Даже если ты уйдешь (СИ)

Глава 16. Какие к черту мужчины?

Эсми вышла из школы и быстрым шагом направилась к машине. Вечером похолодало, и она, помня наставления врача, подняла лацканы тренча и прижала их к горлу. Сегодня ей действительно стало лучше, а все благодаря соседу. Эсми снова выругалась под нос она ведь приказала себе не думать о нем. как о мужчине. Только как о докторе. Ну и теперь, как о папе девочки, которая нравится ее сыну. Когда Эсми выходила из кабинета, он разговаривал с Ниной Петровной, которая попросила его задержаться — Лейли всё же была единственной новенькой в классе. Они с Мамедовым так и не попрощались, и завтра он, наверное, спросит еще что-нибудь про школу, детей и так далее, думала Эсми. Но к тому моменту она уже сможет побороть себя.

— Ма, ну что сказали? — спросила Ситора, помогая матери снять плащ. Они как всегда выбежали в прихожую встречать ее. Пока Ситора вешала мамин тренч на плечики, Руфат отнес пакет с продуктами на кухню.

— Нина Петровна поклялась, что точно вас рассадит, потому что вы опять хихикаете.

— Она каждый год клянется, — фыркнула девушка и закрыла дверцу белого шкафа в прихожей.

— Я знаю, что ты заводила, — проходя мимо Эсми ущипнула дочь за талию. — Потому что Руфик просто так не хихикает.

— Ай, мам!

— Вы поели? — спросила по пути в комнату.

— Поели, посуду помыли. Тебе разогреть? — крикнул из кухни сын.

— Нет, сынок, я просто чай попью с вами. Я принесла эклеры.

— Оу, вкусняшки от апашки — Ситора побежала на кухню распаковывать коробку с десертом.

Эсми переоделась в домашний костюм, собрала волосы в хвост, помыла руки, а когда вошла в комнату, увидела, что стол накрыт и дети уже ждут ее.

— А что еще сказала наша Ниточка? — допытывалась Ситора.

— Сказала, что отправит Руфика на олимпиаду по алгебре, — прижавшись ладонями к горячей кружке, улыбнулась мама. — Ты, наверное, в дядю сынок. Он тоже задачи щелкал, как орешки. А вот я всегда плохо соображала.

— Значит, я в тебя, ма? Я — гуманитарий.

— Ты во всем в меня, — Эсми обняла дочь за плечи, притянула к себе и поцеловала. — Но характером пошла в Сонечку. О, как раз вспомнила. На выходных “назир” (поминки), я поеду за день, чтобы помочь, а вы в субботу утром со мной.

— Да не вопрос, ма, — подмигнул сын и сделал маленький глоток чая.

— Ма, эклеры ваши — просто пушка! — уплетая за обе щеки, похвалила Ситора.

— Мне тоже нравятся. И они хорошо расходятся. Кстати, Руфик. Если хочешь, я привезу такие же для твоей одноклассницы.

— Ну мааам, — сын поставил на стол чашку и выпучил глаза.

— Всё-всё не буду, — посмеялась она. О знакомстве с отцом Лейли им знать не нужно. Дети по сложившейся традиции начали рассказывать о том, как прошел их день и обмолвились, что звонил их папа и предложил съездить к бабушке. Но дети честно ответили ему, что пока не готовы. Эсми их понимала. Нет, она не настраивала их против родни отца. Просто их в жизни двойняшек не было.

Ночью Эсми ворочалась, считала овец, слушала приятное сопение дочки. Рой мыслей и воспоминаний о враче и тех странных, внезапных ощущений, которые она испытала рядом с ним, закружились в ее голове. И Эсми ругала себя за то, что вообще посмотрела на несвободного. Это все Викуля виновата: талдычит ей про какие-то отношения, про то, что женщина должна оставаться женщиной, и вообще десять лет без мужика — это уже монашка.

“Какие к черту мужчины? — пронеслось в голове. — Я сама как мужик. Гвоздь забью, шкаф соберу. Да я даже кран в ванной однажды сама починила, пока ждала сантехника. Правда, папа по видеосвязи говорил, что делать”.

Вот это “Я все могу сама” и “Мне никто не нужен” было ее девизом все последние годы. Заточилась, научилась, надеялась только на себя, и детей этому учила. Руфату говорила, чтобы брал пример с деда и дяди, был настоящим мужиком, отвечал за свои слова и поступки, уважал и не обижал девочек. Ситору наставляла, что девушка должна быть самостоятельной и самодостаточной, ни от кого в этой жизни не зависеть. Любовь любовью, а человека нужно узнать. И, конечно, надо уверенно стоять на ногах, иметь профессию, ремесло, любимое дело, подушку безопасности. Потому что никогда не знаешь, что может случиться. Сегодня — любовью, завтра — развод или смерть. Наученная горьким опытом Эсмигюль как никто другой это знала.

С горем пополам уснула, но утром проснулась какая-то разбитая и даже не помнила, снилось ли хоть что-то. Закинув двойняшек в школу, она сразу же поехала в магазин, но первым делом пошла не туда, а на прием к Мамедову. Пришла, как он и рекомендовал, на голодный желудок. Помнила ведь, как ее вчера вывернуло — стыдно до сих пор. Девушка на ресепшене попросила Эсми подождать, пока доктор освободиться. Из его кабинета доносился детский плач и администратор вздохнула и прокомментировала:

— С детьми всегда сложно.

— А он и детей лечит? — удивилась Эсми.

— Да, с четырех лет.

— Ясно. Я тогда там посижу, — она указала на диванчики у окна, и девушка кивнула.

Эсми осмотрелась и отметила, что дизайн клиники хороший: все стильно, со вкусом, нет ощущения, что ты в типичной больничке. Выбор места ей тоже был понятен: в “Маленьком Нью-Йорке” живут состоятельные люди, и надо соответствовать.

Через пять минут из кабинета Мамедова вышла женщина с маленьким сыном на руках. Он хныкал и обнимал маму за шею.

— Можете зайти, — сказала администратор Эсми.

Она вновь дала себе установку вести себя непринужденно и спокойно. Дай Аллах, чтобы хватило еще двух-трех процедур и она с ним распрощается.

— Здравствуйте! — поздоровалась она, войдя в кабинет.

— О, Эсми! — Муслим встал из-за стола. — Проходите, садитесь сразу в кресло. Как вы себя чувствуете?

— Намного лучше, спасибо, — ответила она ровно.

— Вы вчера быстро уехали, — заметил он и принялся надевать перчатки.

— Устала. Да и дети одни дома, — Эсми положила руки на колени и пожалела, что надела сегодня трикотажное платье с высоким воротником.

Муслим придвинулся к ней на всё том же крутящемся стуле и включил фонарик на рефлекторе.

— Моя дочка тоже меня ждет с работы, а я только к восьми приезжаю, — он набросил на нее одноразовую накидку и вложил ей в руки стальную лодочку.

— Да, я слышала, вы вчера говорили, что жена в командировке.

— Я не женат, — ответил он спокойно.

Эсми хотела сквозь землю провалиться, и сердце как назло забилось учащенно, когда он взглянул на нее. Ей показалось, что он улыбнулся через свою голубую маску…или же это улыбнулись его глаза.

— А, — только и смогла выговорить Эсми.

— Я в разводе. Пока мама Лейли в отъезде, дочка живет со мной, — объяснил он взяв в руки медицинский шпатель.

— Я тоже разведена, — ляпнула она и тут же пожалела.

— Хм…Давно?

“С какой целью он интересуется?” — подумала Эсмигюль, но вслух сказала совсем другое:

— Десять лет.

— Понятно. Открывайте рот, — велел он, когда пациентка подчинилась, доктор нажал на язык прибором и внимательно все осмотрел. — Лучше, чем вчера. Полоскали?

— Полоскала.

— Отлично.

— Ели что-нибудь до процедуры?

— Нет, — помотала головой Эсмигюль.

— Тогда начнем.

Муслим включил аппарат, достал свой “шланг”, как его вчера окрестила Эсми. На этот раз она ничего не комментировала, а смиренно ждала окончания не самой приятной процедуры. Но когда все стихло, а вошедшая медсестра забрала у нее лоток, пациентка вздохнула с облегчением. Да и горло уже не так болело благодаря доктору.

— Не вставайте. Я обработаю вам горло.

Он встал и подошел к столу с приборами и лекарствами. Она же смотрела на его широкую спину, наблюдала за движением сильных рук, а в том, что они сильные, она не сомневалась. Стоило признать: Муслим понравился ей, не просто, как врач, но как мужчина. Однако показывать это, тем более, делать какие-то шаги Эсми не собиралась и решила придерживаться выбранной еще прошлой ночью политике. Потому что жить так намного проще.

— Открываем, — скомандовал он, затолкал спицу со смоченной в коричневый раствор ватой, и прошелся ею внутри. По горлу растекся неприятный, редкий вкус лекарства, похожего на раствор Люголя. Эсми поморщилась, прикрыв ладонью рот.

— Немного неприятно, но быстро пройдет, — доктор снял маску и теперь Эсмигюль могла точно увидеть, что он улыбается. Только чему?

— Спасибо. Может, вы все-таки разрешите мне заплатить? — спросила, посмотрев на него снизу.

— Нет. И кстати, в десять к вам приедет человек, заделает дыру, повесит картину, — он протянул ей руку, чтобы помочь подняться с кушетки. Эсми не ожидала — она ведь и сама могла, но все равно коснулась его теплой ладони и тут же поняла, что сплоховала. Ее словно током ударило, и высокий разряд прошел через все тело, запустив что-то в сердце. Поднявшись, Эсми вытянула длинные, тонкие пальцы и без задней мысли прошлась ими по приятной ткани платья в районе бедер.

— Отлично. Спасибо, — уголки губ задрожали, когда он снял с головы свой аппарат и положил его на стол.

— Еще три процедуры и я перестану вас мучать.

— Значит, все-таки нужно пять? — вздохнула Эсми.

— В вашем случае — да.

— Надо, так надо, — кивнула Эсмигюль. — Но уже сейчас мне намного лучше.

— Рад слышать, — подобие улыбки появилось на его сосредоточенном лице. Эсми поняла, что занимает его время и решила не задерживать очередь.

— До свидания, Муслим, — в кабинет снова вошла молодая медсестра и Эсмигюль даже обрадовалась этому.

— Всего доброго. Будем на связи по поводу ремонта.

— Конечно, — непринужденно улыбнулась на вышла в коридор.

Как только за ней закрылась дверь, он выдохнул. Как же тяжело теперь лечить ее, зная, что она свободна. Десять лет в разводе…столько же, сколько и он. Традиционный брак, устроенный родителями, должен был стать крепким и долговечным, потому что объединялись две хорошие семьи. Девушку с красивым звучным именем Севиль сосватали, когда ей было 16, а ему 22. Через два года поженились. Через шесть — развелись.

Последние десять лет у Муслима Магомедовича было три цели: обеспечить дочь, выплатить ипотеку и состояться, как профессионал. Серьезные отношения в жизненный план никак не вписывались. Но три дня назад в его клинику ворвалась одна шумная, странная женщина и завела внутри механизм, давно покрытый толстым слоем пыли и паутины. Она ему понравилась сразу же. Он думал о ней после первой встречи. Он искал ее вчера глазами в школьном холле после родительского собрания. Он хотел продлить сегодня прием, но понимал, что надо сохранять субординацию. Итак, взаимная симпатия вспыхнула, но оба промолчали.