Чудо любви. Истории о Ним Кароли Бабе

«...Пчелы прилетают»

Мы оказались у стоп Махараджи, движимые жаждой живого духа и притянутые его светом. Мы прибыли из Европы и Великобритании, Соединённых Штатов и Канады, Австралии и Южной Америки. Как сказал о своих спутниках в книге «Путешествие на Восток» Герман Гессе, у каждого была своя личная, особая причина предпринять это путешествие, но у всех была и одна общая цель. Мы прибыли каждый со своей индивидуальной степенью цинизма и веры, открытости или закрытости сердца, чувственности или аскетизма, интеллектуального высокомерия или смирения. Махараджи реагировал на каждого так же индивидуально: то жёстко, то мягко; то игнорируя или прогоняя нас, то уделяя максимум внимания; то читая наши мысли и чувства, то становясь невосприимчивым. Он делал всё необходимое, для того чтобы успокоить ум и открыть сердце и чтобы утолить ту жажду, которая толкала нас всех к нему.

Я путешествовал по Индии с молодым приятелем с Запада. На «лэндровере», который я одолжил у одного из своих друзей, мы подъехали к горам, чтобы найти гуру моего спутника, которому нужна была помощь в продлении визы. Я был в плохом настроении, перекурив гашиша, мне казалось, что я нахожусь в Индии уже «слишком долго», и вообще у меня не было никакого желания встречаться с каким бы то ни было «гуру».

[Последующий текст взят из книги «Будь здесь и сейчас».] Мы остановились у этого храма, и он спросил, где можно отыскать гуру. Индусы, собравшиеся вокруг машины, показали на расположенную неподалёку небольшую гору. Через мгновение, выскочив из машины, он уже взбегал на нёс. Они все следовали за ним и, казалось, были в восторге от возможности увидеть гуру. Я также вышел из машины.

Теперь я ещё больше расстроился, так как никто не обращал на меня никакого внимания. Я побежал вслед за ними, вверх по горной тропе, босиком, постоянно спотыкаясь. У меня всё равно не было желания встречаться с гуру, что всё это значило, чёрт побери?

За поворотом тропы я оказался на возвышавшемся над долиной поле, и там я увидел сидевшего под деревом человека лет шестидесяти или семидесяти с лишним, завернутого в плед. Его окружали восемь или девять индусов. Моему взору предстала прекрасная картина — группа людей, облака, зелёная долина, прозрачная чистота гималайских предгорий.

Мой спутник подбежал к этому человеку и бросился перед ним наземь, выполняя дунда пранам (простирание в полный рост). Из его глаз текли слёзы, а человек слегка похлопывал его по голове. Я всё больше и больше приходил в смущение.

Я стоял в стороне, размышляя: «Я не буду касаться его стоп. Мне это не нужно. Никто этого от меня не требует». Время от времени этот человек поднимал на меня глаза и слегка подмигивал. От его взгляда я почувствовал себя ещё более неловко.

Затем он, взглянув на меня, начал говорить на хинди, и я очень мало что понял из его речи. Я услышал, как он спросил моего друга: «У тебя есть фотография Махараджи?»

Тот кивнул: «Да».

«Дай её ему», — сказал человек в пледе, указывая на меня.

«Прекрасно, — подумал я, — дарить мне собственную фотографию», и я благодарно улыбнулся. Но я всё ещё не имел намерения касаться его стоп.

Тогда он спросил: «Вы приехали в большом автомобиле?»

— Да. (Я не хотел одалживать чужую машину и таким образом брать на себя ответственность за неё, поэтому машина была для меня источником раздражения.)

Он взглянул на меня с улыбкой и спросил: «Вы дадите её мне?»

Я только успел открыть рот, как мой друг, всё ещё лёжа на земле, поднял свои глаза на гуру и сказал: «Махараджи, если она вам нужна, можете взять её. Она ваша».

Тогда я вмешался: «Нет, погодите. Я не могу вот так просто отдать машину Дэвида». Старик заливался смехом.

На самом деле смеялись все, кроме меня.

Тогда он спросил: «Вы зарабатывали много денег в Америке?»

Я перебрал в уме все свои годы работы профессором и контрабандистом и гордо ответил: «Да».

Сколько же вы зарабатывали?

— Ну, — сказал я, — однажды (и я слегка завысил цифру, как подсказывало мне моё раздутое эго) я заработал двадцать пять тысяч долларов.

Присутствующие перевели эту сумму в рупии, и все были потрясены цифрой. Всё это, конечно, было чистым хвастовством с моей стороны. Я никогда не зарабатывал двадцать пять тысяч долларов. И он вновь засмеялся и сказал: «Вы купите такую же машину для меня?»

Я помню все мысли, которые тогда промелькнули у меня в голове. Хотя я вырос в еврейской семье, занимающейся сбором средств для различных фондов, подобного попрошайничества я не видел никогда. "Он даже не знает моего имени, а уже хочет от меня машину за семь тысяч долларов», — подумал я.

«Ну, может быть...» — сказал я. Всё это уже вызывало у меня очень сильную досаду.

А он сказал: «Отведите их и накормите». Нас угостили чудесной пищей, а затем предложили отдохнуть. Через некоторое время мы вновь оказались рядом с Махараджи, и он сказал мне: «Подойди сюда. Сядь». Когда я сел лицом к нему, он взглянул на меня и сказал: «Прошлую ночь ты провёл под звёздами» (это, конечно, был перевод его фразы на английский).

— Угу.

— Ты думал о своей матери.

— Да. (Прошлой ночью, находясь от этого места на расстоянии в несколько сот миль, я вышел ночью на улицу, чтобы сходить в туалет. Звёзды светили очень ярко, и я остался под открытым небом, ощущая большую близость к космосу. И тогда я внезапно ощутил присутствие своей матери, умершей девятью месяцами ранее от болезни селезенки. У меня были очень сильные переживания в тот момент, и я никому о них не рассказывал.)

— Она умерла в прошлом году.

— Угу.

— У неё очень сильно увеличился живот перед смертью. Пауза...

— Да.

Он откинулся назад и, закрыв глаза, сказал (по-английски): «Селезенка, она умерла от болезни селезенки».

Я не могу выразить словами, что со мной произошло в тот момент. Он как-то по-особому взглянул на меня, и случились две вещи. Они не были похожи на причину и следствие, скорее, они произошли одновременно.

Мой ум начал метаться быстрее и быстрее, пытаясь найти опору — сориентироваться в том, что он сейчас сделал. Я пережил все испытанные мною ранее моменты параноидального страха, связанного с манией преследования со стороны ЦРУ: «Кто он? Кого он представляет? Какую кнопку он нажимает, чтобы заполучить досье на меня? Зачем они привели меня сюда?» Ни на один из этих вопросов ясного ответа не было.

Это было всё просто невероятно, чтобы случиться так, как случилось. Мой спутник ничего не знал о тех вещах, о которых говорил Махараджи, а я был простым туристом, путешествующим на автомобиле. Всё происходившее нельзя было никак объяснить. Мой ум метался всё быстрее и быстрее.

Ранее я сталкивался с двумя моделями психических переживаний. Одна такая: «Так, это случилось с кем-то другим, и это очень интересно, нам, конечно, нужно быть открытыми к подобного рода вещам». Это был мой подход с точки зрения социальной науки. Другая модель: «Ну вот, я нахожусь в наркотическом состоянии от принятия ЛСД. Кто знает что это такое в действительности?» В конце концов, под влиянием химических веществ у меня были переживания, в которых я создавал целые миры.

Но ни одна из этих категорий не подходила к данной ситуации, и по мере ускорения метаний моего ума я ощущал себя компьютером, в который ввели неразрешимую задачу — звенит звонок, вспыхивает красный свет и прибор выключается. Мой ум просто отключился. Я сжег его схему, его страстные попытки получить объяснение. Мне нужно было что-либо, что помогло бы мне замкнуться на рациональном уровне, по ничего такого не было.

И в то самое мгновение я ощутил эту невероятно сильную боль в груди и огромную щемящую тоску — и я начал плакать. Я плакал и плакал, и плакал, по я не испытывал пи счастья, ни печали. Это был плач, какого раньше со мной не было. Единственное, что я мог сказать обо всём этом — это то, что у меня было чувство, будто я довёл что-то до конца. Путешествие было завершено. Я прибыл домой. (Р. Д.)[1]

Говоря словами Дады, «Мы все думаем, что гоняемся за гуру, но в действительности, как видите, он гоняется за нами».

*

Всё, что я знала о трудностях Индии, придавало мне уверенности в том, что у меня нет никакого желания отправляться туда. Однако в октябре 1971 года я очутилась в аэропорту им. Кеннеди с двумя своими друзьями, ожидая посадки в самолёт, следующий рейсом до Бомбея. Нас пришла провожать большая толпа людей, состоящая из членов нашей нью-йоркской «духовной» группы, или, как я подозревала, они пришли, для того чтобы убедиться, что мы действительно сядем в самолёт. Мы все трое пребывали в состоянии паники различной степени, не совсем понимая, что же мы делаем. И паника и замешательство усилились во сто раз, когда мы оказались в самой Индии.

Мы трое, почти вся группа западных ищущих, сгруппировались вокруг Махараджи, о котором впервые услышали от Рам Даса. Хотя моя жизнь и изменилась полностью после того вечера, когда я впервые послушала лекцию Рам Даса, особой тяги к посещению Индии у меня не было. Мистическая подоплёка поездки в Индию в те времена была такова, что мне казалось дерзостью даже думать о таком путешествии. Мне было ясно, что сила пробуждения, которую я испытала, на самом деле представляла собой мою связь с Махараджи — что он действительно мог быть моим гуру. Мы все слышали о том, как трудно его найти. А что если он отошлёт меня обратно, как он делал это с другими?

И вот сейчас, три года спустя, я улетала в Индию, хотя я по-прежнему была не настолько безрассудной, чтобы рисковать и, возможно, получить отказ — я собиралась посетить некоторых святых южной части Индии и, может быть, позже «посетить» север страны, если у меня будет какая- нибудь надежда быть принятой.

Когда мы сошли с самолёта в Бомбее, нас встретили представители авиакомпании (что можно считать в Индии своего рода подвигом), которые предложили нам сделать заказ на дневной рейс в Нью-Дели и сказали, что билеты уже ждут нас в кассе. Это было просто потрясающе, однако после 26 или 28 часов, проведённых в воздухе, мы пребывали в таком туманном состоянии, что не могли почувствовать ничего более сильного, чем лёгкое удивление. В конце концов — мы были в Индии — а здесь может случиться что угодно. (Эта тайна с билетами и бронированием мест до Дели так никогда и не была раскрыта каким-либо «разумным» способом.) В Дели мы решили зайти в бюро «Американ Экспресс», чтобы посмотреть, нет ли для нас каких-нибудь сообщений, что мы собирались сделать в Бомбее. С тех пор как мы прибыли сюда, сообщение должно было уже прибыть. И оно было: «Отправляйтесь в Джайпурья Бхаван во Вриндаване. Ожидается прибытие Махараджи», и подпись: «Баларам Дас». Никто из нас не знал этого человека.

Мы узнали, что Вриндаван расположен недалеко от Дели и что мы можем попасть туда дневным поездом. Мы как-то и не подумали о том, чтобы некоторое время побыть в относительно западной атмосфере Дели. В сообщении говорилось о том, чтобы мы ехали, и мы поехали. Таким образом, мы выучили первый великий урок Индии: никогда не путешествовать в вагоне третьего класса без забронированных заранее мест! Это путешествие можно сравнить с трёхчасовой поездкой в нью- йоркском метро в часы пик с добавлением палящих солнечных лучей, пыли и паровозного дыма, врывающегося в открытые окна.

Наконец мы с боем выбрались из своего поезда в Матхуре и в мерцающих сумерках индийской долины, красоту которой мы тогда не смогли оценить, нашли автобус, который отвёз нас в расположенный неподалёку Вриндаван. Там нас сгрузили на большом базаре, который смотрелся как деревня тринадцатого века, состоящая из извилистых улочек, заполненных людьми, рикшами, собаками, свиньями и коровами. Уже стемнело, и основное освещение исходило от фонарей, расположенных вдоль улиц лавочек. На своём несуществующем хинди мы спросили, как нам пройти в «Джайпурья Бхаван», и нам вначале сказали пройти вверх по одной улочке, затем — вниз по другой. Было уже поздно, и лавочки начали закрываться. Параллельно нашим голоду и усталости нарастала и наша паника, и даже когда мы добрели до гостиницы, мы не смогли опознать её, так как все надписи были на хинди. И мы уже начали представлять, как будем ночевать, свернувшись калачиком, где-нибудь на улочке среди коров.

И тут внезапно к нам подошёл человек западного вида — я встречала его годом раньше в Калифорнии. В приступе истерического облегчения я заключила его в свои объятия, но он, как истинный старожил, проведший годы в Индии, сохранял абсолютно невозмутимое выражение лица. О, да, Джайпурья Бхаван был совсем рядом, за следующим поворотом.

В течение последующих нескольких дней в Джайпурья Бхаване начал собираться небольшой западный сатсанг (группа людей, занятых духовным поиском), ожидая прибытия Махараджи в его Вриндаванский ашрам (духовная община, монастырь). Со многими из этих людей мы были знакомы ещё с Америки, включая таинственного «Баларам Даса», которого мы знали как Питера. Мы слушали их истории о Махараджи с облегчением и предвкушением чего-то особенного. Он вовсе не казался таким страшным и свирепым. И вот разнеслась весть, что он прибыл! На следующее утро мы могли пойти к нему на даршан.

С небольшим опозданием я прибыла в ашрам вместе с Радхой, нервно сжимая своё взятое напрокат сари и подношения в виде цветов и фруктов. Мы обошли вокруг храма и выполнили пранам (поклон) Хануманджи, а затем подошли к воротам в стене, пролегающей между храмовым садом и ашрамом. Как я хорошо запомнила эту зелёную деревянную дверь! Когда мы постучали, ворота чуть-чуть приоткрылись, и в образовавшуюся щелку выглянул старый чаукидар (привратник). И тогда, как и все последующие разы моего пребывания в Индии, у меня возникло опасение, что он может нас не впустить. Но он отступил назад, открывая ворота, чтобы мы вошли. Я заглянула внутрь и в дальнем конце длинной веранды, тянущейся вдоль здания ашрама, увидела Махараджи, в одиночестве сидящего на своей деревянной кровати. От созерцания его величественной формы моё сердце запрыгало и ноги стали подкашиваться. Я до сих пор пронзительно ясно помню, как впервые увидела его.

Радха уже бросилась вперёд, и я побежала за ней, на бегу теряя свои сандалии. Всё было так просто и знакомо — мы низко поклонились, коснувшись его стоп, подали своё подношение из цветов и фруктов (которые он тут же бросил обратно мне на колени), поплакали и посмеялись. Махараджи подпрыгивал на месте, улыбался и восклицал с ликованием: «Мать из Америки! Мать из Америки!» Во время того самого первого даршана, хотя Махараджи говорил в основном на хинди, я поняла почти всё без помощи переводчика, который стоял рядом. И я осознала ту любовь, которая текла через Рам Даса и которая непреодолимо тянула меня в Индию: источник был здесь.

Все пребывали в возбуждённом состоянии, в то время как я относился ко всему этому весьма скептически. И всё же я первым вышел из автобуса и тут же помчался к храму. Хотя я раньше никогда не был здесь, я каким-то образом знал все повороты, которые должны были привести меня к месту нахождения Махараджи. Как только я завернул за угол, он начал подпрыгивать и выкрикивать различные слова на хинди, которые привели меня в полное смущение. Я подошёл к нему и склонился к ногам.

А он начал бить меня, причём достаточно сильно. Я одновременно ощущал сильное замешательство и состояние просто невероятного единства, такого со мной никогда раньше не было. Он был совсем не таким, каким я ожидал его увидеть, но в то же время таким знакомым. В то мгновение я почувствовал, как все страдания, вся боль последних лет полностью растворилась. И хотя я знал, что в будущем боль вернётся, та любовь, которую я ощутил в тот момент, сделала её намного слабее.

*

Я услышал о Махараджи во время своего странствования по Индии, и в конце концов я нашёл его в Аллахабаде. Моя первая с ним встреча состоялась ранним утром. Махараджи сидел в комнате на кровати, перед ним на полу сидела Ма (индианка-преданная). На кровати лежали фрукты. Затем из-под большого одеяла высунулась его рука. Он взял несколько больших яблок и начал бросать их на грудь Ма, но она была полностью поглощена медитацией. Я сидел, наблюдая за всем этим, когда Махараджи внезапно взглянул прямо на меня. Он был подобен дереву, такой укоренившийся, такой органичный. Он бросил мне банан, и тот приземлился прямо ко мне в руку. Я не знал что мне делать с этим бананом, священным предметом. И я подумал, что лучше всего будет его съесть.

*

Я прибыл в Индию из Соединённых Штатов как страстный приверженец одной из религиозных групп: гуру — это был Гуру, великий и окончательный спаситель. Через две недели пребывания в его обществе я полностью освободился от всех своих иллюзий на его счёт и начал странствовать по Индии самостоятельно, всё ещё надеясь встретить где-нибудь настоящего гуру, отличающегося истинной чистотой. Несколько раз во время моих странствий кто-нибудь говорил мне о Махараджи и о том, что он находится где-то рядом. Но я не шёл к нему, так как не чувствовал особой тяги. Наконец, однажды, когда я был недалеко от Бомбея, всё ещё пребывая в поисках истинного гуру, я встретил своего старого друга. От него исходила такая ясность, такой свет, что ещё до того, как он заговорил, я решил отправиться туда, откуда он только что прибыл. А он как раз побывал у Махараджи во Вриндаване. В тот же день я упаковал свои вещи и отправился в путь. Через двадцать четыре часа я стоял перед Махараджи. Кроме меня там было ещё несколько западных ищущих. Махараджи ничего не говорил мне, но очень пристально смотрел на мою сердечную чакру (психо­энергетический центр в области сердца), и я слышал, как некий голос внутри меня говорил, что мой поиск окончен. Я прибыл домой.

*

В течение нескольких месяцев я сидел в буддийской медитации в Бодх-Гайе. Примерно во второй трети второго месяца этот забавного вида маленький человек начал появляться в верхнем правом углу моего осознания. Время от времени он улыбался. Мне было интересно, кто он такой, и я просто наблюдал, как он появлялся и исчезал. Позже я начал подозревать, что это был Махараджи, о котором я услыхал годом раньше.

По окончании ритрита я открыл книгу «Сто тысяч песен Миларепы», и из неё выпала фотография Махараджи. Когда мы наконец добрались до Вриндавана, где он якобы должен был находиться, то обнаружили, что ворота храма закрыты. Расстроившись, что я проделал весь этот путь только для того, чтобы обнаружить закрытые ворота, я перешёл улицу и уселся на водопроводную трубу.

Внезапно меня охватило такое ощущение, что Махараджи, перепрыгнув через стену, предстал прямо передо мной, ибо я оказался окутанным и заполненным глубочайшей любовью, какую мне когда-либо пришлось испытать. Из глаз у меня потекли слёзы. Прохожие могли видеть этого спятившего длинноволосого человека с Запада, который надрывался от рыданий. Они лишь смотрели на меня и, улыбаясь, шли дальше.

Я не знал, что происходит, но у меня было очень ясное ощущение того, что я нахожусь дома. Не было абсолютно никаких сомнений по поводу того, что я именно там, где я хочу быть. За месяц до этого я не мог даже вообразить такое переживание, но оно случилось, и я ощущал такое облегчение, такое счастье. Казалось, что моё сердце внезапно открылось.

Вскоре нас впустили в храм. Махараджи задавал мне обычные вопросы — кто я, откуда, чем занимаюсь. И вдруг я внезапно ощутил, что совершаю поклон, моя голова опускается к его стопам, и мне не было не по себе от этого действия. А он пошлепывал меня по голове и говорил что-то вроде: «Добро пожаловать, я рад, что ты совершил это. Добро пожаловать на борт». Всё, что мне хотелось сделать, — это не отрываться от его стоп, и мне было абсолютно безразлично, что это совсем не вязалось с моим представлением о самом себе.

*

Моя жена познакомилась с Махараджи и приехала за мной в Америку, чтобы и я мог встретиться с ним. Когда мы первый раз отправились на встречу с Махараджи, увиденное неприятно поразило меня. Все эти полоумные западные преданные в белых одеждах, прилепившиеся к этому толстому старику в одеяле! Больше всего меня отталкивало то, что они касаются его стоп. В первый день моего пребывания там он полностью игнорировал меня. Однако по прошествии второго, третьего, четвёртого, пятого, шестого и седьмого дня, когда он по-прежнему игнорировал моё присутствие, я стал ощущать досаду. Я не чувствовал к нему никакой любви, я вообще ничего не чувствовал. И я решил, что моя жена попала в сети какого-то ненормального религиозного культа. К концу недели я был готов к тому, чтобы уехать домой.

Мы жили в гостинице в Наинитале, и на восьмой день я сказал жене, что неважно себя чувствую. Весь день я бродил вокруг озера, размышляя о том, что если моя жена оказалась настолько сильно вовлечённой в то, что явно было не для меня, то это означает конец нашего брака. Я смотрел на цветы, горы, отражения в озере, но ничего не могло развеять мою депрессию. И тогда я совершил нечто, чего я никогда в своей взрослой жизни не делал. Я начал молиться.

Я спрашивал Бога: «Что я здесь делаю? Кто этот человек? Все эти люди безумцы. Мне здесь не место».

И тогда мне на память пришла фраза: «Обладал бы ты верой, не были бы тебе нужны чудеса».

«О'кей, Бог, у меня нет веры. Пошли же мне чудо».

Я всё ждал, что сейчас появится радуга, но ничего такого не произошло, и я решил, что завтра же уеду отсюда.

На следующее утро мы взяли такси и отправились в Каинчи, чтобы попрощаться. Хотя Махараджи мне не нравился, я подумал, что я должен быть предельно честным и определиться в своём отношении к нему. Мы прибыли в Каинчи раньше других и сели перед его тукетом (деревянной кроватью) на пороге храма. Махараджи ещё не вышел из своей комнаты. На тукете лежало немного фруктов, и одно яблоко упало на землю. Я наклонился, чтобы поднять его. И как раз в этот момент Махараджи вышел из комнаты и, наступив на мою руку, пригвоздил меня к земле.

Так я оказался в позе, которую ненавидел — стоящим на коленях, касаясь его стоп. Просто смехотворно!

Он посмотрел на меня сверху вниз и спросил: «Где ты был вчера?», затем добавил: «Ты был на озере?» (Слово «озеро» он произнёс по- английски).

Когда он произнёс это слово — «озеро» — у меня появилось странное ощущение у основания позвоночника, и всё моё тело затрепетало. Это было очень странное чувство.

Он спросил: «Что ты делал на озере?»

Я почувствовал себя крайне неловко.

Затем он задал следующий вопрос: «Ты катался верхом?»

— Нет.

— Ты катался на лодке?

— Нет.

— Ты плавал?

— Нет.

Тогда он наклонился и тихо сказал: «Ты разговаривал с Богом? Ты о чём-нибудь просил?»

И тут я не выдержал и разрыдался как ребёнок. Он потянул меня вверх и начал подёргивать мою бороду, повторяя: «Ты просил о чём-нибудь?»

У меня было такое ощущение, что я получил посвящение. К этому времени прибыли другие преданные, они окружили меня, гладили, и я понял, что почти каждый из них прошёл через подобное переживание. Такой простой вопрос, как: «Ты был вчера на озере?», не имевший никакого значения для кого-либо другого, до основания потряс моё восприятие реальности. Мне было ясно, что Махараджи видит сквозь все иллюзии, он знает всё. Кстати, следующее, что он спросил меня, было: «Ты напишешь книгу?»

Это значило, что я был принят. После этого мне хотелось лишь одного — растереть его стопы.

*

Это произошло в Лондоне, Я ехал в автобусе, в котором было много свободных мест. На одной из остановок в автобус зашёл пожилой человек, завернутый в плед, и захотел сесть на сиденье у окна, рядом со мной, так что мне пришлось встать, пропуская его. Это вызвало во мне некоторое недовольство, но когда он сел, то улыбнулся мне такой милой и доброй улыбкой, что я забыл о своём недовольстве и подумал: «Какой славный старичок». Прежде чем автобус доехал до следующей остановки, я повернулся, чтобы ещё раз взглянуть на него — но он исчез!

С того момента, как он вошёл, автобус больше не останавливался. Как он мог сойти без того, чтобы я встал и пропустил его?

Через некоторое время я отправился в Индию по совету своего друга, который уже побывал в этой стране, и там я увидел фотографию Махараджи — это был тот самый человек! Я нашёл местонахождение Махараджи и узнал, что в тот день, когда я видел его в лондонском автобусе со специфического вида пледом, одна женщина в Индии преподнесла Махараджи именно такой плед, какой был на нём тогда.

Индийцы также приходили к Махараджи каждый со своей степенью желания и готовности. Но они воспринимали всё это по-иному. Они выросли в культуре, изобилующей святыми существами, и родители большинства из них имели собственных гуру. Для семьи гуру являл собой сочетание дедушки, мирского и духовного наставника, а также отражение или проявление Бога. Они часто относились к Махараджи в большей степени как к человеку, и в меньшей — как к Богу, но вместе с тем они могли намного легче подчиниться ему. Для них такое подчинение не было вопросом личного эго, как для нас. В подборке историй о первых встречах с Махараджи, описанных некоторыми из его самых близких индуистских преданных, можно ясно увидеть как различия в культуре Востока и Запада, так и схожесть процесса раскрытия и проявления любви.

Я знал Махараджи со времени моего прихода в этот мир. Мой отец и моя мать, оба были его преданными, отец — с 1940 года, мать — с 1947 года. Поскольку родители были его приверженцами и в нашей семье постоянно говорили о нём, мы все с рождения были его преданными.

*

Я встретил Махараджи впервые много лет назад в Бховали. Он часто посещал там дом одной Ма. Я сказал ей, что слышал о нём, но никогда не встречался с ним и попросил её предупредить меня о его следующем визите к ней. И примерно через неделю Махараджи прибыл. Это было вечером, а наутро мне сообщили эту новость, и я сразу же отправился к нему. Я застал его лежащим на кровати. Он взглянул на меня, а затем на мгновение закрыл глаза. Он сразу же узнал обо мне всё — кто я такой, кем был раньше и что собираюсь делать в этом мире. Через несколько секунд он произнёс: «Я очень рад видеть тебя», и эту фразу он повторил много раз. Махараджи пешком пришёл из Наинитала в Бховали. Он сказал: «Это ты привёл меня сюда! Увидимся снова в Халдвани». Затем Махараджи сел на автобус, следовавший в Алмору. (В те дни он ездил в основном на автобусах, а не на автомобиле.) Люди предупреждали меня, чтобы я не воспринимал его серьёзно: «Ним Кароли — большой лжец.

Он очень редко говорит правду. На него нельзя положиться».

Так или иначе, я отправился в Халдвани. Через несколько дней ко мне в комнату пришёл человек и, сообщив, что Махараджи приехал в Халдвани, дал мне его адрес. Я встретился с ним тогда, и с тех пор нахожусь всё время рядом с ним.

*

Впервые я встретил Махараджи в 1950 году, когда ехал со своим начальником к Махараджи из Наинитала в Халдвани. Мой начальник, государственный служащий, уже был в то время преданным Махараджи и предложил подвести его. Я же курил и вёл себя так, будто Махараджи был кем-то другим.

В 1958 году, после смерти матери, я проводил отпуск со своим отцом в Бховали. Мы остановились в правительственном доме отдыха, и ночью мой отец заболел, ему было очень плохо. Ему вызвали местного врача, и тот сделал укол, который никакого облегчения не принёс. На следующий день прибыли врачи из Наинитала и сказали, что отцу срочно требуется удаление желчного пузыря. В тот же день я отправился в близлежащий санаторий, специализирующийся на лечении туберкулёза, чтобы посоветоваться с врачами. Как раз в это время проходила подготовка к проведению пуджи (молитвенного ритуала) в честь открытия небольшого храма Ханумана, сооружённого врачом, который был преданным Махараджи. И я задержался, чтобы посмотреть церемонию. Махараджи также прибыл туда, но на публике не показывался. У меня возникло желание встретиться с ним. Я слышал, что Махараджи вводил кого-то в изменённое состояние сознания, так что прежде чем уйти, я постоял и понаблюдал немного со стороны.

В тот же вечер с автобусной станции Наинитала мне пришло сообщение, в котором говорилось, чтобы я посетил некого Бабу Ним Кароли. Поскольку в Индии можно встретить множество людей, носящих имя «Баба», я не обратил на это сообщение особого внимания. Однако вечером я отправился на автобусную станцию, чтобы узнать, кто мне его отправил, но никто этого не знал. Это возбудило во мне ещё большее любопытство. Я спросил, где я могу найти этого Бабу Ним Кароли, и отправился в указанное место. Махараджи сказал мне: «Тебя зовут так-то и так-то, и твой отец очень болен».

— Да!

— Ты думал, что он может умереть, но Бог излечил его. Врачи сказали тебе, что его нужно оперировать, но ему не нужна операция. С ним будет всё в порядке.

Махараджи дал мне два или три плода манго для отца. Он съел их и стал поправляться. Через несколько дней Махараджи снова призвал меня к себе. Я явился к нему, но не коснулся его стоп. Я собирался возвращаться в Дели, и Махараджи сказал: «Ты отправляешься в Дели. Ты ездишь слишком быстро. Относись бережно к своему отцу, и с ним будет всё в порядке». Эти слова коснулись моего сердца, и я коснулся стоп Махараджи. Моему отцу никогда не делали операцию, его здоровье намного улучшилось, и болезнь больше не возвращалась.

*

Поскольку я не был женат, я жил со своим братом и его женой. Когда к ним прибыл Махараджи, я отправился в самую дальнюю комнату, чтобы не встречаться с ним, так как моё мнение было таково: «Садху (аскеты) ничего хорошего из себя не представляют». Через некоторое время в комнату, где я находился, вошёл сам Махараджи. Он сел и сказал: «Садху ничего хорошего из себя не представляют». После этого я стал его преданным.

Один из самых близких преданных Махараджи последних двадцати лет рассказывает такую историю:

В 1935 году во время школьных каникул я отправился как паломник в Дакшинешвар. Когда я прибыл на место, где было много храмов Шивы, передо мной предстал человек, присутствия которого я до этого не замечал.

— Сын мой, — сказал человек, — Ты брамин! Я дам тебе мантру.

— Я не приму её, — ответил я. — Я в это не верю.

— Ты должен принять её, — настаивал он, и я согласился. С тех пор я каждый день настойчиво повторял эту мантру. Прошло много лет.

Шёл июнь 1955 года. У меня было несколько друзей, которые были для меня как члены семьи. Каждое воскресенье вечером мы собирались в нашем доме и болтали. Примерно в 9 часов вечера я увидел, как моя жена, тетя и мать выходят на улицу. Я спросил их, куда они собрались, и они ответили, что идут в соседний дом, в котором остановился некий Баба. Один мой приятель цинично заявил: «Он принимает пищу? Я могу достать ему еды». (Этот человек был охотником.)

Моя жена возразила: «Не следует говорить такие вещи».

Через десять минут женщины вернулись и рассказали, что Баба сидит в грязной хижине при свете масляной лампы, что он велел им уходить. Однако они не ушли, и тогда Баба сказал: «Идите, подайте своим гостям чай. Я приду утром».

Утром я пошёл к Бабе вместе с женой. Махараджи сидел на маленькой кроватке в крошечной комнатушке. Когда мы вошли, он подскочил и, взяв меня за руку, сказал: «Пошли». Мы шли так быстро, что моей жене пришлось снять сандалии, чтобы поспевать за нами.

Он привёл нас в наш дом и сказал: «Я остановлюсь у вас». Когда женщина из того дома, откуда мы ушли, пришла забрать его обратно, он отказался идти.

Позже он спросил меня: «Ты поклоняешься Шиве?»

— Да.

— У тебя уже есть мантра. — И в этот момент я понял, что именно Махараджи дал мне мою мантру 20 лет назад.

*

Моя первая встреча с ним в Канпуре была короткой — наверное, минуты две — и очень приятной. Я сделал пранам, и он спросил меня, кто я такой, дал мне своё благословение и тут же ушёл. Куда он направился? Никто не мог этого сказать.

Месяцев через девять, а может, через год, я встретил его опять, на этот раз в Лакнау. Он отсылал одного за другим людей, сидевших рядом с ним, пока не остались мы втроём. Тогда он спросил мою невестку: «Что ты желаешь?» Она ответила, что пришла только затем, чтобы выразить своё почтение.

Затем он задал тот же вопрос мне, и я сказал: «Мне нужно лишь ваше благословение, больше ничего».

Тогда он обратился к моей жене: «Ты пришла с конкретными вопросами. Почему ты не задаёшь их?»

У неё действительно было несколько вопросов, которые она не доверила даже нам. Но она заранее решила, что сама задавать вопросов не будет. Она хотела, чтобы Махараджи ответил на них сам и чтобы это произошло с глазу на глаз, поэтому молчала. Она не могла сказать ему, что у неё нет вопросов, но в силу своего решения не могла задать их. Тогда Махараджи сказал ей: «Ты хочешь, чтобы я ответил на твои вопросы, но чтобы ты их не задавала. И ты хочешь, чтобы я сказал это тебе наедине. Ты подвергаешь садху очень суровому испытанию. Завтра я приду в твой дом в Канпуре и отвечу на твои вопросы». Мы посидели с ним ещё несколько минут, и затем он сказал: «Идите!» Когда мы уходили, во мне зародилось подозрение, что Махараджи просто хотел отделаться от нас, сказав, что придёт к нам завтра и ответит на вопросы.

Часов в десять вечера того же дня прибыло сообщение для преданного Махараджи, который в то время гостил у нас. В сообщении говорилось, что Бабаджи (менее официальная форма слова Баба) направляется в дом к этому преданному и что ему нужно немедленно возвращаться. Мы отправились вместе с ним. Как только я сделал пранам, Махараджи сказал: «Ты усомнился в моей искренности! Ты никогда не должен испытывать сомнений по отношению к садху — это бремя ложится на него, а не на тебя. Никогда не сомневайся». Я принёс ему свои извинения. Тогда у меня действительно зародилось сомнение. А он сказал: «Хорошо, завтра я буду у вас».

И на следующее утро он пришёл. Это был его первый визит, и я не знал, что мне следует делать. Люди говорили, что ничего особенного делать не нужно — просто дай ему кровать и большую подушку, о которую он мог бы опереться, а также предложи еду, фрукты или молоко.

Он возьмёт, что захочет. Такова его воля.

Когда он прибыл, я провёл его в гостиную. Он сказал: «Нет, я не буду здесь сидеть. Пусть здесь сидят другие. Отведи меня в ту маленькую комнатку!» Я был удивлён и смущён, так как не знал о какой комнатке он говорит. Он описал мне её и пошёл по дому, как будто знал, где эта комната находится. Я шёл за ним, а не вёл его — в собственном доме. Он зашёл прямо в ту комнату и сказал: «Здесь я и хочу сидеть», и добавил: «Позови Ма» (мою жену). Когда она пришла, он ответил на все вопросы, которые она приготовила. После чего он спросил: «Есть ли какие-нибудь вопросы, на которые я не ответил». И она сказала, что таких вопросов у неё больше нет.

*

Один чиновник индийской гражданской службы в Лакнау сильно пил. Старший офицер полиции сказал Махараджи, что его следует навестить. Махараджи согласился, и когда они приехали к этому человеку, то увидели, что он прячет за спиной бутылку. Махараджи закричал из машины: «В чём дело?»

Чиновник рассвирепел. Он заорал на офицера: «Кого ты привёз сюда? Он дурно воспитан! Убери его отсюда!»

Полицейский открыл кобуру и уже собирался выстрелить в чиновника за то, что он так разговаривает с Махараджи. Но Махараджи взорвался: «Что ты делаешь? Он великий святой! Ты видишь лишь его внешнюю сторону. Я больше никогда не поеду с тобой».

И этот чиновник позже стал его большим преданным. Он приходил на даршан, но сидел снаружи, рядом с оставленной обувью, так как считал, что это и есть его место. В конце концов он стал руководителем школы по подготовке административных служащих в Аллахабаде.

Этот человек страдал от тромбоза. Когда пришло время его кончины, он испытывал ужасную агонию, но продолжал повторять мантру Рам (Рама — одно из имён Бога) и был в весёлом расположении духа. Старший офицер полиции не мог сдержать слёз, находясь с ним в такой момент, и спросил: «Позвать твою жену и сына?»

Умирающий ответил: «Нет, это не время для проявления привязанности. Сейчас всё, что я должен делать, — это помнить о Раме и Махараджи. До свидания. Мы ещё встретимся». И он умер.

*

В течение долгого времени я хотел встретиться с Махараджи, но никак не мог поймать его. Наконец ко мне пришёл друг и отвёз меня на служебной машине в то место, где должен был быть Махараджи. В доме было четыре комнаты, и Махараджи находился в самой дальней из них. Я вошёл. Как только я появился в дверях, Махараджи сказал: «Ты, убирайся отсюда!»

Я вышел и сел на землю, но уйти не мог. Так я просидел несколько часов. Моему другу нужно было уже уезжать, чтобы поставить машину на место, но, хотя мой дом находился далеко, я был полон решимости остаться и получить полный даршан Махараджи. В конце концов какой- то человек сжалился надо мной и сказал: «Вы неправильно поступаете. Когда к нему начнут заходить люди, идите вместе с ними, и если он вас прогонит, подождите и сделайте ещё одну попытку со следующей группой». Я так и поступил, и дважды он прогонял меня. Наконец, на третий раз Махараджи сказал: «Иди, сядь здесь. Как тебя зовут и чем ты занимаешься?» После этого он произнёс: «О'кей, теперь иди».

Но я ответил: «Я не уйду. Я ещё не получил даршан. У меня не было возможности обсудить с вами свои проблемы».

Махараджи сказал: «Сейчас иди и приходи снова в 6 часов утра». Я отправился домой, но спать не мог, и в 2 часа ночи я поднялся и выполнил пуджу. Я боялся, что Махараджи уйдёт прежде, чем я доберусь до того места, где он остановился. Когда в 6 часов утра я пришёл туда, Махараджи уже не было, но мне сказали, что он вернётся. Через некоторое время он вернулся, и я провёл с ним много часов. На самом деле всю свою оставшуюся жизнь я провёл рядом с Махараджи.