Чудо любви. Истории о Ним Кароли Бабе

Садхана

Махараджи начал свою духовную работу в очень раннем возрасте. Он рассказывал одному преданному, что маленьким ребёнком, лет семи­восьми, он пропускал уроки в школе, так как отправлялся в джунгли для выполнения тапасьи. О его детстве сохранились лишь отрывочные сведения. Они говорят о том, что он родился в семье достаточно зажиточных землевладельцев. Семья жила в достатке, в каменном доме. Но Махараджи очень рано оставил домашний уют и безопасность и стал странствующим садху.

В годы странствий Махараджи не имел практически ничего. Он был одет в единственное дхоти, которое у него имелось, а ел и пил из выброшенного кем-то куска разбитого кувшина, который он носил на голове, как кепку. В то время он был известен как «Ханди Валла Баба (Баба с горшком)».

На одном из этапов своего духовного развития он жил недалеко от Алигарха и Манпури. Здесь он выполнял духовные практики, сидя в воде. Потому местные жители называли его «Тикониа Валла Баба». («Тикониа» означает треугольный резервуар). Вероятно, в этот же период жизни он провёл какое-то время в городке Ниб Карори (от названия которого он и получил своё имя, по которому мы знали его).

Там он обитал в различных пещерах, лишь иногда оставляя их в жаркое время года, чтобы посидеть в круге огня на палящем солнце.

Только в 30-х годах Махараджи начал часто появляться в деревнях у подножия Гималаев и в северных равнинах.

В ранние годы часто случалось так, что он играл с детьми, а затем исчезал в лесу. Впоследствии он начал позволять индийским домовладельцам приводить его к себе домой и кормить. Эти люди быстро распознали его уникальность и стали следовать за ним, желая получить исцеление и духовное руководство.

Часто видели, как Махараджи посещает храмы, построенные в честь Ханумана; позже по его инициативе его преданные построили много таких храмов. Казалось, что он постоянно находится в паломничестве, призывая и других посещать священные храмы Индии. Его особая любовь к Хануману и Раме отражалась в постоянном повторении этих имён Бога, а также в тех историях, которые он любил рассказывать, и так любил, когда ему их читали. Однако, несмотря на своё пристрастие к Раме и Хануману, Махараджи с почтением относился ко всем аспектам Бога и находил истинную духовность во всех формах поклонения.

Во время выполнения своей собственной садханы он соблюдал суровую аскезу. Однако позже он сказал, что такие практики не являются необходимыми. Он с уважением относился к тем, кто их выполнял, но по большей части наставлял своих преданных о том, чтобы служить людям, кормить их, жить в соответствии с дхармой и главное — думать о Боге и любить Его.

Предписания, которые Махараджи давал отдельным преданным, были предназначены конкретно для них.

Как-то я спросил Брахмачари Бабу, обучал ли Махараджи его тапасье. Я привёл пример той тапасьи, какую, по его рассказам, выполнял сам Махараджи — сидение в озере по шею в воде или сидение на летнем полуденном солнце в окружении четырёх костров. Брахмачари Баба дал немедленный ответ: «Нет. Только обычные вещи — различные йогические асаны (позы), медитации и пранаямы». Однако я продолжал допытываться, и он сказал: «Махараджи велел мне соблюдать мауну (молчание). Я пребывал в безмолвии в течение трёх лет... После этого Махараджи велел мне выполнять тапасью стоя — то есть я не должен был ни садиться, ни ложиться, всё время быть на ногах. Я также выполнял эту практику в течение трёх лет. Я делал эту тапасью в Бхумнадхаре ещё до того, как там был построен храмовый комплекс. У меня было специальное приспособление для поддержания тела в положении стоя во время сна. Я засыпал, а мои ноги раздувались и становились огромными. Махараджи также велел мне стать пхалахари (не есть зерновых, только овощи и фрукты). Я питался так около восьми лет».

*

До встречи с Махараджи в течение многих лет я пребывал в духовном поиске, путешествовал по всей стране, изучал различные учения. Я начал следовать строгому йогическому кодексу — брахмачарья: подъём в 3 часа утра, холодное омовение, асаны и дхьяна. С Махараджи я встретился в то время, когда я отказался от кофе и чая. Нам всем предложили чай, и я не знал, что мне делать. Я ничего не сказал, но чашку не взял. Махараджи наклонился ко мне и сказал: «Ты не будешь пить чай? Пей! Тебе нужно пить чай. Он будет полезен для тебя в такую погоду. Пей чай!» И я выпил его. И с этой чашкой чая ушла вся моя строгая дисциплина и мой режим! Они показались мне бессмысленными и ненужными; я почувствовал, что истинная работа лежит вне этого. Теперь я делаю го, что возникает в моей жизни само по себе.

*

Когда несколько преданных спросили Махараджи о хатха-йоге (метод достижения единства с Богом через работу с телом), он сказал им: «Хатха-йога полезна в том случае, если вы соблюдаете строгую брахмачарью. Если нет — она опасна. Это трудный путь поднятия кундалини. Вы можете поднять кундалини посредством поклонения и преданности, а также если будете кормить людей. Пробуждение кундалини не обязательно проявляется в виде внешних признаков; она может быть пробуждена тихо и спокойно». Другому преданному он сказал: «Если ты собираешься стоять на голове, ешь масло. Если ты принимаешь нечистую пищу, ты не должен выполнять стойку на голове. Нечистая пища проникает в ум и оказывает на него негативное воздействие».

Некоторые западные ищущие, приехавшие в Каинчи из Ришикеша, практиковали хатха-йогу по полной программе, с глотанием дхоти, протягиванием бечевки через нос и так далее. Махараджи советовал им, не быть столь усердными в хатха-йоге, говоря: «Я сам проделывал все эти вещи. Это не тот путь, который нужен».

Махараджи часто говорил, что способность к самообладанию во всех жизненных ситуациях поможет вам достичь высшего пути. Он также заявлял, что идущие левым путём и поедающие человеческое мясо с трупов у горящих костров, а также другую грязную пищу, свободны от загрязнений, если концентрируются на Боге. Физическая нечистота возможна, но важным является именно состояние ума.

Одна западная преданная решила принять саньясу (встать на путь отречения). Махараджи перечислил ей всё то, что необходимо было подготовить для проведения церемонии. Она купила ткань, покрасила её в оранжевый цвет, приобрела малу, сандаловую пасту и камень. Когда она всё приготовила, Махараджи больше ни разу не упомянул о проведении церемонии.

*

Сидя рядом с Махараджи и читая Гиту, преданный сделал паузу и спросил его, какой метод быстрее всего позволяет увидеть Бога. Махараджи засмеялся и в свою очередь спросил этого человека, умеет ли он плавать. Тот ответил утвердительно. Тогда Махараджи сказал, что он должен связать себе руки и ноги и привязать себя к большому валуну, и после этого броситься в воду. «Тогда ты сразу увидишь Бога», — добавил Махараджи и рассмеялся. Затем, став более серьёзным, он продолжал: «Арджуна ни разу не видел Бога таким образом. Я никогда не видел Бога. Его нельзя увидеть с помощью этих двух глаз. Лишь после многих лет практики и упорной работы можно надеяться на то, что увидишь Его».

Мы, западные преданные, проводили дни в своих обычных занятиях — ели, спали, пили чай, болтали и гуляли. Махараджи часто в шутку перечислял эти пять действий как всё, на что способны приехавшие с Запада люди. На самом деле мы также медитировали, изучали книги, пели бхаджаны и стирали одежду.

Хотя большинство из нас считали своим главным духовным методом взаимоотношения с Махараджи как со своим гуру, он редко признавал это, продолжая пускать нам пыль в глаза.

Махараджи постоянно говорил мне, что другие люди являются моими гуру. Вначале я воспринимал его слова серьёзно. Но, в конце концов, я сказал: «Махараджи, они могут быть упа-гуру (учителями на пути), но вы мой Cam Гуру (высший учитель). Нравится вам это или нет, мой гуру это вы». Он просто рассмеялся. (Р. Д.)

*

Однажды преданный спросил Махараджи: «Как мне узнать, является ли человек моим гуру?» «Чувствуешь ли ты, что он (гуру) может помочь тебе в полной мере удовлетворить твои духовные устремления? Чувствуешь ли ты, что он способен освободить тебя от всех желаний, привязанностей и так далее? Чувствуешь ли ты, что он сможет привести тебя к окончательному освобождению?

«Когда одного преданного спросили, как он встретился с Махараджи, он улыбнулся и ответил так:

У одного бенгальского джентльмена, с которым я познакомился во время проведения мелы, были видения некого Бабы каждый раз, когда он совершал омовение в Ганге. И на меле бенгалец искал этого человека. «Он мой гуру», — сказал он мне. В конце концов бенгалец описал мне того Бабу, которого искал, и я показал ему фотографию Махараджи. Он воскликнул : «Это он!»

Позже Махараджи прибыл в город и бенгальцу удалось встретиться с ним. Когда он предстал перед Махараджи, то спросил, когда произошло наше с Махараджи знакомство. Вначале Махараджи не ответил. Наконец, после того, как человек повторил свой вопрос несколько раз, он сказал: «Мы были вместе на протяжении бесчисленного количества жизней». Позже Махараджи спросил меня: «Я правильно сказал? Разве это не правда?»

Впервые я увидел Махараджи, когда его привёл один ученик. Я подошёл к Махараджи, чтобы получить его благословение на исцеление от болезни и сказал: «Вы будете моим гуру!», на что он ответил: «Но я не твой гуру. По милости Бога ты будешь здоров. Твой учитель — другой человек».

На следующий день я спросил у Махараджи, кто является моим гуру, сказав, что я очень хочу встретиться с ним. Затем я добавил: «Если вы можете сделать меня здоровым, вы должны быть моим учителем».

Махараджи ответил: «Нет. Я верну тебе здоровье. Только молись Богу. Твой учитель — другой человек. Это — Свами Шивананда». Я отправился в Ришикеш и встретился с Шиванандой. Я передал ему слова Махараджи, и он принял меня своим учеником.

*

Я знал одного великого махатму, который провёл тридцать лет в пещере в позе льва (на коленях, выгнув спину, вытянув язык и сконцентрировав глаза на кончике носа). Я сказал ему, что Махараджи — мой гуру. Он ответил, что Махараджи — великий махатма, но дал мне понять, что Махараджи никогда не берёт учеников. Когда я спросил Махараджи, является ли такой-то и такой-то садху его учеником, он ответил: «О чём ты говоришь? Конечно, нет. Это очень личное. Это результат собственного устремления к тому, чтобы стать сиддха махатмой».

*

Хотя он никогда не признавал, что является нашим гуру, иногда он говорил нечто такое, из чего ясно следовало, что это так. Однажды он сказал мне: «Оставайся в аджна чакре (точке между бровями) и думай только обо мне». Р Д

Махараджи снова и снова отправлял нас в особые паломничества. Это часто вызывало ощущение, что нас выпроводили «восвояси», но, наверное, за этим стояло нечто большее. Паломничество в святые места никогда не играло существенной роли в американской жизни. Некоторые христиане и евреи посетили Иерусалим, некоторые мусульмане совершили паломничество в Мекку. Многие из нас получили духовную подпитку от таких мест, как мемориал Линкольна, и от поездок в горы или к океану, хотя мы не называем это «святыми местами». В Индии паломничества к священным храмам и к местам великой духовной силы всегда играли важную роль в культурной жизни. Для людей семейных и работающих, не имеющих, таким образом, возможности проводить много времени в духовных ритритах, самыми обычными формами духовной практики являются благотворительная деятельность и совершение паломничеств. И Махараджи всячески поощрял такие паломничества.

Когда Махараджи и Дада шли по месту проведения мелы, Махараджи сказал: «Святые приходили сюда в течение многих тысячелетий. Дада, возьми землю и коснись её своей головой».

*

Мы отправились с Махараджи в Читракут. Когда мы достигли святого места, Махараджи сел на землю, осмотрелся и сказал: «Вот здесь гуляли Рама и Сита». Продвинувшись немного дальше по сухой земле, Махараджи загнал себе в стопу колючку. Наклонившись и вытянув её, он сказал: «Должно быть, много таких колючек вонзались в ногу Господа». Он произнёс это настолько эмоционально, что у всех присутствующих появились слёзы на глазах. Это была мелочь, но с таким духовным зарядом, что все были глубоко тронуты. Позже, придя в себя, мы посмеялись над своими слезами, не понимая, что могло их вызвать.

*

Как-то Махараджи сказал одному преданному, чтобы он обязательно снимал обувь, находясь в святых местах, так как вибрации этих мест могут передаваться человеку через стопы.

*

Перед тем как встретиться с Махараджи, я совершил паломничество в пещеру Амарнатх в Кашмире. В этой пещере находится лингам (фаллический символ Шивы) из льда, меняющий свой размер в соответствии с циклами луны. Считается, что эта пещера осталась ещё со времён прошлой юги (эпохи), что ей сотни тысяч лет и что здесь останавливались Шива и Парвати (его супруга). Когда мы прибыли в Амарнатх, шёл дождь, и я так устал от двухдневного пребывания в седле, что ничего не чувствовал.

Когда я встретился с Махараджи, во время обсуждения темы паломничества, он как-то сказал мне:

― Ты был в пещере Амарнатх?

― Да, Махараджи.

― Но ты не понял её.

― Да, Махараджи.

― Ты поймёшь. (Р. Д.)

*

В сопровождении нескольких Ма и преданных Махараджи в течение одиннадцати дней жил в дхармасалле в Амаркантаке. Каждое утро, после завтрака, все посещали различные святые места, расположенные в этой местности — храм, Капилдхару, Дудх-дхару, Сонмуду и другие. Часто мы бродили по джунглям, и Махараджи навещал старого садху, жившего в полном одиночестве в пещере. У этого садху была белая борода и длинная джетта (копна спутанных волос), а также необычайно длинные ногти. Он готовил роти и собственноручно кормил ими Махараджи, а также поил молоком от собственной коровы. Махараджи велел всем совершить омовение в священных водах Нармады Маты. А затем сам разделся и, держась за руку одного из преданных, трижды погрузился в воду, выкрикивая: «Она очень холодная, очень холодная!»

Махараджи часто давал нам новые имена, чтобы помочь нам проникнуть вглубь своей сущности. Приехав, мы были Джоаной, Джеффом, Джо, Дэнни и Барбарой, а затем — целым индусским пантеоном.

Присвоение имён западным преданным отражало различие лилы Махараджи по отношению к мужчинам и женщинам. В то время как многие западные мужчины получали имена со словом Дас (слуга) — такие, как Рам Дас, Кришна Дас, Баларам Дас, — насколько мы знаем, ни одной женщине не было дано имя со словом Цаси (женский вариант).

Всё, что делал Махараджи, имело какое-то особое значение, однако тонкость этих различий объяснить сложно.

Женщинам Махараджи давал наставления о служении так же часто, как и мужчинам. Независимо от индивидуальных имён женщин, Махараджи часто называл всех их просто «Ма». Независимо от возраста или условий жизни мы становимся Матерями, а эта роль всегда подразумевала исполненное любви служение.

И всё же, наверное, не этот аспект мы хотели подчеркнуть более всего; наверное, нам нужно было видеть себя богинями, шакти, чьё главное служение адресовано её повелителю, который является Богом.

*

Однажды, в период некого кризиса, я пожаловалась на то, что Махараджи игнорирует меня и никогда, наверное, уже не даст мне имя. Баларам очень разволновался и сказал: «О, попроси его, попроси его. Многие люди просят его. Я попрошу его за тебя. Это хороший повод побыть тебе с ним, хороший повод поговорить с Махараджи». И хотя я подумала, что лучше подожду, пока он сам даст мне имя, всё же попросила Баларама прозондировать почву.

Во время следующего же даршана Махараджи сказал: «Она хочет получить имя». Я была так смущена, что уже не хотела никакого имени, мне хотелось одного — убежать и спрятаться. Но Махараджи всё-таки дал мне имя, произнеся: «Рукмини!» Его голос прозвучал как-то резко, и я отнеслась к новому имени с прохладой. Это было не то, что я хотела. Я чувствовала, что он дал мне его не по собственной воле, что его подтолкнули к этому, и я очень расстроилась.

Я никому ничего об этом не сказала, и в течение нескольких дней испытывала глубокое огорчение. Конечно, Махараджи почувствовал моё состояние. Он вызвал меня к себе в комнату и, взглянув на меня, произнёс с такой нежностью: «Мира, Мира», что мне захотелось растаять. Это имя звучало для меня как музыка.

*

Когда он дал мне моё имя, я отнёсся к нему как к какой-то колючке. Это случилось в тот день, когда я был поглощён чувством жалости к себе и ощущением, что я лишний в сатсанге. Он дал мне имя «Прийя Дас», любимый слуга. Я всегда чувствовал, что во многом выбор имени был связан с моим собственным состоянием ума в тот момент.

*

Однажды Хари Дас написал на своей дощечке, что Махараджи дал мне имя «Рам Дас». Я спросил его, хорошее ли это имя. Он сказал, что хорошее, что это имя Ханумана, означающее «слуга Бога». Позже я обнаружил, что это имя в большой степени послужило мне напоминанием о том, каким путём я должен следовать, — и я постепенно дорастаю до него. Р Д

*

Я стоял в одиночестве возле Ханумана, когда Махараджи вышел из-за угла храма. Облокотившись о перила рядом со мной, посмотрев на меня, он сказал: «Генерал Махавир Сингх», — и исчез. Я был ошеломлён.

Несколько дней спустя, утром, мы шли по дороге, покрытие которой накалилось на солнце и липло к ногам. Он сел, все остальные сели рядом с ним. Многие полностью испачкали свою чистую одежду и очень разволновались по этому поводу. Прямо посреди разговора с людьми он вдруг повернулся и, взглянув на меня, спросил: «Как тебя зовут?» Очень робко я ответил: «Генерал Махавир Сингх». Он наклонил голову и, улыбнувшись, сказал: «На-хин! Аб её, Кришна (Нет! С этих пор — Кришна)». Затем немного помолчав, он добавил: «Кришна Дас».

Махараджи считал, что мысли о Боге и повторение имени Бога являются царским путём. Бог всегда находился на расстоянии выдоха, снова и снова оказываясь на губах Махараджи.

Однажды преданный спросил у Махараджи, какую мантру ему использовать. «Ум не может концентрироваться. Используй любую мантру — используй её, используй её», — повторил Махараджи.

*

Махараджи учил меня предельной простоте и силе мантры, вовлекая меня в какую-нибудь ситуацию, а затем помогая мне выйти из неё посредством имени Бога. И чтобы это учение дошло до меня, он устроил мне три ситуации.

Однажды, утром, когда я сидел перед ним, массируя его стопы, я внезапно ощутил глубокую депрессию и раскаяние. Это произошло так неожиданно, что я полностью погрузился в это состояние, ни пытаясь найти его источник, ни пытаясь выйти из него. Затем, где-то внутри, я услышал голос, повторяющий имя Бога. Я в отчаянии ухватился за него и, к моему удивлению, депрессия прошла. Я спокойно продолжал массировать стопы Махараджи.

Через некоторое время на меня снова навалилась тоска, полностью поглотив меня. И снова, услышав, как какой-то голос внутри меня повторяет имя Бога, я ухватился за него. Депрессия снова прошла. Я посмеялся про себя над этим странным происшествием — и вдруг обнаружил, что я вновь испытываю глубокое страдание. Однако на этот раз я немедленно сосредоточился на мантре. Я больше не отождествлялся с состоянием ума, так как оно было подобно временно набежавшей туче. Повторяя про себя мантру, я взглянул на Махараджи. Он улыбался и подмигивал мне. Этот же молчаливый метод обучения Махараджи использовал, для того чтобы показать мне, что не следует отождествляться с сексуальными мыслями.

*

Около 10 часов утра ко мне домой пришёл человек и сказал, что Махараджи гуляет возле Ганги и зовёт меня к себе. Взяв с собой мальчика, я немедленно отправился на поиски. Когда мы пришли к Ганге, несколько находившихся там преданных сказали, что Махараджи отправился прогуляться к Сангаму и его нет уже два часа, — слишком долго для такого короткого пути. Затем они выразили предположение, что он мог вернуться ко мне домой. Я ответил: «Нет. Он послал за мной, сказав, чтобы я пришёл сюда. Он должен быть здесь». Через некоторое время мальчик стал просить меня вернуться домой; дважды он обращался ко мне, и дважды я настаивал, что нам нужно продолжать поиски. Когда он стал просить в третий раз, я почувствовал, что попал в тупик, — я не мог ни идти дальше, так как волновался за мальчика, и не мог вернуться, так как хотел встретить Махараджи. Не зная, что мне делать, я беспомощно стоял на месте.

И вдруг мальчик закричал: «Вон он!» И я увидел Махараджи, плывущего в лодке неподалёку от нас с двумя мужчинами. Лодка причалила к берегу, и Махараджи, выйдя из неё, начал подробно расспрашивать меня обо всём. Затем мы отправились к преданным. Как только мы подошли, Махараджи отправил всех прочь, велев мне остаться. И он снова начал в деталях расспрашивать меня о том, как всё произошло, — как за мной пришли, как я добрался до Ганги, как я шёл по берегу, пытаясь отыскать его, как мальчик умолял меня вернуться, — но в этот раз Махараджи настаивал на том, чтобы я рассказал ему, что было у меня на уме, когда я оказался в затруднительном положении с мальчиком. Я ответил: «Ну, я начал повторять «Рам, Рам»«.

Махараджи тут же наклонился ко мне и прошептал на ухо: «Прими имя Рамы, и все твои желания будут исполнены». Он специально создал всю эту ситуацию, чтобы преподнести мне этот урок!

*

Я часто до самой ночи сидела в медитации, повторяя имя Рамы.

Утром, во время даршана Махараджи, раздавали прасад. Я уже давно не получала прасада и уже почти отбросила все надежды на то, что когда- нибудь получу его. Разносил прасад кто-то из преданных, и он положил немного мне на колени. Махараджи сказал: «Дай ей ещё, дай ей ещё. Ей нужно дать ещё, ведь она произносит «Рам», она произносит «Рам». Она приняла имя Рамы». Я была так счастлива, что он знает! Он действительно знал!

*

Когда мне было восемнадцать лет, я попросил его дать мне мантру. Он сказал: «Что? Я ничего не знаю об этих мантрах. Я знаю только «Рам»«. Тогда я дал ему его фотографию, и он исписал всю обратную сторону именем «Рам». Такие личные моменты имеют особое значение.

Смотрите! Я ношу с собой этот снимок всё время.

*

Он дал мантры моей жене и детям до того, как дал мантру мне. Когда он дал её мне, я подумал: «Я не могу её принять, так как я её недостоин, во мне столько грехов».

*

У меня была рубашка, по всему воротнику которой Сиху вышила ярко-красными нитками РАМ РАМ РАМ. Я сидел у тукета в одиночестве, когда Махараджи в середине дня вышел от себя. Увидев мою рубашку, он схватил её. «Посмотрите на это! — сказал он индусам, пришедшим на даршан. — Посмотрите, что у него на рубашке! Там написано: РАМ РАМ

РАМ РАМ РАМ РАМ РАМ!» Затем он начал упрекать индусов: «Индия для него действительно хорошая страна! Почему вы не любите Индию? Посмотрите, как он её любит! Там написано: РАМ РАМ РАМ РАМ РАМ. Он приехал сюда из самой Америки! Там написано: РАМ РАМ РА РАМ РАМ. Почему вы не любите Индию?»

*

Не могу не рассказать о том, как Махараджи велел мне и Найме отправиться в обход Каинчи, в место, где жили несколько молодых садху, и совершить перед ними полный дунда пранам. В то время мы оба носили особые тилаки, символизирующие связь с Рамой. Мы увидели пять садху, сгрудившихся вокруг костра и курящих чиллум. Было очень дымно, и их обнажённые тела — не считая ланготи (набедренных повязок) — были покрыты пеплом. Они не обратили на нас почти никакого внимания, хотя я и совершил дунда пранам. Между собой они говорили о том, что всё, что человеку нужно, — это принять имя Рамы, и у него не будет в этой жизни никаких трудностей. Один из них в качестве примера рассказал о том, как он прыгнул в ледяную воду Ганги у Ганготри. Всё, что нужно было сделать, — это повторять имя Рамы, и поэтому это было совсем не трудно. У всех садху был такой же тилак, как и у меня.

*

Махараджи послал одного Бабу на базар во Вриндаване купить малы. Позже этот Баба отчитывал одного преданного: «Ты непослушный. Я купил малы. И ты думаешь, что Махараджи наденет одну из них на тебя?» А сам Махараджи сказал этому преданному: «Ты должен совершить омовение и пуджу». Затем он собственноручно нанес тилак на голову преданного и повесил ему на шею малу. Преданный попросил: «Махараджи, теперь вы должны дать мне мантру». И Махараджи дал ему мантру.

*

Одна Ма в молодости была преданной Ананды Майи Ма. Через некоторое время она встретилась с Махараджи, и между ними установились глубокие отношения, но она была в замешательстве относительно того, кто же является её гуру. Однажды

Махараджи явился ей во сне и дал мантру. Она встала с постели и записала её. Он сказал: «Эта мантра от Ма». Позже Ананда Майи Ма подтвердила, что это именно та мантра, которая нужна.

*

Аннапурна очень хотела получить от Махараджи посвящение в мантру. И Махараджи сам организовал всю церемонию, дав ей инициацию с соблюдением всех формальностей: мантра, мала и всё, что необходимо.

*

После того как Махараджи оставил своё тело, у одной преданной было три сновидения. В первом Махараджи давал ей мантру. Во втором сновидении он рассказывал ей, как использовать мантру с космическим слогом Ом на вдохе. В третьем сновидении, после июньского праздника, он сказал, что она очень напряжённо работала и сделала больше, чем ей следовало.

*

В течение последних двух лет Махараджи проводил много времени у себя в комнате. Он хотел всё время слышать имя Бога как внутри, так и снаружи. Мы часто сидели с ним в его комнате. Все думали, что мы говорим с ним, однако на самом деле он почти всё время молчал и, закрыв глаза, слушал, как западные преданные исполняют киртан во дворе. Время от времени он открывал глаза и, оглядываясь, спрашивал нас: «Что-то нужно сказать? У вас есть какие-нибудь вопросы?» — после чего снова переходил на другой план.

*

Во время празднования дня рождения Кришны в 1973 году все западные преданные соблюдали пост и исполняли киртан. В полночь они совершили арати в честь Махараджи. Через закрытое окно он постоянно кричал им: «Джао», однако они не уходили, продолжая свой великолепный киртан. Наконец он открыл окно, и все увидели, как по его лицу текут слёзы. Он очень долго сидел неподвижно и слушал. Начался дождь, как будто Бог посылал на землю цветы, — очень благоприятный знак.

По просьбе Махараджи ежедневно в течение месяца один пандит читал в храме Шримад Бхагаватам (одну из великих священных книг). Я не понимал его слов, но сердцем чувствовал глубокую искренность пандита. Время от времени он вставлял в текст несколько повторений мантры «Харе Кришна». Махараджи спросил меня: «Что он говорит?» — Махараджи, он произносит: «Харе Кришна, Харе Рама».

Махараджи был в восторге: «Рам Дас услышал саму суть».

*

Во время путешествия по южной Индии, которое я совершал с одним свами он дал мне мантра-дикшу (посвящение) в очень сильную мантру Шивы, которая, как он сказал, даст мне огромные богатства и власть. Я был в восторге и повторял эту мантру днём и ночью в течение многих недель, в результате чего я начал путешествовать за пределами тела. Пятью годами ранее Махараджи спросил меня, хочу ли я летать, и сказал, что я буду это делать И вот сейчас я действительно мог покидать своё тело. Иногда во время повторения мантры я выходил из тела и попадал на другой план где встречал того свами. Как-то после целого месяца выполнения этой практики в одной из пещер Сурата я медитировал Но я не мог прекратить повторение мантры. И я снова вышел из тела и на этот раз я попал в комнату, где сидел Махараджи

*

Я ощутил экстатическую радость и бросился к его стопам Он сидел на своём тукете, завернувшись в одеяло. Затем он натянул одеяло себе на лицо, и я услышал, как он три раза подул, как будто задувая свечи. Одновременно с этим я почувствовал, как с каждым его выдохом моё тело раздувается, подобно шлангу воздушного насоса. После третьего выдоха всё исчезло, и я снова оказался у себя в пещере... по мантры больше не было — не в том смысле, что я не мог её вспомнить, но она как-то утратила свою сверхзначимость. Я больше не был в её власти; у меня больше не было желания её повторять. Махараджи отобрал её у меня. Р Д )

*

Одна преданная занималась повторением мантры с самого детства. За пятнадцать дней до того, как Махараджи оставил своё тело, он позвал её к себе и сказал: «Вот тебе новая мантра. Повторяй её».

— Махараджи, как я могу теперь изменить свою мантру?

Он сказал: «Коснись моих стоп». После этого она практикует только новую мантру.

*

Когда в 1968 году я улетал в Америку, Хари Дас дал мне свои мала, с которыми он работал в течение многих лет. Их большие бусины стали тёмными от длительного использования. Сделаны они были из ствола священного растения тулси. И тогда же он сказал мне, что Махараджи дал ему эти чётки много лет назад. О, каким сокровищем они были для меня Я не расставался с ними ни днём ни ночью, используя их как постоянное напоминание о мантре «Шри Рам», которая была для меня временами как спасательная нить, связывающая с «кислородом», которого я так жаждал.

Позже, в 1971 году, я вернулся обратно в Индию. С группой других ищущих я направлялся в храм Ханумана, расположенный примерно в миле от Наинитала. Там мы останавливались при посещении Каинчи. С собой у нас были разные ударные инструменты и цимбалы, и по дороге мы исполняли киртан. Я играл на цимбалах, и, по всей видимости, нить малы каким-то образом зацепилась за инструмент и порвалась. Был вечер, и в темноте я не заметил, как бусины одна за другой попадали на обочину дороги. Когда я наконец заметил это, более двадцати бусин из священных ста восьми не хватало. На следующий день с болью в сердце я обыскал отрезок дороги, где это могло произойти, но ни одной из них не нашёл.

Я никогда раньше не видел таких больших бусин на четках и не представлял, как их можно заменить, поэтому я обратился к Махараджи. Вначале он отрицал, что вообще когда-либо давал эти мала Хари Дасу, но я не верил ему; затем он сказал, что эти чётки всё равно плохие, а нужные я могу достать у Сита Рам Бабы в Айодхье.

Многими месяцами ранее в Аллахабаде Махараджи велел мне найти святого по имени Сита Рам Баба, о котором я никогда не слышал. По всей видимости, то было преддверие теперешней ситуации.

Я никогда раньше не был в Айодхье, месте, где было когда-то расположено царство Рамы, и мысль о получении «особых» чёток от «особого» Бабы по наставлению гуру вызывала восторг духовного материалиста (подобного мне).

На следующий день я уже сидел в поезде, следующем в Айодхью.

Первое, что нужно было сделать по приезде, — найти того Сита Рам Бабу, что нужно. Махараджи сказал, что он стар, так что я решил, что это не будет очень трудным делом. Но поколесив по улицам города в тонге (с моим плохим хинди) я понял, что это не так-то легко. Через несколько часов меня направили в дом, расположенный примерно в миле от черты города. Стоящий у ворот молодой человек лет двадцати с лишним сказал, что Сита Рам Баба — его дядя, но сейчас он отдыхает, так что мне лучше прийти позже. Однако, подобно Хануману, я был неудержим и сказал, что я буду сидеть на улице и ждать, пока он не примет меня. Было очень жарко, но моя решимость была тверда.

По всей видимости, парень всё-таки сказал обо мне своему дяде, так как меня пригласили войти. Сита Рам лежал в гамаке, и он действительно был очень стар. Его племянник сказал, что ему сто двадцать восемь лет. На этот возраст он и выглядел: прозрачная кожа, костлявые, как у скелета, кисти рук, голос не громче шепота. Он сказал, что знает Махараджи и добавил, что на заходе солнца я могу вернуться обратно. Я был очень разочарован, ведь я хотел получить чётки и только потом вернуться к Махараджи. Похоже, Сита Рам слишком стар и немощен, чтобы помочь мне, но мне не оставалось ничего, кроме ожидания.

И я ушёл, решив посетить знаменитое мурти Ханумана в Айодхье. Я сел в тонгу и поехал. Но как только тонга проехала по улице метров пятьдесят, я оглянулся и увидел, что Сита Рам Баба в буквальном смысле бежит вслед за повозкой. Впрыгнув на нёс, он сказал, что достанет мне чётки. Я был в восторге, но переживал, что езда в тонге может оказаться тяжёлым испытанием для старого человека. Однако теперь, когда он поднялся со своего гамака и стал более активным, он казался сильнее и энергичнее.

Вскоре меня настигло следующее разочарование. Когда мы приехали в лавочку, где должны были быть чётки, то обнаружили, что она закрыта. Старик сказал, что нам ничего не остаётся, как вернуться сюда вечером, и мы направились обратно к его дому. Не успели мы проехать по дороге метров сто, как нам встретился хозяин лавочки, и Сита Раме удалось уговорить его вернуться обратно. Войдя в лавочку, я почувствовал, что моя цель близка. Продавец показал Сита Раме несколько мал, но — хотя мне они показались чудесными — он отверг их, сказав, что это «не то, что надо». Затем он что-то долго объяснял продавцу. В конце концов тот весь просиял и, подойдя к столу, открыл крошечный выдвижной ящик. Я был охвачен волнением — так как во всех оккультных книгах рассказывалось, что именно так происходят подобные вещи.

Но те чётки, которые он принёс, имели очень дешёвый вид: они были безвкусно окрашены в яркий оранжевый или зелёный цвет, и каждая бусина была отделана грубой резьбой с санскритскими символами Ситы и Рамы. Я видел такие дешёвенькие чётки во многих местах, но они меня всегда отталкивали своим видом. Однако Сита Рам сказал, что это именно те чётки, «что надо», и мне пришлось, задорно улыбаясь, купить три штуки по пятьдесят центов за каждую. Затем я отвёз Сита Рам Бабу домой, поблагодарил его и, сев на дневной поезд, на следующее утро вернулся к стопам Махараджи.

Увидев меня, Махараджи спросил о четках, и я положил их перед ним. Всё, что он сказал, было: «Это не те чётки. Придётся мне самому доставать их для тебя». Но он так и не сделал этого. (Р. Д.)

Ритуалы всегда играли в Индии важную роль в поддержании духовности. Но очень часто бывает так, что эти же самые ритуалы просто подавляют тот дух, который они призваны сохранить. Махараджи считал, что к ритуалам следует относиться с почтением, однако без привязанности.

В Каинчи готовились к проведению огненной церемонии. Должен был присутствовать и Махараджи, и я решил что буду участвовать в этой церемонии на протяжении всех девяти дней и посмотрю, смогу ли я устранить своё прошлое отношение к ритуалам (по большей части негативное) и открыть своё сердце этому процессу. Если Махараджи является инициатором всего этого, значит в этом должен быть какой-то смысл.

Главными участниками церемонии были два священника-брамина и два мирянина-домовладельца, давние преданные Махараджи. Дни тянулись очень медленно. Возле огня было очень жарко и вся эта жара, повторяемость процесса, усталость, напряжение и визуальное воздействие зрелища — медленно, постепенно раскрывали меня эмоционально, пока я не почувствовал, что всё это действо, подобно космическому кораблю, уносит нас всё выше и выше.

В первые шесть дней Махараджи на церемонии не появлялся, хотя его постоянно информировали о ходе её проведения. На седьмой день, когда весь этот ритуал действительно ожил в моих глазах, глубоко захватив меня, внезапно послышался его громкий крик с другого конца храмовой территории, где он сидел. Казалось, что он обращается к одному из главных участников, мирянину-домовладельцу. Причём голос его звучал как-то странно и резко. Почти полных семь дней эти четыре человека пребывали в безостановочном действии, а Махараджи взял и внезапно нарушил весь этот процесс. Не раздумывая ни секунды, этот преданный встал и подошёл к нему. Моя концентрация была утрачена, и я последовал за ним, чтобы посмотреть, зачем Махараджи понадобилось отвлекать этого человека от церемонии. И я увидел, что преданный раздаёт прасад (маленькие пакетики с пури и картофелем) местным детям, которые каждый день приходили в храм за едой. На церемонии присутствовали десятки других преданных, которые могли сделать это, но Махараджи решил позвать именно этого человека. Позже, всё ещё испытывая недоумение и некоторую досаду от того, что Махараджи прервал то, что наконец стало для меня священным ритуалом, я обратился по этому поводу к тому преданному, которого Махараджи тогда отозвал. Он просто сказал: «Махараджи вне всяких ритуалов». (Р.Д.)

*

Мы посещали ягью (огненную церемонию), хотя всем ритуалам всегда предпочитали общество Махараджи, поскольку его даршан — это наилучшая пуджа. Но он постоянно говорил: «Иди туда, дьявол, злодей, кровопийца!» Всё то, что он действительно хотел, нам было нетрудно выполнить. Одного преданного он спросил, хочет ли он посетить пуджу, и тот ответил, что не очень. Тогда Махараджи сказал: «Несчастный! Там все эти пандиты, и ты думаешь, что ты должен платить им. Нет! Я им заплачу». Это задело преданного, и на следующий день он пошёл на церемонию. В огонь в качестве подношений бросали всё предусмотренное ритуалом и при этом распевали: «Сваха! Сваха!» И вдруг послышался крик Махараджи: «Хап! Зачем им нужно это ваше «сваха-сваха»? Идите и раздайте людям еду! Какая польза от того, что вы бросаете что-то в огонь?»

*

Он с большим вниманием относился к каждому человеку. Хотя он никогда никого не заставлял совершать пуджу или другие ритуалы, если для кого-то это стало привычкой, то он поддерживал такие действия. Я лично каждое утро выполнял пуджу, но когда Махараджи гостил у нас, то моей пуджей было служение ему. Однако он каждое утро уходил из дома, чтобы навестить других преданных, или просто на прогулку, давая мне таким образом возможность выполнить мой обычный ритуал пуджи.

*

Днём и в ночь Шиваратри (день оказания почестей Шиве) я соблюдал полный пост, воздерживаясь даже от питья воды и сна. В течение всей пуджи в честь Господа Шивы я оставался на ногах.

Однажды случилось так, что за день до Шиваратри в Наинитал приехал Махараджи, — и в конце концов все мы оказались в доме одного преданного. Он приготовил к приезду Махараджи особые блюда. Махараджи пригласил всех к трапезе и, когда увидел, что я не ем, спросил почему. Я ответил, что у меня пост. Он воскликнул: «Какой пост? Давай! Ешь!» Тогда я сказал ему, что буду есть только с его разрешения. Он ответил: «Да, разрешаю! Ешь», и я забрал его еду.

После трапезы Махараджи сказал: «А теперь выполняй свою пуджу». Я собрался уходить и попросил его благословить меня на дорогу, но он ответил: «Нет, делай её здесь — передо мной». И я начал свою пуджу.

Махараджи сидел и разговаривал с другими преданными, люди приходили и уходили. Три или четыре человека, которые раньше никогда не читали этих молитв, были так очарованы, что начали также повторять их. Махараджи повернулся ко мне и сказал: «Да ты же просто рисуешься. Какая польза от всех этих постов и ритуалов? Господь находится внутри тебя. Ты не можешь думать о нём, пока не будет на то Его милости. Если есть Его милость, то есть всё. Всегда думай о Нём и пытайся достичь Его. Если есть Его милость...»

Он замолчал и так и просидел в безмолвии два с половиной часа. Вся атмосфера была особым образом заряжена. Из года в год я очень скрупулёзно относился к этому дню — соблюдал пост, молился и так далее, но на этот раз он всё разрушил.

Были случаи, когда он просто не позволял мне выполнять мою пуджу. Я говорил ему, что, если он мне не позволит, я не буду этого делать, но в то же время я не буду принимать пищу до тех пор, пока моя пуджа не будет совершена. Тогда он кричал: «Закрой дверь, злодей! Заканчивай свою пуджу. К чему эта пуджа, к чему беспокоить Господа? Молитва и пост? Ты что, не можешь на секунду вспомнить о Господе? Какая польза от этой пуджи? Я не понимаю!»

*

Ежедневно, утром и вечером, в храме проводились ритуалы, в них использовались зерна риса и красная паста. После завершения церемонии пуджари наносил немного этой пасты и несколько зернышек риса на лоб каждого из участников. Самым главным моментом церемонии для старого священнослужителя было нанесение тилака на лоб Махараджи. Конечно, во время всей этой процедуры Махараджи всё время был занят разговорами с людьми, и как только старик-пуджари с величайшей серьёзностью и сосредоточенностью начинал накладывать пасту, Махараджи обязательно поворачивал голову в сторону кого-нибудь из преданных, и краска размазывалась по всему лбу. Пуджари никогда не удавалось удержать Махараджи в неподвижном положении для проведения ритуала.

Наряду с огненными церемониями не меньшую важность имеют ритуальные омовения в священных водах Ганги. Махараджи действовал в качестве подрывного элемента и здесь.

Во время мелы два пожилых человека собрались идти к Ганге, так как искупаться в ней в такой момент считается очень священным действием. Однако Махараджи заявил им следующее: «Нет, купайтесь здесь. Ганга везде».

*

Один преданный как раз направлялся к Ганге, чтобы совершить ритуальное омовение, когда встретил Махараджи. И Махараджи отослал его обратно, сказав: «Служение людям лучше, чем ритуальное омовение в Ганге».

Те уроки, которые Махараджи преподносил преданным относительно ритуалов, как и огромное число других его учений, таили в себе парадокс, который ставил рациональный ум в тупик. Казалось, он придавал значение тому, чтобы ритуалы проводились должным образом, и сам же нарушал все правила. Но как сказал один преданный: «Когда нужно было сделать какую-то работу, он откладывал ритуалы в сторону, но, как только работа была выполнена, он посылал вас на пуджу».

Наверное, он нарушал правила — как это было в случае с огненной церемонией — с той целью, чтобы показать людям, что главное не ритуал, а дух: выполняй ритуал, чтобы должным образом настроиться, но не привязывайся.

Два пожилых мужчины, выполнив все свои семейные обязательства, приняли саньясу и пустились в странствие. Они провели много месяцев в храме в Каинчи. Махараджи каждое утро заставлял их в течение нескольких часов распевать «Сита Рам». Когда они собирались покидать храм, Махараджи вызвал их к себе и стал кричать на них — якобы в ярости — за то, что они во время арати перед мурти били в железную кастрюлю. В писаниях сказано о том, что железо не должно использоваться в храмах.) Он сказал им, что они не умеют себя вести, поэтому он их прогоняет. Когда они уже повернулись, чтобы уйти, Махараджи широко заулыбался и нежно запел высоким фальцетом: «Вы били в гонг, а я прогнал вас».

*

Один человек принёс к Махараджи своего ребёнка, чтобы получить его благословение, но всё, что Махараджи сделал, — похлопал младенца по головке. Человек рассердился и сказал, что он хотел бы, чтобы Махараджи произвёл церемонию благословения должным образом. Махараджи ответил, что он не знает такой церемонии, что он благословил ребёнка и что, если отец хочет проведения церемонии, ему нужно обратиться к тому, кто знает, как это делается.

*

Однажды преданные подготовились к проведению большой пуджи в честь Махараджи, намереваясь омыть его ноги во всех необходимых ингредиентах, для того чтобы получить амриту. Они разделили между собой обязанности и с большим волнением ждали начала церемонии. Когда Махараджи вышел из своей комнаты, на нём были носки — и он заставил преданных выполнить церемонию, используя вместо стоп его указательный палец.

*

Когда строительство храма Махараджи во Вриндаване было завершено, он сказал Б., что тот будет выполнять в нём обязанности пуджари. Этот молодой парень не был брамином (по традиции священнослужители являются представителями именно этой касты) и ничего не знал о пуджах и ритуалах. Махараджи вызвал одного пандита и велел ему обучить юношу молитвам, после чего послал Б. на базар купить священную нить и чётки из ствола тулси. Затем Махараджи надел это всё на него и велел выполнить пуджу в честь Ханумана, с тем чтобы он теперь мог стать пукка-пуджари (первоклассным священнослужителем).

Однажды, когда Махараджи не было в храме, Д., человек, построивший этот храм, подошёл к Б. и начал расспрашивать его о том, к какой касте он принадлежит, знает ли он санскрит и так далее. Юноша ответил, что он является не брамином, а тхакуром (представителем одной из низших индуистских каст). Д. расстроился, услышав такой ответ. В это время появился Махараджи и отозвал его в сторону. Д. начал жаловаться Махараджи, и в большом зале на глазах у многих людей развернулась дискуссия. Тогда Махараджи спросил Б., знает ли он санскрит, может ли он читать Бхагавад Гиту. Б. ответил отрицательно.

Но Махараджи посмотрел на него внимательно и сказал: «Не ври». Затем Махараджи сказал Д., что Б. знает восемнадцать глав Гиты на память. Д. выразил желание услышать одиннадцатую и двенадцатую главы. Махараджи набросил на голову Б. своё одеяло, несколько раз постучал по его голове — и тот начал распевать Гиту на безупречном санскрите, что произвело глубочайшее впечатление на всех присутствующих браминов. Д. не выдержал и бросился к стопам Махараджи. Б. оставался в должности пуджари в течение полутора лет. И хотя он никогда больше не читал Гиту, во время пуджи он пребывал в такой близости к Богу, что всех, кто принимал участие в церемонии, охватывал глубокий покой.

Как хранитель дхармы, Махараджи не только помогал преданным не потеряться в ритуалах, но немедленно указывал нам на наши духовные промахи — обман, фальшь, материализм, — когда ему удавалось их выявить.

Как-то, во время мелы, Махараджи и один преданный проходили мимо садху, который якобы пребывал в глубокой медитации. Рядом с ним лежала его лота. Тогда Махараджи сказал: «Он обманщик», — и велел маленькому мальчику утащить лоту у этого садху. Как только мальчик взял лоту, садху вышел из состояния медитации и вскочил на ноги. А Махараджи закричал мальчику: «Брось её, брось, иначе он побьет тебя».

*

Пошли, я покажу тебе очень большого махатму, — сказал как-то Махараджи преданному, не без доли сарказма. — Ты получишь даршан очень великого святого.

Они добрались на машине до ашрама этого Бабы, и Махараджи подвел преданного к молодому человеку, одетому в шафрановые шёлковые одеяния. Баба курил сигарету. Увидев Махараджи, он швырнул сигарету прочь и выполнил перед ним пранам. Махараджи и преданный сели, а садху пошёл в свою комнату и принёс оттуда очень дорогое одеяло (на Махараджи тогда было старое, очень простое одеяло). Садху снял с Махараджи старое одеяло и накинул на него новое.

— Что это? — спросил Махараджи.

— Это новое одеяло, очень красивое и дорогое. Приходила мать одного миллионера, она и дала его мне. Я хранил его для вас, Махараджи. Вот оно. Это великолепное одеяло. Никому его не давайте.

Махараджи не потребовалось и секунды, чтобы вскочить на ноги. Он отбросил дорогое одеяло прочь и сказал: «Ты садху? Какое может быть различие между одеялами? Это хорошее, а это плохое? Одеяло есть одеяло».

Он взял своё старое одеяло и сказал преданному: «Пошли. Он — садху, а видит различия в одеялах. Что же он может увидеть в людях?» И Махараджи направился к машине, ворча: «Что это такое? Хап!»

*

Один преданный рассказывал о нечестных садху. Махараджи со слезами на глазах сказал: «Посмотрите, что они сделали якобы во имя дхармы».

Один человек одолжил садху около двух тысяч рупий и не получил их назад. Махараджи сказал: «Когда даёшь деньги взаймы святому, не ожидай, что получишь их обратно».

У двоюродного брата В. остановился один большой садху из Лакнау, который был известен своим умом и способностью делать предсказания по линиям на ладони. В. показал ему свою ладонь, и садху предсказал ему много хороших вещей, но короткую жизнь, не более 60-65 лет. В. очень расстроился. Позже Махараджи поинтересовался, что случилось, и сказал: «Не надо лгать, скажи мне правду. Ты думаешь, что доживёшь только до шестидесяти пяти лет. Нет, нет. Я скажу тебе, что ты проживёшь не менее восьмидесяти пяти лет. Когда к вам приходят садху, демонстрируйте им великое почтение и, если есть возможность, кормите их. Однако не позволяйте себе слишком вовлекаться в отношения с ними».

*

Говоря о приятеле своей юности, он сказал так: «Он был таким возвышенным, но его майя была так сильна».

*

Начальник полиции Канпура, преданный Махараджи, однажды пришёл к нему с ордером на арест одного Бабы (который также был преданным Махараджи). Он обвинялся в дезертирстве из армии и в незаконной деятельности в Канпуре. Махараджи сказал, что может быть можно не вручать ордер, ведь, в конце концов, этот человек сейчас является садху, потому его нельзя судить за дезертирство.

Позже Махараджи отчитал самого Бабу: «Что ты делаешь? Ты притворяешься садху, а сам занимаешься этими делами. Брось это».

Через какое-то время Баба перебрался из Канпура в Наинитал, где Махараджи также часто бывал. Обладая очень внушительной внешностью и прекрасным певучим голосом, этот садху очень быстро собрал вокруг себя группу последователей, от которых стал получать большие суммы денег. Махараджи вызвал его к себе и, отругав, велел оставить это занятие и уезжать из города, но Баба продолжал использовать свою власть и, манипулируя ею, собирать деньги. Затем Баба дважды женился и дважды оставил своих жён одних с детьми. До той поры Махараджи был добр к нему, относился с сочувствием и всегда интересовался, как его дела в качестве «свами». На этот раз Махараджи отчитал его за распутство. Баба, порвав с Махараджи, больше не возвращался.

*

Путешествуя по югу Индии, Махараджи и С. М. зашли в один ашрам. Пройдя сквозь ворота, Махараджи увидел под деревом мурти Кришны, которое находилось в очень запущенном состоянии. Тогда он сказал своему попутчику: «Ты оставайся, а я ухожу. Мурти — это то же, что и живой Бог, и так к нему и нужно относиться — я не хочу находиться в месте, где некоторые думают, что они выше Бога».

В силу того, что вокруг было столько духовной фальши, Махараджи искренне радовался и выражал своё почтение, когда встречал людей истинной духовной чистоты.

Один преданный рассказал, что каждый раз, когда они на джипе проезжали мимо храма, Махараджи останавливал машину и совершал пранам. Также, когда мимо проходил какой-нибудь садху, Махараджи под одеялом складывал руки в знак приветствия.

Я привёл на даршан Махараджи во Вриндаване одного известного певца, свами, и пять сопровождающих его женщин. Прежде чем я успел представить их, Махараджи сказал: «Я их знаю. Зови их сюда. Их нужно напоить чаем». Потом он спросил: «Он хочет исполнить бхаджан?» Раньше я ничего не говорил Махараджи об этом известном певце из южной Индии. Махараджи велел подать чай, затем завёл меня к себе в комнату и сказал: «Он очень хороший певец. Смог бы он спеть для меня? Это доставило бы мне большое удовольствие. Ему не трудно было бы исполнить киртан?»

Я ответил: «Баба, какие могут быть трудности в вашем присутствии?»

Махараджи вышел и попросил свами спеть. Свами спел несколько бхаджанов, посвящённых Радхе (возлюбленной и преданной Кришны) и Кришне. При этом он явно ощущал глубокую связь с Махараджи. Затем Махараджи сказал: «Ты устал. Вы будете есть самбар и расам (южная пища) здесь! Мас! Вы будете готовить пищу здесь?» Махараджи смеялся. Женщины не понимали хинди. «Говорите же! Скажите, вы будете приходить сюда каждый день на обед? Самбар, расам — ежедневно».

Я объяснил Махараджи, что мы не можем остаться в ашраме, так как мы хотим побывать во многих местах и планируем посетить храмы Вриндавана.

— Ачча! Тогда сделаем так — вы будете ежедневно приходить сюда и получать прасад!

И мы каждый день посещали Махараджи, и он всё время пытался сполна накормить нас прасадом. Он проявлял особую заботу по отношению к этому свами, говоря: «Он очень хороший Махатма. Таких святых больше не встретишь».

*

Свами Шивананда считался одним из величайших святых Индии. Он оставил после себя много учеников и большой ашрам в Ришикеше. Махараджи время от времени посещал этот ашрам без предупреждения.

И во время каждого его визита происходила какая-нибудь история, о которой в ашраме ещё долго потом вспоминали. Иногда глава ашрама собственноручно готовил пищу для Махараджи.

Как-то в ашраме Махараджи подозвал к себе одного очень старого свами, к которому все испытывали глубочайшее почтение. Этот свами с благоговением относился только к памяти великого Шивананды и никому другому даже не кланялся. Когда он подошёл, Махараджи закричал: «Веда Вьяс (великий исторический святой Индии)! Веда Вьяс пришёл!» В этот момент свами преобразился и выполнил перед Махараджи полный дунда пранам. Где-то в глубине души они узнали друг друга.

К святым высшего ранга Махараджи питал самое глубокое уважение и любовь. Если кому-то выпадала удача послушать, как он говорит о таких существах, то у него возникало впечатление, что Махараджи говорит о членах одной семьи, связанных узами близости и любви. Само качество его голоса, когда он говорил или вспоминал, или размышлял на эту тему, отражало глубину этой связи. В этом духе он говорил о таких святых, как Христос, Рамакришна, Хайриакхан Баба, Трайланга Свами, Ширди Саи Баба, Рамана Махарши, Нитьянанда, Ананда Майи Ма, Сомбари Махарадж, Деориа Баба, Шивананда, а также о других.

Махараджи преподнесли портрет Ширди Саи Бабы и положили подарок у его стоп. Махараджи немедленно взял портрет, сказав: «Его место не здесь. Он был очень хороший Баба», — и положил его у себя в изголовье.

*

Известно, что Махараджи иногда навещал одного великого святого по имени Ганготри Баба. Тот всё время обитал в снегах Ганготри, в Гималаях. Никто не может сказать, кто был чьим преданным. На определённом этапе поведение святых становится непредсказуемым.

*

Однажды в Аллахабаде к Махараджи пришёл глава религиозной группы Горакнатха, история которой насчитывает пятьсот лет. Она была организована вскоре после смерти Шанкары. Махараджи велел Даде и другим преданным коснуться его стоп. Этот человек отличался большой скромностью. Он сказал: «Я нахожусь перед святым всех святых, а вы называете святым меня».

Однажды Махараджи рассказал нам следующее: «Как-то я проходил мимо Раманы Махарши. Он встал и попытался следовать за мной, но я убежал».

*

Махараджи сказал, чтобы я не шёл на Кумбха Мелу один. И я был с ним, держась за его одеяло, чтобы не потеряться. Вдруг к Махараджи подошёл одетый в лохмотья человек и фамильярно обнял его. Они начали танцевать, держась за руки и распевая «лилльи ри». Это длилось около двух минут, и это был единственный раз, когда я видел Махараджи танцующим. Я попытался коснуться стоп этого человека, так как я слышал, что на этой меле присутствуют Хануман и другие великие риши, но я не смог этого сделать. Это был такой экстатический восторг, что я не смог. Затем человек исчез, и я до сих пор жалею, что не заставил себя прикоснуться к нему.

*

Махараджи прошёл через храм Бехариджи, вышел через задние ворота и, войдя в один из домов, попросил еды. На улице какой-то человек кричал: «Одну роти!», и Махараджи пригласил его войти. Это был садху, который просил в качестве подаяния всего две роти в день. Махараджи спросил его: «Где твоя роти?» — и затем, взяв роти, съел его. Махараджи сказал, что этот садху — уроженец Ирака, что он приехал во Вриндаван сорок лет назад. Преданным, которые присутствовали при этом, этот человек показался не от мира сего.

*

Однажды в храм пришёл покрытый пеплом садху с трезубцем в руке (атрибуты Шивы). Махараджи тут же подбежал к нему и выполнил низкий поклон, после чего человек исчез.

*

В другой раз один человек поздно ночью пришёл к воротам храма и попросил фонарь, сказав, что у него сломалась машина. Дада дал ему фонарь, человек через некоторое время вернулся и отдал фонарь обратно. На следующий день Махараджи спросил: «Вы пригласили его в храм поесть?» Нет, не пригласили. Тогда он сказал: «Глупцы! Знаете, кто это был? Это был Сомбари Махарадж (давно умерший святой)».

*

К. К. очень много работал во время бхандары. Позже Махараджи сказал ему, что там он получил даршан самого Сомбари Махараджа. К. К. очень сердился из-за того, что не узнал его. А Махараджи сказал ему: «Зачем тебе знать?» — и гнев прошёл.

*

Как-то Махараджи отправился с некой Ма посмотреть, как будут устанавливать новое мурти одной из Вайшнавских Дэви. Статуя была ещё запакована, выглядывало одно лишь лицо. Махараджи заговорил с ней, и Ма ясно видела, как глаза мурти моргнули. Это было истинное священнодействие.

*

Рабу заболел и потерял голос. Махараджи велел ему выполнять Дэви пуджу (ритуал поклонения женскому аспекту Бога) в честь Дурги в течение четырёх дней. Когда была произнесена последняя строка, Махараджи открыл окно и прокричал: «Я сказал Матери (Богине Дурге), и теперь ты поправишься».

Любовь Махараджи к Христу была неземной. Когда его спросили: «Кем был Христос?» — Махараджи ответил:

Никогда нельзя было заранее предугадать, какую реакцию вызовут у него слова преданных. Как-то к Махараджи пришёл один парень и спросил: «Махараджи, Иисус действительно гневался?»

Как только Махараджи услышал имя «Иисус», его глаза наполнились слезами. Когда ему задавали вопрос, он сидел. После того как вопрос прозвучал, он опёрся о локоть и трижды ударил себя в грудь в области сердца, из его глаз катились слёзы. На какое-то мгновенье наступила полная тишина. Махараджи дал каждому осознать реальность Христа. Он ответил так: «Христос никогда не гневался. Когда его распяли, он ощущал лишь любовь. Христос никогда не был ни к чему привязан; он отдал даже своё тело». И тут все заплакали — мы были полностью охвачены Страстью Христовой. Но затем он внезапно снова сел прямо и произнёс: «Ум может в мгновение ока преодолеть расстояние в миллион миль — это сказал Будда».

*

Как-то Махараджи спросили: «Почему Христос подвергался такой клевете?»

— Так было со всеми святыми, но он видел во всех только любовь. Вы не должны слышать и видеть зло, вы не должны злословить. Вы должны видеть любовь везде и во всех. И вы должны видеть во всех только хорошее.

*

Однажды Махараджи посетил католическую мессу и принял там прасад.

В то рождественское утро Махараджи, Т. и Б. Д. находились в Лакнау. Они решили сходить на мессу, посвящённую Иисусу. Махараджи отправился на мессу в своём обычном виде — босиком, в дхоти и одеяле. Подойдя к церкви, Махараджи пропустил Б. Д. первым (так как он был гостем с Запада). Б. Д. стал на колени перед купелью со святой водой. Ему окропили голову. Махараджи и Т. последовали его примеру. Они приняли участие в праздничной церемонии и в обряде причастия.

Как-то один преданный спросил у Махараджи, как медитировал Христос. Махараджи выпрямился и на некоторое время закрыл глаза. Пока он сидел так в безмолвии, из его глаз текли слёзы. Затем он сказал: «Он растворялся в океане любви».

Махараджи высоко ценил чистоту духа, не взирая на различия религиозных традиций. Он постоянно учил нас не ограничиваться формой, часто повторяя: ««Суб эк (всё едино)!»

Один мусульманин-преданный пригласил Махараджи на религиозный праздник, который должен был проводиться в его доме. Собрались все члены семьи и множество их друзей, чтобы исполнить суфийские песнопения и послушать чтение отрывков из Корана. На празднике присутствовали мусульманские священнослужители и знатоки веры, они совершали ритуалы и читали писания. Когда прибыл Махараджи, преданный сопроводил его на самое почётное место, прямо перед собравшимися там знатоками веры. Те немедленно прекратили своё пение и заявили хозяину, что не могут продолжать обряд в присутствии индуиста. Тогда Махараджи отчитал их за предрассудки и ограниченность. Он процитировал несколько фраз из Корана и высказывания некоторых великих суфийских поэтов-святых о единстве всех религий, после чего попросил немного прасада. Когда прасад принесли, он раздал пищу, сладости и деньги знатокам веры, и те, счастливые, возобновили свои песнопения. Махараджи подпевал им в течение многих часов, повторяя: «Ла Ил Аха Эл Ил Аллах Ху».