Чудо любви. Истории о Ним Кароли Бабе

Вера преданных

Я не посещаю других святых, так как у меня есть Махараджи. Мне никто не нужен.

*

Если вы думаете о Махараджи, с вами не может произойти ничего плохого. Если вы забываете его, вы можете испытывать страх.

*

Машина, в которой находился Махараджи, подъехала к мосту. Навстречу двигались запряжённые волами телеги с сахарным тростником, полностью преграждая проезд через мост. Водитель замедлил ход, и Махараджи спросил: «Зачем ты притормаживаешь?»

Водитель ответил: «Махараджи, я никак не смогу проехать».

Махараджи велел: «Поезжай!» Водитель начал протестовать, но Махараджи скомандовал: «Закрывай глаза и езжай!» Тогда водитель закрыл глаза и нажал на педаль газа. Когда он вновь открыл глаза, они были уже на другом конце моста.

*

Каждого, кто приближался к нему, он наделял милостью. Если вы обладаете чистой верой, он сделает всё, что вам нужно.

*

Это он наделил меня верой, я не развивал её.

*

Шив Сингх должен был однажды днём ехать домой, но Махараджи сказал, чтобы он этого не делал. На следующий день он снова велел ему остаться и на третий день также. «Дада, что мне делать? — спросил Шив Сингх. — У меня есть один контракт на приобретение яблоневого сада.

Конкуренция большая. Речь идёт о ста тысячах рупий. Если я не поеду, я не получу этот сад». Но Махараджи продолжал удерживать его в Каинчи в течение пяти или шести дней. Шив Сингх снова обратился к Даде: «Ну вот, теперь мне не видать этого контракта». Сказать об этом Махараджи ему не хватало смелости.

Закончилось всё тем, что Махараджи просто-напросто отругал его:

«Ты уже столько дней не появляешься дома. Тебе нужно ехать и заняться работой». Шив Сингх даже почувствовал себя виноватым в этой задержке. Он уехал, а через несколько дней вернулся обратно счастливый и радостный. Пока он по милости Махараджи сидел в ашраме, в местности, где он жил, прошли бури с градом и причинили большой ущерб саду, из-за этого цена на него была снижена наполовину. И Шив Сингх приобрёл его.

*

Если у вас есть какие-то нужды, не просите о помощи людей, обращайтесь прямо к Махараджи. Махараджи сделает всё.

В поезде моя невеста разговорилась с сидящими рядом с ней женщинами о Махараджи. Одна женщина из южной Индии очень разволновалась и настояла на том, чтобы приехать к нам и встретиться с ним. Она принадлежала к высшему обществу. Женщина вела себя необычно и очень таинственно. Она поступала так, будто была членом нашей семьи, и даже входила в комнату моей жены, брала её сари и отдавала их другим женщинам. Эта дама прожила у нас около недели, но Махараджи всё не появлялся, и тогда она отправилась в Каинчи. Когда Махараджи наконец приехал к нам, она была в его сопровождении. Преданные в Наинитале, а также в Лакнау жаловались на то, что она располагалась у них дома и раздавала ценные вещи. Махараджи спросил, почему я позволил ей остановиться в своём доме. Я сказал, что её послал Махараджи, а всё, кого он посылает, являются желанными гостями в моём доме, я не могу прогонять посланцев Махараджи. Однако Махараджи отрицал, что это он послал её. Я возразил: «Как она могла прийти без вашего ведома?» (Как она могла? Махараджи знает всё, это его дом. Конечно же, это он послал её!)

Этого Махараджи отрицать не стал, однако заявил в ответ: «Но ведь она раздавала ваши ценные вещи!» Я сказал: «Они не могли быть такими уж ценными, такими уж необходимыми, если у нас их больше нет. Это, наверное, были бесполезные вещи, иначе они бы по-прежнему были у нас — разве это не так?» Махараджи промолчал. Что он мог сказать? Другие преданные были удивлены, что Махараджи признал, что он знает обо всём происходящем.

*

Однажды в отделе, где я работаю, проводились экзамены. Мне было сорок четыре года, и я считал, что я слишком стар, для того чтобы сдавать экзамены, мне также не хотелось ударить лицом в грязь перед своей семьёй. Первую контрольную работу я выполнил без энтузиазма и всё испортил. Махараджи тогда здесь не было. Когда я вернулся с экзамена, на пороге дома Дады я увидел Сиддхи Ма и понял, что Махараджи приехал. Я вошёл в дом и положил ручку и карандаш к его стопам. Махараджи спросил: «Ты сдаёшь экзамены?»

― Да.

― Ты их сдашь.

Перед вторым экзаменом я плакал. Махараджи спросил: «Почему ты плачешь?»

― Я боюсь, что провалюсь.

Махараджи усадил меня и заверил: «Ты пройдёшь».

Тогда Хубба сказал: «Иди. Имей веру».

На экзамене было пять вопросов, и на четыре с половиной из них я ответил неправильно. После третьего экзамена я снова встретился с Махараджи. Он спросил меня, как дела, и я солгал: «Превосходно». Потом я подумал: «Как я могу ему врать?»

Через три месяца стали известны результаты — я прошёл.

*

У одного человека на глазу было воспаление, которое не смогло устранить даже хирургическое вмешательство, но позже он сказал Махараджи: «Когда я прочитал Чандипат (книга мантр,посвящённых Матери), глаз зажил сам по себе».

Махараджи стал разыгрывать скептицизм, говоря присутствующим Ма и другим преданным: «Вы можете поверить, что он просто прочёл Чандипат и воспаление прошло? Вы верите в это? Это возможно? Такое могло случиться? Ма, как ты думаешь?»

*

Снова и снова на протяжении многих лет Махараджи учил меня иметь веру в то, что он будет направлять меня через моё собственное сердце. Мне нужно только слушать тот высший голос интуиции. В эти минуты я ощущаю его с наибольшей силой. Вот пример того, как он учил меня этому:

Среди садху, живших во Вриндаване, был один молодой парень, немного говоривший по-английски и друживший со многими западными преданными Махараджи. Он сопровождал их по городу, показывая малоизвестные храмы и особые святые места. Вечерами западные преданные иногда приходили к нему на песнопения. Меня часто приглашали принять в них участие, но я не ощущал особого желания — мне хватало ежедневного пребывания рядом с Махараджи. В остальное время я довольствовался тем, что бродил по городу и думал о нём и о том, что произошло во время даршана.

Но этот молодой садху продолжал передавать мне через других преданных приглашения на песнопения, которые я всё время отклонял. Однажды вечером один преданный принёс мне тарелку из листьев, полную еды, её мне послал этот садху. От такого внимания мне стало не по себе. Я с недоверием относился к мотивам его поведения, и в то же время я с недоверием относился к своему собственному недоверию по отношению к нему. Может быть, где-то глубоко внутри я ощущал в нём конкурента.

Вскоре мы отправились в Аллахабад, город, расположенный примерно в двухстах километрах от Вриндавана. Там нас поселили в доме одного преданного, и мы ежедневно посещали Махараджи, живущего в доме Дады, расположенном в миле от нас. Однажды мы, трое преданных, приехали к Даде на рикше. Его дом был обнесен забором с воротами, а за воротами росло одинокое дерево. Подъехав к дому, мы увидели под деревом того молодого садху из Вриндавана. Два моих спутника, которые питали к нему симпатию, выскочили из рикши и, подбежав к нему, совершили пранам. Расплатившись, я подошёл к воротам. В этот момент садху поднялся на ноги, и мы поклонились друг другу. Я не мог понять, почему он сидит за воротами. Если он приехал повидаться с Махараджи, почему он не в доме с остальными преданными? Может быть, он относился к какой-то секте, члены которой не могли входить в дом? Или, может быть, он ждал приглашения? Теперь, когда он поднялся, должен ли я пригласить его войти? Я не мог проигнорировать его и войти в дом, оставив его на улице. И всё же что-то в моём сердце — то же ощущение душевного дискомфорта, которое я испытывал раньше во Вриндаване, — удерживало меня от того, чтобы пригласить его. Моё сомнение в его чистоте мешало мне привести его к Махараджи.

Мы стояли лицом друг к другу, и я чувствовал, как нерешительность сковала меня. И тут неожиданно из дома вышел индус и с большой радостью и глубоким почтением поприветствовал молодого садху и провёл его в дом. И тогда я осознал, что этот садху действительно обладает чистотой, а моя сдержанность по отношению к нему была проявлением моей собственной нечистоты. Я тихо прокрался в дом и сел в передней комнате, без особого энтузиазма присоединившись к песнопениям других присутствующих. Молодого садху нигде не было видно. Вскоре после этого я увидел его среди поющих, а после этого он больше не попадался мне на глаза. Я ощущал тяжесть на сердце, осознавая свою вину за то, что позволил чувству соперничества или чему-то ещё овладеть мною в виде интуитивного суждения о нечистоте другого человека.

Затем меня вызвали на кухню, где Махараджи сидел в окружении индийских преданных. Я упал к его стопам, а он легонько стукнул меня по голове и сказал индусам: «Рам Дас умеет хорошо говорить, он хороший лектор, но людей он не понимает». Его слова перевели на английский, и я понял, что Махараджи не собирается оставлять сцену, произошедшую за воротами, без внимания. Я мог лишь согласиться с ним и ещё больше погрузиться в переживание вины и собственной нечистоты. А Махараджи снова и снова повторял своё заявление о том, что, хотя я и умею хорошо говорить, о других людях я сужу неверно. Все соглашались с ним и смотрели на меня с любовью и жалостью. Я всем сердцем снова и снова соглашался с ним. Наконец, когда Махараджи проработал этот момент полностью, он сказал: «Да, он не понимает людей. Он должен был пригласить этого садху в дом. Но этот человек не обладает чистотой — он хочет иметь то, что принадлежит его преданным».

С этими словами он ударил меня по голове и радостно рассмеялся. Голова у меня пошла кругом, и сквозь туман вины, жалости к себе и сомнений внезапно прорвались яркие лучи понимания. Махараджи в своей уникальной, неподражаемой манере говорил мне, что на этот раз я был прав. Он учил меня доверять своему сердцу. (Р. Д.)