сделала маленький шаг назад.

— Какая славная девочка.

Офицер присел. Даблдеку захотелось ударить его коленом — слишком уж мертвые были у Китчнера глаза.

— Как тебя зовут? — спросил капитан, поймав девочку за оборку платья.

— Она не говорит…

Даблдек не успел сказать: «…по-английски».

— Дивья. Дивья Чаттерджи, — наперекор ему раздался тихий детский голос.

Китчнер улыбнулся Даблдеку.

— Ты очень красивая, — подергал он оборку, снова переключив внимание на девочку. — Ты отсюда? Кажется, я тебя где-то видел.

— Она отсюда, — сказал Даблдек.

— А может из Бардхамана? Я был в Бардхамане две недели назад, когда все началось. Там, в небольшом местечке, в полумиле к западу, есть железная колонна. Говорят, ее оставил Рама перед возвращением на небо, чтобы народ Индии вызвал его в случае большой беды. И эти ушлые индийцы зачем-то приспособили к ней электрический провод и подключили динамо-машину. А сотни две девочек и женщин сидели вокруг колонны и как будто вызывали дьявола. И пока мы не разогнали их, порубив большинство… — Китчнер прищурился. — Так ты из Бардхамана?

Дивья посмотрела на Даблдека. Он чуть качнул головой: молчи, девочка.

— Ну же, — поторопил Китчнер, — ты ведь из Бардха-мана?

— Я…

Даблдек замер.

— Я жить «Радость солнца», — сказала Дивья и просунула сухую ладошку ему в пальцы. — Это мой сахиб.

В доме Даблдек поспешно отпустил руку девочки и вытер влажные пальцы салфеткой.

Все, кто мог, глазели на приготовления военных. Фырканье и лязг паровых машин, гудки, стук поршней вызывали тревожный звон стекол.

Воздушный шар взмыл на двадцатифутовую высоту. Дно привязанной к нему корзины покачивалось в нескольких дюймах над землей. Однако два якоря и тиковое бревно не давали шару окончательно презреть тяготение Земли. Рядом была вкопана громоздкая катушка с канатом. Газобатареи стояли под тентом.

Гаубицы, задрав короткие рыльца, смотрели в выцветшее небо. Возле них возились расчеты, то подсыпая землю, то подворачивая колеса и лафет. Поодаль, в углублениях, покоились саржевые мешки с порохом, прицеп с запасом гранат и ядер стоял у стены на месте площадки, которую когда-то Даблдек намеревался сделать крикетной.

Пушки обустраивали за границей поместья, на склонах. Оттуда тоже взвивались клубы пара и раздавался машинный грохот.

От мелькания красных мундиров рябило в глазах.

В другое время Даблдек испытал бы гордость за соотечественников, которые слаженной работой и деловой армейской суетой, британским порядком подтверждали свое превосходство над индийцами да и, пожалуй, над всеми остальными народами. Но в голове его прокручивались цифры убытка и часы, необходимые для будущего возвращения поместью привычного, демилитаризованного вида.

Всюду были посты. Паровую коляску Даблдека приспособили для расчистки зарослей, мешающих артиллеристам.

Ближе к вечеру с ужасающим свистом в поместье въехала повозка, со всех сторон обшитая броневыми листами и с пушкой за коротким щитом.

Солнце, умирая, плеснуло на небеса кровью, и этот закат, торжественно-мрачный, полный кипения огня, поселил в сердце Даблдека тревогу.

Он вдруг решил срочно покинуть «Радость солнца».

— Я уезжаю, — сказал он Прабхакару, собирая саквояж. — Позови Аджая и Дивью.

— Слушаюсь, сахиб.

Сикх исчез, а Даблдек занялся бумагами, отделяя нужные от ненужных, словно агнцев от козлищ. Купчая, расписки Стенфорда и Маклоя, отчеты по чаю, банковские документы и векселя, письма от отца и братьев, бухгалтерская книга, счета от «Парберри и компании», благодарность от городской администрации, выписки из книг грузового учета. В процессе сортировки он не сразу заметил, что и Дивья, и Аджай какое-то время уже находятся в кабинете.

— Так, — сказал Даблдек, покашляв, — думаю, в поместье скоро будет жарко. В смысле, будут стрелять…

Он смотрел только на девочку, руками уминая в нутро саквояжа нужные листы.

— Вы поедете со мной.

— Да, сахиб, — склонил голову Аджай.

Дивья промолчала.

— Дивья, — Даблдек щелкнул застежкой, — ты поняла? Мы едем в Калькутту.

Девочка улыбнулась.

— Она придти и туда, — сказала она.

— Кто?

Аджай сквозь зубы произнес что-то на хинди. Дивья плюнула в его сторону.

— Кали, — сказала она. — Вы все умереть.

Аджай бухнулся на колени.

— Не слушайте ее, сахиб!

Даблдек прищурился.

— И я умереть?

— Англичане умереть, — кивнула Дивья. — Мы вызвать Кали.

Она рассмеялась громко, вызывающе. Даблдек ударил ее по щеке. Обиженно стукнули камешки украшения.

— Ты должна добавлять «сахиб»! — крикнул Даблдек. — Поняла? Я — твое будущее! Господин, хозяин, жизнь, наконец!

— Умереть! — прошипела Дивья.

Что-то в сердце Даблдека сломалось.

— Прабхакар! — позвал он и, когда сикх появился на пороге, еле сдерживаясь, сказал: — Свяжи ее. Она поедет со мной в Калькутту. Как рабыня.

— Нет, — сказал Китчнер, — никто никуда не поедет. Поздно.

Было темно. У палаток жгли костры. Поблескивал, ловя отсветы, металл гаубиц. Мрачный багрянец не сходил с неба. Даблдеку подумалось, что это не что иное, как предвестие конца света. Глупые мысли.

— Почему? — спросил он.

Китчнер посмотрел на него как на слабоумного.

— Вы разве не слышите?

— Чего не слышу? — удивился Даблдек, прижимая к груди саквояж.

Он замер.

Легкая щекотка возникла в районе пяток — оказывается, земля мелко подрагивала и гудела. А затем до слуха Даблдека сквозь привычные звуки индийской ночи донеслось отдаленное ворчание, перебиваемое ленивыми стукотками. Несколько напряженных мгновений, и он сообразил — стрельба. Пушечная и ружейная.

Господь всемогущий!

— Слышите? Так что никто и никуда, — повторил Китчнер. — Я до последнего не хочу выдавать позиции.

— Это где уже?

— Это впереди. И, возможно, сзади.

— Но ведь ночь!

— Я не знаю! — заорал Китчнер. — Идите в дом, сэр.

— А вот эта женщина, механическая…

— Заткнитесь, сэр.

— Но погодите… как же… вы должны…

Капитан развернулся и, игнорируя возгласы Даблдека, пропал во тьме.

Ночью никто не спал.

Земля содрогалась все сильнее. Фитили свечей дергались, гоняя тени по углам и потолку комнаты. Даблдек кутался в плед на кожаном диване и то соскальзывал в дрему, полную неясных видений и прозрачных нитей, то выныривал из нее, с трудом соображая, где он и что с ним. В саквояже, поверх бумаг, лежал револьвер. Аджай стоял у окна, подсвеченного отблесками костров и, кажется, за всю ночь ни разу не пошевелился. Связанная Дивья хихикала на кушетке и что-то шептала. После ее слов все больше мрачнел Прабхакар.

— Что она говорит? — вскинулся Даблдек после очередной фразы на хинди. — Скажите мне. Мне нужно знать!

— Она сумасшедшая, сахиб, — буркнул сикх.

— Аджай, скажи.

Молодой слуга обхватил себя за плечи.

— Она говорит о Кали, сахиб. О том, что чувствует ее, чувствует ее гнев, что меч ее еще недостаточно обагрен кровью иноземцев.

— Кали — это прошлое, — проговорил Даблдек. — Даже если из нее сделали механизм.

— Это не механизм, сахиб.

— А что? Статуя? Восставшие тащат статую богини за собой? Они настоящие безумцы! Вот уж не ожидал такого слепого поклонения!

Даблдек расхохотался.

— Это не статуя, — тихо сказал Аджай.

— Как не статуя?

Даблдек умолк. Даже под пледом ему вдруг сделалось холодно. Если не статуя, закрутилось в его голове, то что? Неужели они подразумевают нечто…

— Умереть, — произнесла Дивья. — Все умереть.

— Заткните ее кто-нибудь! — крикнул Даблдек истерично. — У нее — поганый язык!

— Нет, сахиб, — печально качнул тюрбаном Прабхакар, — нельзя заткнуть голос шакти Шивы, как нельзя перекрыть Ганг.

— Идти. Она идти, — засмеялась Дивья.

— Я сейчас застрелю ее! — Даблдек задергал застежку саквояжа.

Снаружи внезапно вспыхнула стрельба, звонко лопнуло одно из стекол, вскрикнув, упал на пол Аджай. Головнями разлетелся один из костров, брызнули искры, какие-то подвижные, вертлявые тени, покрутившись, перепрыгнули через стену, ограждающую поместье, и пропали в ночной тьме. Даблдеку почему-то привиделся у одной из теней длинный, заворачивающийся колечком хвост.

Прабхакар, потянув саблю из ножен, выбежал из комнаты.

— Куда? — запоздало крикнул Даблдек.

— Хануман, сахиб, Хануман!

— Какой Хануман?

Но Прадхакар его уже не слышал.

Даблдек беспомощно огляделся. Постанывая, ворочался Аджай.

— Какой Хануман? — спросил его Даблдек.

— Бог-обезьяна, сын ветра.

— Откуда? Это что? Разве это возможно?

— Это Индия.

— К дьяволу! — воскликнул Даблдек, поднимаясь. — Ничего этого нет! Ничего! Я не верю! Какая-то бессмыслица! Хануман! Кали истребляет англичан!

В дверях он столкнулся с Китчнером.

— Вы живы?

— Жив, как видите.

Лицо капитана было в крови, клок волос у виска выдран, один глаз закрылся, и вообще зрелище он представлял из себя жуткое.

— Все плохо? — спросил Даблдек.

Китчнер оскалился.

— Пропали два инженера и еще семь человек. И четыре трупа. Связи с орудиями на склонах нет. Какие-то твари… — он поморщился, прижав ладонь к голове. — Даблдек, вы мне нужны.

— Зачем?

— Подниметесь на шаре.

— Я?

— Не бойтесь, не высоко. Я размотаю канат, чтобы вы поднялись чуть выше особняка. Мне нужен хоть какой-то корректировщик огня. Правее, левее, недолет, перелет.

— Говорят, это Кали…

— Мне без разницы, кто это, — решительно сказал Китчнер. — Даже если там, в Бардхамане, у них получилось с помощью какой-то дьявольщины оживить свои поделки. Пока есть порох и ядра, сэр, мне, честно говоря, наплевать.

Даблдек оглянулся в комнату.

— Аджай, присмотри за Дивьей. Ты понял?

Затем он внушил себе, что услышал в ответ: «Да, сахиб».

Она была около сорока футов ростом.

Кали. Богиня с голубой кожей. Как если бы особняк Даблдека имел не два, а четыре этажа. Худая, четырехрукая, она медленно брела через джунгли, изредка взмахивая кривым мечом. Солнце обливало ее липким рассветным багрянцем, заставляя кожу искриться, будто рыбью чешую.

Даблдек подумал, что она не похожа на механизм. Но другой версии он боялся. В дыхании ветра ему чудился смех Дивьи.

Воздушный шар висел прямо над особняком — его слегка снесло с первоначального места. Дно корзины опасно продавливалось, и Даблдек так и видел, как проваливается вниз в треске сплетенных волокон.

— Что там? — крикнул Китчнер.

Сверху он казался маленьким и беспокойным.

— Идет! — напрягая горло, ответил Даблдек и приставил к глазам бинокль.

— Расстояние?

— Я думаю, около двух тысяч ярдов.

— Направление?

— Градусов на пятнадцать влево от особняка.

Обернувшись, Даблдек увидел, как по команде Китчнера артиллеристы подвернули гаубицы, расположенные в небольших углублениях. Наводчики приникли к измерительным трубкам. Слаженная работа расчетов пробудила в нем слабую надежду.

Он снова поймал Кали в окуляры бинокля.

Движения богини были замедленно-плавны. Она покачивалась. Направо-налево. Взмах меча срезал кроны. Рядом с ней, на открытых участках, муравьями копошились индийцы. Или это были обезьяны? Зеленовато-коричневые джунгли рассыпались, раздавались в стороны. Стаи птиц описывали большие круги в небе.

— Не механическая, нет, — прошептал Даблдек.

Он видел чудовище, древнее, уродливое, безжалостное, лишь в силу дремучести и страха выбранное индийцами предметом поклонения. Еще есть Шива, Вишну, кажется, Яма. Хануман! Конечно, он забыл Ханумана. Всех ли их вызвали? Все ли они восстали? Или каждому нужна железная оболочка?

Залп гаубиц Даблдека оглушил.

Смертоносный металл пробуравил пространство. Шар дернулся, корзина подскочила, саквояж, зачем-то прихваченный, шлепнулся с лавки на дно.

Несколько мгновений Даблдек раскрывал и закрывал рот, затем сообразил, что надо же посмотреть, куда попали снаряды. Он поймал бинокль за ремень.

Два снаряда легли правее Кали, один недолетел, взметнув вверх фонтанчик ветвей и листьев. Четвертый канул безвестно.

Нет, подумал Даблдек, это все не правильно. Я вижу мираж, игру воздуха и солнца. Будущее за нами. Правь, Британия! Подлые индийцы!

Мысли его смешались.

Он обнаружил вдруг, что дрожит. Весь, от кончика носа до пяток. Такой страх он испытывал всего раз, в детстве, когда, нырнув в пруд, увидел утопленника в мутноватой илистой воде. Глаза мертвеца были открыты и белёсы, а скрюченные пальцы, казалось, тянулись к Даблдеку, чтобы утащить его на глубину.

Жалко, что он не умер тогда. Ах, как жалко!

Даблдек зажмурился и сполз на дно корзины. С земли донеслось какое-то звяканье, хрипы, звериное уханье. Грянул одинокий выстрел.

Даблдек начал было молиться, но скоро понял, что слова его напрасны.

Кали приближалась. Она вырастала, высилась в древесном треске и рокоте собственного дыхания. Шаги ее порождали утробный гул.

Даже с закрытыми глазами Даблдек видел ее гневное лицо и синие груди с коричневыми сосками. Ближе, ближе.

«Как же так? — думалось ему. — Как же они не понимают собственной глупости? Вместо того, чтобы держаться прогресса, они оживляют собственное кошмарное прошлое! Воистину, мы мало их наказывали. Воистину, британец должен быть злее и беспощаднее, поскольку ему с высоты его цивилизационного ро…»

— Сахиб, — раздался детский голос.

Даблдек вздрогнул.

В одну их щелей корзины он разглядел лежащего на земле Китчнера с мертвым, запрокинутым лицом, а в другую — фигурку в зеленом сари.

— Дивья! — он перегнулся через борт, рискуя выпасть. — Дивья, спаси меня! Я же был хорошим хозяином!

Звонкий смех был ему ответом.

Девочка пробежала мимо мертвых британских солдат по запятнанному кровью песку к катушке с канатом.

— Жить? Умереть? — крикнула она.

— Жить!

— Тогда не возвращаться!

В ее руке золотой рыбкой сверкнул нож.

Канат был толстый, но Дивье хватило нескольких мгновений, чтобы его перепилить. Воздушный шар, получивший свободу, рванул вместе с Даблдеком вверх.

Вознесшееся над особняком грубо склепанное, железное лицо Кали, мелькнув, утянулось вниз, сжалась в точку Дивья, в кривые черточки превратились трупы, поместье, уменьшаясь в размерах, быстро заплыло сплошным зелено-коричневым растительным ковром, и у Даблдека осталось только солнце.

Скоро шар отнесло к океану, и слабый хлопок револьверного выстрела потерялся среди стремящихся к индийским берегам волн.