Чëрная звезда

РУКА ПОЛКОВНИКА ^{Карина Шаинян}

Клочья тумана ползли над загаженной мостовой, путались в ногах, как живые. Они напоминали полковнику Вильямсу о мертвых джунглях, где среди белесых стволов растут только мхи, лишайники и россыпи бледных, чуть светящихся в сумраке, тонконогих грибов. Погибшие деревья в клочьях облезающей коры подпирают серое небо, корни уходят в черные лужи, пахнет гнилью и нефтью. Их отряд еле вырвался из неожиданной стычки с дикарями и укрылся в этих странных горах, куда не решались заглядывать туземцы. Вильямс трясся от лихорадки, раненая рука воспалилась и почернела, и в полубреду казалось, что щупальца тумана — живые существа, печальные призрачные звери, мечтающие о ласке. «Ты веришь, что мы теперь прокляты?» — спросил тогда Сэнди. — «Нет». — «А я — верю…»

Полковник моргнул, и иллюзия рассеялась. Он снова шел по грязному переулку, такому узкому, что автомобиль пришлось оставить в квартале от места; впереди сквозь туман тускло светились огни порта. От предрассветной сырости заныла левая рука. Вильямс попытался на ходу потереть ее и вздрогнул, нащупав пустой рукав. Прошло много лет с тех пор, как полковник стал калекой, но привыкнуть к этому он так и не смог. Фантомные боли доводили до изнеможения; бром, морфий, гипноз — полковник перепробовал все, но мозг отказывался признать потерю. Однако в глубине души Вильямс знал, что ему повезло. Он оставил в тех горах всего лишь руку. Дружище Сэнди, такой веселый, такой надежный, такой храбрый Сэнди, потерял душу… Он так и не оправился с тех пор — как будто проклятие и в самом деле существовало. Сэнди покатился под уклон — и в конце концов Вильямс вынужден был…

Он поморщился. Снова взвыла сирена на далеком маяке — точно так же кричала в мертвых горах неизвестная птица. Полковник что-то пробормотал под нос, и его спутник приостановился.

— Ничего, ничего, — сказал Вильямс. — Так… воспоминания.

— Та история в Колонии? — спросил лейтенант, бросив быстрый взгляд на пустой рукав.

— Не важно, — отрезал Вильямс. — Лучше доложите еще раз, что здесь произошло. По телефону вы…

— Связь была очень плохая, — слегка покраснел лейтенант. — В два часа ночи был замечен катер. Как вы и приказывали, мы позволили им выгрузиться и проследили до склада. Нас заметили, началась перестрелка. С нашей стороны потерь нет; со стороны контрабандистов — один погибший, пока не опознан, остальным, к сожалению, удалось уйти…

— Растяпы, — холодно бросил полковник.

Ему вдруг стало нестерпимо скучно. Стоило выдергивать его из постели, справились бы сами. Вильямс снова попытался растереть пустой рукав и зашипел сквозь зубы. Если бы не рука… Вряд ли доктор Купер позвонит, подумал он. Всего лишь мелкий жулик, пудрящий мозги приличным людям и вымогающий деньги. Но если позвонит…

Дальше он думать не стал.

— Сюда, — тихо сказал лейтенант, приоткрыв дверь в полуподвал и выпустив облачко горячего затхлого пара, пахнущего зверинцем.

Доктор Купер был одним из приятелей Полины — одним из тех, кого полковник никак не мог одобрить. Его дочь водилась с кем попало — с богемой, с какими-то безумными изобретателями, инженерами и механиками. Все они были оборванцы в свитерах, вечно голодные, крикливые, с лохматыми непокрытыми головами; носились с сумасшедшими прожектами, нюхали кокаин на публике, никогда не платили долгов — но при этом полагали себя джентльменами. Все они были нигилистами, и все поголовно поддавались одной моде за другой — чем глупее и вычурней, тем лучше.

Рядом с дочерью полковник терялся. Вид современных барышень удручал Вильямса, но их образ мысли расстраивал его еще больше. К законопослушности и благоразумию отца Полина относилась с презрением. Ее манил риск, ее привлекали разрушители основ. Иногда Вильямс думал, что Полина стыдится его — старомодного и замшелого блюстителя закона. Полковник боялся старости и боялся потерять дочь. Он ненавидел приятелей Полины всей душой — и заискивал перед ними…

С сомнительным доктором Полина познакомилась на костюмированной вечеринке, где положено было изображать человеческие пороки. Купер (в костюме милосердия) тут же овладел всеми ее мыслями. Услышав, что отец Полины — калека, страдающий фантомными болями, Купер тут же предложил свои услуги: «совершенно бесплатно, моя дорогая, ради науки; пусть только старичок оплатит материалы». Была зима; сырость, промозглый ветер и холод сводили полковника с ума, и он часами не мог отойти от камина. Только поэтому он согласился встретиться с Купером.

Материалы влетели в копеечку; Вильямс вспомнил, как, стоя посреди захламленной лаборатории, с отвращением рассматривал результат: медную, в грубых заклепках руку с выпуклыми сочленениями, которые кое-где уже подернулись зеленоватой патиной.

— Это же протез, — констатировал полковник очевидный факт. Почему-то это развеселило Купера; он радостно захихикал, так что его жидкие усики запрыгали над влажной губой, и жадно потер маленькие бледные руки, покрытые веснушками. Вильямс вдруг с отвращением понял, что доктор не так уж молод, — пожалуй, они ровесники.

— Да, пока это всего лишь очень сложный протез, — легко согласился Купер. — Чтобы он стал настоящей рукой, нужно снабдить его нервами. А для этого, Вильямс, их надо у кого-то изъять.

— Что значит — «изъять»? — хрипло спросил полковник.

— Не пугайтесь, — ухмыльнулся Купер. — Ничего такого противозаконного. Берем подходящего жму… тело, — быстро поправился он, увидев, как нахмурился пациент. — Берем в анатомическом театре подходящее тело — свежее, с неповрежденными членами. Желательно, чтоб человек умер насильственно или в результате несчастного случая — зачем нам больные, верно? И никаких родственников…

— По-моему, это противозаконно, — проговорил полковник.

— Бросьте, Вильямс, — раздраженно пожал плечами доктор. — В нашем городе есть много чего, что вроде как противозаконно, а на деле… Соглашайтесь!

— Я подумаю, — сказал полковник.

— Будьте наготове. Как только найдется нужный жмурик, я вам позвоню, — и тогда уже дело будет срочное.

Полковник Вильямс сердито пожал плечами. Что за авантюра! И зачем Полина втянула его в это?

— И когда будет подходящее… гм… тело?

— Может, завтра, а может, через месяц, — беспечно ответил Купер и выразительно посмотрел на часы. — Как только оно появится, я сразу вам позвоню. А теперь прошу меня извинить, работа не ждет…

Потирая руки, он принялся аккуратно выдавливать полковника из лаборатории и, как только тот оказался за порогом, быстро захлопнул дверь. Вильямс пожал плечами. Может, завтра, может, через месяц? А может, вообще никогда? Похоже, докторишка попросту надул его. Полковник подумал было, не потребовать ли у Купера вернуть деньги, но тут же оставил эту мысль: признаваться, что он стал жертвой такого примитивного обмана, было стыдно. Ну и поклонники нынче у дочерей, мрачно думал он; а как запретишь? Он с ужасом понимал, что не может управлять Полиной, не может повлиять на нее. Полковнику было страшно.

— Это что, груз?! — опешил Вильямс.

Они стояли в длинном коридоре. Тусклый свет газовой лампы едва освещал ряды клеток, вытянувшиеся по обеим стенам. Казалось, туман проник и сюда; в подвальном сумраке что-то шуршало, шелестело, и бесплотные струйки испарений, пахнущих мокрой шерстью, извивались, проникая сквозь частые решетки. Вильямс заглянул в ближайшую клетку и отпрянул: кто-то злобно зашипел в полутьме, вспыхнули желтые глаза и погасли, когда испуганное животное забилось в угол.

— Мангуст, — сказал лейтенант. — Мангусты, дикобразы, дикие коты и даже одна горилла. Но самое интересное… — он зашагал вглубь коридора и распахнул еще одну дверь.

— Похоже на мастерскую, — хмыкнул Вильямс, оглядывая помещение, заваленное инструментом и медными деталями. — Но что здесь делали?

Он прошел через комнату и отдернул штору, отгораживающую дальний угол. Его взгляд задержался на столе, покрытом неприятного вида темными пятнами. По углам свисали прочные ремни; рядом приткнулся столик на колесиках, на котором кто-то аккуратно разложил скальпели и хирургические сверла.

— Если позволите… — проговорил лейтенант. — У меня есть кузина… ну, троюродная кузина, мы с ней почти не видимся. Так она недавно завела себе собачку. Она как бы живая, но в то же время механическая. Кузина говорит — очень удобно и модно, собачка очень послушная и, извините, не пачкает… Хотя на мой вкус — полная жуть.

— Понятно, — процедил полковник. Он никак не мог оторвать взгляд от стола. Вот как, значит: берем дикое животное и превращаем его в нечто культурное и цивилизованное, понятное и предсказуемое. Нечто аккуратное и послушное… Когда-то полковник нес цивилизацию с оружием в руках; но он старомоден и смешон, его сменил хирург со скальпелем. Признаться, он уже тогда был старомоден и смешон…

Снова заболела рука. Да что ж такое, подумал Вильямс, что же это такое…

— А вот… — лейтенант склонился над нескладной кучей, лежащей в углу лаборатории, и отдернул брезент. Взглянул гордо, будто предлагая оценить трофей.

Пуля угодила Сэнди в висок. Его поросшее неопрятной щетиной лицо обрюзгло и покрылось глубокими морщинами; это было лицо пьяницы и преступника, каких Вильямс много перевидал за годы службы в полиции, — но в нем еще была заметна бесшабашность прежнего Сэнди. Удальца Сэнди; лучшего друга Сэнди, с которым так надежно в бою и так весело в увольнении; отставника Сэнди, постепенно спивающегося, якшающегося с дикарями, проворачивающего какие-то сомнительные делишки; изгоя Сэнди, которого надо бы выслать из Колонии, да только дома он тоже никому не нужен, но есть, спасибо современной науке, один способ…

— Вы в порядке, полковник? Полковник?

Вильямс вздрогнул.

— Животных сдайте в зоопарк, — распорядился он. — Тело — в морг…

— Вам нехорошо?

— Плечо болит, — сказал Вильямс. — Действуйте, лейтенант, вы справитесь сами. Прошу меня извинить… сами понимаете — возраст, — криво усмехнулся он.

Внешность Полины полностью соответствовала нынешней моде: высокая, почти бесплотная, с огромными, густо подведенными глазами на бледном лице, которые почти скрывала низко надвинутая шляпка. На этот раз Полина явилась в отцовский кабинет не одна — на длинной тонкой цепочке она вела какое-то животное. Полковник решил было, что это кот, но зверь оказался почти в два раза крупнее — рыжий в четких черных пятнах, гибкий, ушастый, со злыми зелеными глазами. Длинный хвост нервно хлестал по шелковому подолу. Медная пластина вставлена в череп, и проклепанный кусок толстой черной кожи прикрывает позвоночник. Мелькнул перед глазами стальной стол, покрытый пятнами, и исчез, стертый волной боли.

— Это еще что? — спросил Вильямс, болезненно морщась.

— Оцелот, — пожала плечами Полина. — Я назвала его Кропоткин.

— Молодец, — желчно проговорил полковник. — Пока я торчу в доках, моя дочь заводит контрабандное животное. Моя репутация…

— Ты слишком заботишься о своей репутации, пора бы ее подмочить, — небрежно бросила Полина. — Папа, мне нужны деньги.

— Хочешь новое платье? — безнадежно спросил полковник. Он знал, что улыбается, улыбается жалко и заискивающе. Дружище Сэнди… Тогда, в горах, Вильямс знал, что дома его ждет пухлая, розовая, агукающая Полина. Сэнди никто не ждал.

— Новое платье мне бы не помешало, — кивнула Полина, — но я не об этом. Я хочу записаться на курсы хирургических сестер.

Дружище Сэнди…

— Ты не будешь ассистировать этим мясникам, — хрипло проговорил Вильямс.

— Будущее за электричеством и хирургией, — отрезала Полина, с отвращением покосившись на его пустой рукав. Будто подтверждая ее слова, оцелот разинул пурпурную пасть и зашипел: — Так что насчет курсов?

Мерзко задребезжал телефон. Дадут ли отдохнуть сегодня?! Вильямс яростно схватил трубку.

— Полковник! — рявкнул он.

— Соединяю с доктором Купером, — ласково пропела барышня, и полковнику показалось, что эбонит трубки вмиг обратился в лед.

— Ну, Вильямс, у нас есть подходящий жмурик, — фамильярно заговорил доктор, — так что давайте приезжайте скорее, пока не протух.

— Я не…

— Давайте, полковник, не нудите! Вам рука нужна или нет?

Полковник Вильямс зажмурился. Будущее за хирургией… Взгляд, брошенный на пустой рукав… Презрение, сквозящее в каждом слове.

— Еду, — прохрипел он. — Ну, ты довольна? — спросил он, бросив трубку.

— Ты молодец, папочка, — пропела Полина. — Вот увидишь, все будет хорошо.

Вильямс посмотрел на оцелота — тот равнодушно щурился, привалившись к ноге хозяйки. Очень послушный и не пачкает… А Полина сама мечтает взяться за скальпель. А Сэнди…

Думать про Сэнди полковник не захотел.

Полковник сидел в библиотеке, освещенной лишь пламенем камина; его новая рука лежала на столе, как отдельная вещь — тяжелая, грубая, чужая, с почти черными суставами, покрытыми маслом. Отблески огня плясали по начищенной меди. Вильямс разглядывал ее с отстраненным интересом. Казалось, стоит присмотреться, и в щелях сочленений можно будет увидеть отвратительно-белесые нити, похожие на тонкие ножки выросших на мертвом дереве грибов. Стоит захотеть — и мозг пошлет импульс; побежит электрический сигнал, не различая, где нервы полковника, а где — неизвестного бродяги, чье тело Купер как-то раздобыл в морге. Синеватый свет забьется под медной оболочкой, запуская таинственный процесс, — и рука оживет. Можно сжать ее в кулак. Можно растопырить пальцы. Можно согнуть локоть, дотянуться до стакана с виски, поднести его ко рту… Можно не чувствовать больше фантомную боль и не вспоминать о мертвых джунглях. Их проклятие больше не властно над полковником.

Отличная рука, чудо современной науки. Сам того не сознавая, Вильямс ждал от нее подвоха.

Скрипнула дверь, и медная рука дернулась, будто готовая защищаться. Полковник вскинул голову. В библиотеку протиснулся полумеханический оцелот Полины. Постоял на пороге, нервно подергивая кончиком хвоста, перетек к камину и уселся спиной к огню.

— Брысь, — хрипло проговорил Вильямс.

Проклятая тварь возненавидела его с первого дня. Полковник постоянно чувствовал его злобный взгляд. Следы вмешательства хирурга вызывали у Вильямса дрожь отвращения. Он старался избегать мерзкое животное — но кот, будто нарочно, постоянно попадался ему на глаза.

— Брысь, — повторил Вильямс шепотом.

Он пошарил по столу, ища, чем бы запустить в широкую невыразительную морду, и вдруг механическая рука безвольно упала на колени. Полковник застыл, потрясенный своим внезапно открывшимся сходством с этим кошмарным существом. Его охватило сочувствие, смешанное со стыдом. Они оба были жертвами вивисектора… возможно, одного и того же.

Вивисекция, контрабанда… надолго теперь за это не сажают. Зачем Сэнди полез в безнадежную перестрелку? Вильямс вздохнул. Оцелот жмурился у камина, живое напоминание обо всем, что полковник хотел бы забыть. Он открыл было рот, чтобы подозвать кота, но оцелот вдруг выгнул спину дугой и зашипел, глядя куда-то за спину полковника. Вильямс резко обернулся.

Никого, лишь подвижные тени пляшут по темным панелям. Нервы. Всего лишь нервы.

Кот громко чихнул и отвернулся. Очень послушный и совсем не пачкает, Полина довольна. А он? Стал бы он стрелять в полицейских вместо того, чтобы отсидеть полгода?

Мысль была дикая, чуждая, — будто кто-то шепнул ее на ухо, дохнув горячо и влажно. Полковник почувствовал, как встали дыбом волоски на заледеневшей спине. Механическая рука тихо скрипнула, когда Вильямс утер мокрый от пота лоб. Пальцы дернулись сами по себе, скользнув по кадыку, и полковник отшатнулся, едва не упав. Она была неуправляема, эта механическая рука, чужие нервы, нервы «подходящего жмурика», жили собственной жизнью, не желая подчиняться новому хозяину. Рука ненавидела полковника Вильямса.

Он вдруг понял, что боится оставаться один. Оцелот щурился на огонь, подергивая хвостом. Преодолевая отвращение, Вильямс осторожно потянул за цепочку. «Кс-кс, — пробормотал он. — Идем к Полине. Идем к хозяйке, ну, ты, чучело электрическое…» Кропоткин неохотно встал и потащился за полковником, опустив голову. Сейчас он действительно походил на побитое молью чучело, забытое в провинциальном музее…

В комнате Полины было сизо от папиросного дыма. Тихо наигрывал граммофон. Увидев отца, девушка лениво отложила в сторону огромный том — полковник мельком заметил кошмарный рисунок голого выпотрошенного мужчины с бесчеловечной улыбкой на лице и, сглотнув, поспешно отвернулся.

— Вот, зашел поболтать перед сном, — неловко проговорил он в ответ на удивленный взгляд дочери. — Как твои дела?

— Хорошо, — ровно ответила Полина. — Спасибо, что спросил. Иди ко мне, Кропоткин…

Оцелот вспрыгнул на диван, и девушка запустила пальцы в густой пятнистый мех. Вильямс заметил, что она избегает прикасаться к механическим частям, и вдруг решился:

— Знаешь, не по душе мне это, — он помахал новой рукой перед собой. — Оно, конечно, достижение науки, доктор Купер твой молодец, но — неудобно. Глупо, знаю, — но поздновато мне новым фокусам учиться. Столько лет прошло… не привыкнуть уже. Завтра же ему позвоню.

— Не позвонишь, — мертво ответила Полина.

— Это почему? — опешил Вильямс. Раздраженный, он наконец набрался храбрости посмотреть на дочь прямо — и только теперь заметил, что глаза у нее мокрые и красные. — Да что ж такое? — испуганно спросил он.

— Доволен? — ядовито выкрикнула Полина. — Он исчез, исчез, и ты знаешь, почему! Он ученый… это подло — то, что ты сделал. Подло и низко… и он тоже… все вы сволочи… Ненавижу тебя, — низким голосом выговорила она. — Уйди, не хочу тебя видеть…

Вильямс задохнулся от гнева, но тут она уткнулась лицом в подушку и разрыдалась. Обмирая от ужаса и неловкости, полковник попятился и вывалился за дверь.

В затылок дохнуло горячим воздухом, пахнуло вдруг нефтью, плесенью, гниющими растениями. Словно в ответ, скрипнули пальцы механической руки, и Вильямс едва не застонал, услышав за спиной тихий, невыносимо знакомый смешок.

В управление полковник явился мрачнее тучи.

— Что по делу о контрабанде животных? — буркнул он и нахмурился, увидев растерянные лица. — Что, пристрелили одного несчастного и рады бездельничать? Дело не закрыто. Найдите сообщников… Кто-то ухаживал за животными, кто-то занимался вивисекцией. Найдите мне этого маньяка. Найдите торговцев этими… — полковник поймал на себе странные взгляды подчиненных и отвел глаза. Побарабанил пальцами по столу. — Делайте свою работу, черт возьми! — буркнул он.

— Мы ищем, но… Людей, сами знаете, не хватает, а важность дела… Главарь убит, животные в зоопарке, дела-то никакого нет, извините.

— Если мы не найдем вивисектора — газеты поднимут вой! — рявкнул Вильямс. — Общество защиты животных оборвало телефон, эти старые калоши мне проходу не дают!

Две карги, обеспокоенные судьбой бедных зверюшек, действительно нарисовались вчера в управлении, и Вильямсу лично пришлось убить полчаса, успокаивая растревоженных защитниц. Сейчас он был рад этому.

— Сумасшедшие старые девы…

— С титулами и связями в министерстве! — взревел полковник. — Операцией руководил лейтенант, не помню фамилию, он говорил, его родственница держит… — Вильямс с отвращением передернулся, — похожее существо. Расспросите его, узнайте, кто продавец.

А Полина выгуливает полумеханического оцелота по набережной, у всех на глазах. Полковник снова поймал чей-то недоуменный взгляд; один из полицейских открыл было рот, собираясь уже заговорить, но в последний момент стушевался.

— Ищите, — устало проговорил Вильямс. Репутация… Долг… Все отошло на задний план — сейчас полковник хотел только найти Купера, взять его медными пальцами за тощую немытую шею и трясти, пока докторишка не избавит его от этого пристегнутого к плечу монстра. А потом уже подробно расспросить о трупе, из которого этот маньяк извлек нервы…

Измученный бессонной ночью и бесплодным днем, Вильямс не ушел домой. Он задремал прямо за столом, в привычной, пропитанной бумажной пылью духоте своего кабинета, под мерный шорох, доносящийся из коридора: рабочий день закончился, и уборщики заступили на вахту. Шорк, шорк — такой успокаивающий, такой обыденный звук. Шорк, шорк — туземец механически скребет метлой, поднимая клубы липкой красной пыли… Еще пара дней, может быть неделя, и двор перед администрацией Колонии превратится в озеро жидкой багровой глины, дороги станут непроходимы, а живая изгородь покроется мелкими, лиловыми с желтым цветками, одуряюще пахнущими мятой. Но пока — есть только пыль и мертвые, покрытые рыжей коркой кустарники, обрамляющие двор.

Из смуглой спины торчит огромный, сверкающий на солнце металлический ключ, и Вильямс видит, как он медленно проворачивается в такт движениям.

— Как видите, результаты отличные. Он сразу возьмется за ум, вот увидите.

Полковой врач, ни лица, ни имени которого Вильямс не помнит, довольно потирает руки, и мозг спящего полковника услужливо подрисовывает ему хитрое усатое личико доктора Купера.

Шорк. Шорк. Вильямс не видит лица уборщика, не хочет видеть лица этого сутулого, низкорослого туземца.

— Мы все очень любим мистера Сэнди, — говорит врач, — но согласитесь, его последние выходки — это даже для Колонии слишком… Соглашайтесь! Этот юнец — гений, мистер Сэнди сразу станет очень послушным и перестанет пачкать.

Вильямс отворачивается и смотрит в выгоревшее до белизны небо.

— Как вы думаете, скоро пойдут дожди? — спрашивает он.

Через двор, ведя на цепочке полумеханического кота, с надменным лицом прошла Полина, холодно кивнула отцу: соглашайся. Вильямс хотел сказать, как любит ее, как вспоминал о ней, плавясь в адской жаре Колонии, как держался за эти воспоминания, но ключ в спине туземца провернулся с кошмарным скрежетом, заглушая слова. От неожиданности Вильямс дернул рукой, и суставы медных пальцев больно врезались в щеку.

Полковник открыл глаза и увидел прямо перед собой темные щели сочленений, в которых шевелилось что-то белесое и отвратительное, как черви. Держа механическую руку перед собой, он вскочил, опрокинув стул, и скорчился над корзиной для бумаг.

Когда желудок опустел, Вильямс, трясясь, как в лихорадке, вытянул из кармана платок и утер рот.

— Не было ничего подобного, — прошептал он сам себе. Не было никаких туземцев с ключами в спине, не было таких разговоров, ничего не было… Сэнди был болен, я обязан был…

Шорканье метлы стихло, и из коридора донеслись голоса. Истерический тенор требовал и скандалил; бас настойчиво, нудно гудел на одной ноте, возражая. Голоса приближались и вскоре скандалили уже под дверью. Полковник, морщась от гадкого вкуса во рту, раздраженно выглянул из кабинета.

— Что такое? — слабым голосом спросил он.

— Вот, — сердито заворчал дежурный полицейский, — говорю — приемные часы закончены, а он все рвется, говорит, к вам лично надо…

— Завтра… — начал было Вильямс и осекся, узнав бледную веснушчатую физиономию доктора Купера.

Бесцветные глазки доктора шарили по кабинету, не останавливаясь ни на секунду, и полковнику хотелось схватить Купера за тощие плечи и хорошенько встряхнуть. Вместо этого он откинулся на спинку кресла, стараясь держаться естественно. Механическая рука по-прежнему лежала на колене, как чужая, но теперь это почти не смущало Вильямса. Жалкий докторишка явился сам, и теперь полковник мог диктовать условия. Выглядел Купер скверно: лицо опухло, волосы всклокочены; его усы слиплись и больше прежнего походили на паклю. Полковник сдержанно усмехнулся.

— Итак, — произнес он.

Купер нервно облизал губы.

— Знаете, — торопливо заговорил он, — мы ведь с вами одновременно работали в Колонии… пусть и не сталкивались лично, но все-таки, можно считать, соратники по оружию… несли цивилизацию — как умели…

Полковник поморщился. Что за чушь он несет? К чему все это? Пытается таким образом вымолить прощение?

— Вы даже однажды направили ко мне пациента, — почти шепотом произнес Купер и, покосившись куда-то в угол, поджал губы.

— Не припомню, — надменно ответил полковник. — Но вот о ваших пациентах хотел бы побеседовать.

Жалкий вид доктора внезапно приободрил Вильямса, паника, разъедающая нутро с тех пор, как Купер установил протез, отступила, и полковник вспомнил о долге. Возможно, он не единственная жертва маньяка. Возможно, еще многие несчастные, поверив в посулы, мучаются сейчас с неуправляемыми и даже опасными механическими конечностями…

— Вы должны помнить, — проговорил Купер. — Вы…

— Совесть не позволила бы мне отправить кого-либо к такому шарлатану, как вы.

Купер внезапно ухмыльнулся и выпрямился, вновь превратившись в прежнего самоуверенного наглеца.

— Полковник, совесть — всего лишь рудимент, и вы сами это знаете и как можете боретесь с этими иррациональными импульсами, — проговорил он лекторским тоном. — Но вы слишком сентиментальны и старомодны, вот и приходится подправлять себе память. Вы, в сущности, тот же дикарь, уж извините. Я же — человек современный, цивилизованный, рациональных поступков не стыжусь, так что могу вам напомнить.

Вильямс издал невнятный звук, и Купер с мерзкой улыбочкой продолжал:

— Однажды ко мне в клинику поступил пациент с бредом, осложненным алкоголизмом. Бедняга считал, что он проклят. По распоряжению администрации Колонии я провел небольшую операцию, которую прежде испытывал лишь на дикарях. Результат полностью устроил меня… а администрацию не интересовал, судя по тому, что его ни разу никто не навестил. Так что я решил, что имею право воспользоваться навыками пациента, которые могли быть мне полезны. Видите ли, уже тогда я понимал, что догматики вроде вас — прошу прощения, полковник, — не одобрят мои исследования, а жить, знаете ли, на что-то надо… Я счел особым образом подготовленных зверушек неплохим источником дохода — и не ошибся. Пациент стал мне отличным помощником — в этом я не ошибся тоже… да и позже пригодился…

Купер вдруг сник и снова стал походить на испуганную крысу — будто забыл на миг, зачем явился в полицию, а теперь снова вспомнил.

— Понятно, — процедил Вильямс, глядя в стол. Рисунок полированного дерева походил на расплывшиеся глинистые дороги. Дожди начались на следующий день после того, как Сэнди отправили на юг Колонии, на лечение к чудо-доктору, и продолжались полгода. Полковник бессмысленно провел пальцем по темной прожилке. Спросил бесцветным, наигранно-светским тоном:

— Помните джунгли неподалеку от поселка, где вы обосновались? Дикари считали это место проклятым.

— Теперь там каучуковая плантация, — пробормотал Купер. Вильямс рассеянно покивал. Спохватился:

— Так зачем вы так рвались ко мне на прием, доктор? Что за срочность? Вы вообще в курсе, что я обязан вас арестовать?

К изумлению Вильямса, Купер вдруг мелко, истово закивал. Его бесцветные глазки снова забегали, мокрые губы тронула трусливая, заискивающая улыбка.

— Собственно, я пришел сдаваться, — проговорил он. Полковник крякнул.

— Внезапные муки совести? — поинтересовался он.

— Я же мелкий преступник, верно? — тихо и быстро проговорил Купер. — Одиночка мне не положена.

— Учитывая добровольную явку, залог…

— Умоляю, — прошептал Купер и нервно оглянулся.

Только теперь полковник догадался заглянуть доктору в глаза — и увидел в них ужас и безумие.

Дом слишком велик, думал полковник, блуждая из полутемной столовой в библиотеку, оттуда — в гостиную, в комнату Полины, пустую и холодную, снова в библиотеку, и механическая рука двигалась впереди — вместе с его телом и все же отдельно. Дом был слишком велик для него одного, а дочь он уже потерял… Ее отобрали у него. Ты сам ее у себя отобрал, подсказывал внутренний голос, мы несли в мир цивилизацию, помнишь? Пожинай плоды. Я не этого хотел, шептал Вильямс. Я не хотел. Полина… Сэнди… Купер в камере, в компании уголовников, и, наверное, доволен. Может быть, даже спасен, слепое орудие, функция, лишенная совести, — а значит, и вины. Вильямс не хотел знать, что могло так напугать циничного доктора, но — знал. Он чувствовал этот знакомый насмешливый взгляд. В доме было слишком жарко, и это было не сухое доброе тепло каминов и печей. Воздух был влажен и пах нефтью и белесыми, светящимися в темноте грибами.

Рука дернулась, и полковника внесло в библиотеку. Он едва не споткнулся о растянувшегося на коврике Кропоткина — кот обратил на него презрительный взгляд, так похожий на те, которые бросала на отца Полина, и зашипел. Вильямс замер посреди комнаты, чувствуя, как трясется каждая жилка, как толкается в горло сердце. В библиотеке нечем было дышать, но тело полковника будто покрывала корка льда.

— Сэнди? — прошептал он. — Сэнди… не надо.

Вильямс не хотел оборачиваться, но рука, как буксир, потянула его за собой.

Сэнди стоял, привалившись к книжному шкафу. Он чуть сгорбился, засунув руки глубоко в карманы; прядь спутанных волос падала на лоб. Он был точно таким же, каким полковник видел его последний раз, — потрепанный, потертый жизнью, но еще сохранивший знакомые черты насмешливого храбреца, которого Вильямс когда-то так любил. Глаза Сэнди скрывал полумрак, и полковник видел только его улыбку, застывшую улыбку холодной злости.

— Ну, здравствуй, Вильямс, — сказал Сэнди, и по спине полковника потекла ледяная струйка пота. — Здравствуй, дружище.

Шипение кота перешло в тихое утробное рычание. Полковник шевельнул онемевшими губами.

— Зачем ты здесь? — едва выговорил он. — Ты… не должен.

— Ты все такой же, Вильямс, — ухмыльнулся Сэнди. — Все такой же добропорядочный и непреклонный. Как тогда, когда вынудил меня выйти в отставку.

— Я был должен, — проговорил полковник. — Ты был не в себе, и я…

Боже, подумал он, чувствуя, как волосы шевелятся на голове, боже, я спорю с мертвецом. Вильямс не мог отвести взгляд от затененного лица; краем глаза он видел, как оцелот забился под кресло.

— Тебя не может быть, — прохрипел он, но Сэнди лишь дернул плечом.

— Ты отобрал у меня карьеру, деньги, репутацию, — размеренно продолжал он. — Я бился с проклятием один на один, а ты делал вид, что его не существует. «У тебя разыгралось воображение, Сэнди, ты слишком слабовольный, Сэнди»… В конце концов ты отобрал у меня душу. Ты — не злые туземные духи. Ты.

— Я не…

— Брось. Ты отсиживался в тепле, как всегда, но это ничего не значит. Ты всегда смотрел на меня свысока и твердил о том, что мы несем в мир цивилизацию… самому не смешно? Тебе всего лишь повезло откупиться там, в горах. Но ты все ныл, что цена слишком высока, и мечтал получить свой выкуп обратно…

Сэнди ленивым движением оттолкнулся от шкафа, и Вильямс почувствовал мучительную тяжесть в животе. Старый друг сделал шаг вперед, выходя на свет. Полковник увидел его глаза и захрипел от невыносимого ужаса, закидывая голову и втискиваясь в кресло.

— И поэтому ты забрал мою руку, Вильямс, — проговорил Сэнди.

Лязгнули медные суставы.

— Я не знал, — беззвучно прошептал Вильямс.

— Знал, — ответил Сэнди почти весело. — Все ты знал.

Металлическая рука полковника медленно потянулась к его горлу. Из-под медной оболочки ударил синеватый свет; полумеханический зверь взвыл дико и яростно, будто скальпель хирурга никогда не касался его тела. Краем угасающего сознания Вильямс подумал о том, как все это нелепо, невозможно, как… как дико. И о том, как этот свет похож на мерцание гнилушек там, в горах… А потом он вновь оказался в мертвых джунглях, и фосфоресцирующие ветви погибших деревьев надвинулись на него стеной ледяного пламени.