Даже если ты уйдешь (СИ)

Глава 36. Мой свет

Останусь пеплом на губах

Останусь пламенем в глазах

В твоих руках дыханьем ветра

Останусь снегом на щеке

Останусь светом вдалеке

Я для тебя останусь — светом

Песня группы “Город 312”

Приближался день четвертой химии — красной — самой сильной и самой токсичной из всех. Эсми с Муслимом уже изучили вопрос и поняли, что она хуже переносится и чаще вызывает осложнения. Хотя…куда же еще хуже. Полночи до процедуры она не спала, потому что, как говорится, ожидание смерти страшнее самой смерти. Эсми провела эти несколько часов словно узница перед казнью. И всё это время думала и гадала — выдержит ли.

В последние дни снился еще один и тот же кошмар, будто она взобралась на вишневое дерево в саду бабушки и дедушки, а спуститься не может. Смотрит вниз — а там все ее любимые: дети, Муслим, родители, брат. Они зовут ее, тянут к ней руки, а она боится слезать и просит лестницу. А они смеются над ней и говорят, что она и так сможет. Эсми ставит ногу на ствол, но он внезапно ломается и она, не удержавшись падает, но замирает в полете. Ничего не чувствует — ни боли, ни страданий, ни страха. Ничего. Она просто застряла между небом и землей.

Процедура выпала на субботу. Так как у детей была пятидневка, Эсми с Муслимом решили отправить их к родителям, но потом Севиль предложила забрать их на выходные и отвлечь. В последнее время она часто приглашала Руфата и Ситору к себе, в большой дом. Дружба между двойняшками и Лейли только крепла, а сама Севиль стала время от времени звонить Эсми, чтобы узнать, не нужно ли ей что-то В тот день они с дочерью сами приехали за Руфиком и Ситорой, оставив младших детей с Эльчином. Собрав всю волю в кулак и показывая домочадцам, что с ней все хорошо, Эсми хлопотала на кухне, собирая гостинцы — свежую заморозку и готовые пироги, что привезли из цеха ни свет ни заря. В комнату вошла бывшая жена Муслима.

— Эсми, ну что беспокоишься?! У нас всё есть, — сказала она, встав у нее за спиной.

— Нет-нет, это не беспокойство. Это благодарность, — бросила она через плечо, упаковывая все в большой пакет.

— Ну хорошо, раз ты так хочешь.

Севиль подошла ближе, повернулась и облокотилась о столешницу.

— Как ты?

— С переменным успехом, — Эсми кривовато улыбнулась. — Бывают хорошие дни, бывают плохие.

— Ты всегда можешь обратиться ко мне. Всё, что нужно, — сказала неожиданно Севиль.

— Ты и так много делаешь. Впервые вижу, чтобы бывшие супруги так адекватно себя вели после развода. Любовница моего мужа заявила на меня в полицию, когда я ей космы повыдергивала. Потом он на ней женился.

— Ужас какой, — поморщилась женщина.

— Угу. Только они быстро развелись. Не вывез он ее. Или она его, — вздохнула она. — Звонил недавно, узнал от детей, что я заболела. Предлагал помочь, детей хотел забрать на ночевку. Но они сами отказались — все еще не привыкли, что у них есть отец. Он же долго не появлялся. А теперь дети сами больше к Муслиму тянутся, советуются с ним. Для меня это удивительно.

— Это Муслим, — усмехнулась она. — Он такой…другой.

— В каком смысле?

— Просто другой, — задумавшись, Севиль посмотрела в окно. — Мужчины у нас все как на подбор: горячие, вспыльчивые собственники, тестостерон зашкаливает. Он, конечно, тоже с характером, но даже не любя, я его очень уважала. Эсми, послушай, — посмотрела на новую жену бывшего мужа. — Я очень перед ним виновата. Он меня и перед своей семьей, и перед моей выгораживал, весь удар на себя взял. Родственники наши шептались за спиной, что он гулял, хотя я всё отрицала. А они мне говорили: “Дыма без огня не бывает, не просто так вы развелись”. Крикнуть им хотелось: “Это я виновата, это все из-за меня”. Но Муслим сказал молчать и отпустил меня к Эльчину. Я всю жизнь буду ему благодарна.

— Он любил тебя, — вдруг проговорила Эсми, глядя ей в глаза.

— Что ты, нет, — отмахнулась Севиль.

— Так поступают только те, кто любит. Он отпустил, чтобы ты была счастлива.

Севиль нахмурилась и молча вглядывалась в лицо Эсми, словно та открыла ей Америку. Наконец, она сама взяла ладони женщины в свои руки и ответила:

— Что бы там ни было между нами — это прошлое. Ты — его настоящее и будущее. Поэтому ты должна бороться ради вас обоих. Вы оба заслуживаете счастья.

— Спасибо тебе, Севиль, — Эсми обняла ее и почувствовала исходившее от нее спокойствие. — Но если что-то случится, помогите ему, хорошо?

— Ничего не случится, — произнесла она уверенно.

После красной химии Эсми поняла: всё, что было до нее — лишь цветочки. Красные растворы оказались самыми токсичными и тяжелыми. Во время введения препаратов уже начала кружится голова, но она стойко терпела и, закрыв глаза, старалась думать о хорошем. Как там говорили в аффирмациях на ютьюбе: “Представьте, что лекарства — это живительный нектар, смывающий вашу опухоль”. Поначалу в это еще хотелось верить, когда алая жидкость проникала под кожу и бежала по венам. Но потом она ругалась про себя, посылая всё к чёрту, проклиная болезнь, химию, да все на свете.

Побочки не заставили себя долго ждать. И были они в несколько раз хуже, чем раньше. Противорвотные не справлялись от слова совсем, руки-ноги не слушались и безжизненно висели, будто Эсми — не человек, а потрепанная жизнью тряпичная кукла. Ожидаемо пропал аппетит, терзала рвота, изводили головокружение, тошнота, жар. Она сильно потела и за вечер Муслим несколько раз переодевал ее в сухое. В какой-то момент началась ломота мышц и суставов, но сил кричать уже не было, поэтому она только тихо мычала от боли.

Все эти дни Муслим неотлучно находился рядом с ней, то держал за руку, то гладил по голове. В те минуты он думал: хорошо, что дети после Севиль поехали к бабушке и дедушке — не надо им видеть маму такой. А Эсми, между тем, лежала совершенно обессиленная и изможденная, то проваливалась в забытье, то выплывала из него на пару минут, а потом ее снова затягивало вязкое гнилое болото.

Через несколько дней она потихоньку начала приходить в себя, но по-прежнему не вставала и ничего не ела — только пила воду мелкими глотками.

— Вот так, молодец, — похвалил муж, держа в руке стакан с трубочкой. — Может, еще чуть-чуть?

— Нет, не хочу, — облизнув потрескавшиеся губы, прошептала Эсми.

— А что хочешь? — улыбнулся Муслим, погладив ее по ладони.

— Полежи со мной, — попросила она.

Вечерело. Небо окрасилось волшебно-розовыми красками апрельского заката. На мгновение мягкий свет проник в спальню и скользнул по лицу Эсмигюль. Муслим это заметил и на душе вдруг стало спокойно. А еще он вновь подумал о том, какая она красивая и вспомнил тот день, когда впервые увидел её. Он устроился на боку рядом с женой, а она повернула к нему голову и посмотрела уставшим взглядом. Муслим провел пальцами по ее лицу, погладил впалые щеки, заставив ее прикрыть веки.

— Ты самая красивая женщина на свете.

— Врёшь, — грустные глаза замерли на лице Муслима.

— Нет. Я всегда буду тебе это говорить. Даже через много-много лет.

— Почему мы не встретились раньше? — совсем обессилев, еле слышно проронила Эсми. — На год или два. У нас было бы больше времени. А теперь…, - она замолчала, собираясь с мыслями. — Мне все говорят, что надо бороться, верить, мыслить позитивно. Но иногда мне кажется, что мое сердце просто не выдержит больше. Я очень боюсь не проснуться однажды…

— Ты справишься. Мы вместе справимся. У нас впереди целая жизнь. Когда ты поправишься, я свожу тебя в Баку, покажу тебе Старый город, море…

— Обещаешь? — спросила она как-то совсем по-детски.

— Конечно, — Муслим прижался лбом к ее лбу и взял осунувшееся лицо в ладони.

— А давай еще кошку заведем.

— Давай.

— Хорошо, — устало промолвила Эсми. — Я люблю тебя.

— И я тебя люблю. Ты — мой свет, Эсми.

— А ты — мой.

И в этот миг крошечная слезинка скатилась из уголка глаза и растаяла словно снежинка под горячей рукой Муслима. Так они и лежали, провожая рассвет и встречая ночь. Мужчина и сам не понял, как его сморил сон.

Муслим открыл глаза. В комнате было темно — хоть глаз выколи. Он протянул руку и нажал на выключатель у кровати, после чего лампа над его стороной загорелась теплым светом. Он посмотрел на Эсми — она спала и на секунду ему показалось, что губы ее застыли в умиротворенной улыбке. Не в силах побороть себя, он коснулся ее лица и застыл от ужаса, чувствуя холод, нет лёд, под подушечками.

— Эсми! — закричал Муслим. — Эсми проснись! Эсми!

Дрожащими пальцами он старался нащупать пульс и не находил его. Она уже не дышала. Проклиная себя и чувствуя всю беспомощность и весь ужас, он взял ее за руку, прижал к своей щеке и заплакал, потому что все понял.

Визуал и саундтрек вот здесь: https:// /shrt/hCGT