Тихонько закрыв дверь в комнату, Эсми пошла на кухню, где за столом сидели дядя, тетя и Соня. У той была своя квартира, доставшаяся от бабушки с дедушкой, но она решила сегодня остаться у родителей.
— Эсми, солнышко, проходи, — Наталья встала и пошла к плите. — Поешь.
— Да, тебе надо поесть, кызым. Такая бледная, — покачала головой дядя, когда Эсмигюль села напротив него и рядом с Софьей. — Что думаешь делать?
— Разводиться, — пожала она плечами. — Надо было уходить раньше. Ну что поделать — сама виновата.
— Ну где ты сама виновата? Я не понимаю, что у восточных женщин в голове, — воскликнула сестра. — Прости Эсми, но кто вдалбливает вам это мнимое чувство вины? Если девушку украли — она сама виновата. Изнасиловали — не надо было в юбке ходить. Муж избил до полусмерти — довела.
Эсми поставила локти на стол и закрыла лицо ладонями.
— Ты права, Соня. Ты так права. Я пыталась быть хорошей женой, но его постоянно не было дома. Если не работа, так друзья эти вечные-бесконечные. Пыталась быть хорошей невесткой, но свекрови все время не нравилось, что и как я делаю. Еду пересолила или недосолила, мясо пережарила, тесто не доварила, двор подмела не так. Она даже после меня окна проверяла и заставила один раз перемыть, когда увидела разводы.
— А ты? — спросил дядя. Тетя в это время поставила на стол тарелку с горячим супом.
— А я в первый раз перемыла, а во второй меня это так взбесило, что я бросила тряпку в таз и сказала, что и так сойдет.
— Вот, что бывает, когда хорошие девочки хотят всем угодить, — вздохнула Софья. — Недавно читала интервью одного нашего социолога, которая сказала, что женщина в восточной семье сначала келин (невестка), потом жена и мать. И что из поколение в поколение существует так называемая “дедовщина енешек”, - Соня изобразила в воздухе кавычки. — Это когда над женщиной в молодости издевалась ее свекровь, она все стойко выносила, слушалась, приклонялась, а потом сыновья женились, келинок в дом привели, и она стала гонять их так же, как гоняли ее. То есть не поддерживать, нет, а именно топить.
— Так и есть, — согласилась Эсми. — Сама понимаю, как я так долго продержалась? Отношения сошли на нет, мы жили уже как соседи, нас связывали только дети. Одно знаю точно — я туда не вернусь. Даже под дулом пистолета. Приедут родители, попрошусь к ним на время. А там — может квартиру сниму, встану на ноги.
— С одной стороны хорошо, что они уехали, — заметила Софья. — Если бы тебя забирал твой папа, от того дома бы только щепки остались. Он бы стер его с лица земли.
— Папа может, — усмехнулась Эсми.
Дильшат оставил жену, дочь и племянницу поговорить, а сам пошел в зал, к младшему сыну. Оставшись втроем, они закрылись и проболтали до полуночи. Эсмигюль нужно было выговориться и поплакать рядом с близкими, а не копить все в себе. И она рассказывала то, о чем молчала, то, что не принято обсуждать, потому что с юности учили сор из избы не выносить.
— Это все установки, — сокрушалась Софья. — Сначала нас учат не выносить сор из избы, а потом удивляются, почему мы не рассказываем, что мужья нас бьют и изменяют. Мамуль, без обид.
— Папа меня не бьет и не изменяет, — хмыкнула она.
— Я знаю, — улыбнулась Соня. — Я образно. Я же тоже слышала, как наши женщины наставляют своих дочерей с детства, — сестра насупила брови и указательный палец вперед. — “Если не научишься нормально готовить и мыть окна, свекровь на второй день выгонит тебя из дома! Как мне потом людям в глаза смотреть?” Девочек учат подчиняться, а не отстаивать свои границы, когда кое-кто реально наглеет.
Милая Соня. Она всегда была максималисткой. Поэтому пошла на журфак, чтобы сделать этот мир лучше, и стала корреспондентом новостей. Но она другая, несмотря на то, что и выросла в традиционной, но прогрессивной уйгурской семье. И если раньше Эсми считала правильной модель семьи, где женщина — хранительница очага, а муж добытчик, то теперь стала думать, как сестра.
— Свекрови тоже разные бывают, — спокойно сказала тетя Наташа. — Когда я вошла в семью — женщина другой национальности, да еще и с ребенком от первого брака — многие смотрели на меня с опаской. Но мою свекровь все любили и уважали, и все зависело от её слова. Она приняла меня и тебя, Соня, сразу, несмотря на то, что была очень традиционной. Но “апа” меня терпеливо учила готовить то, что любит Дильшат и никому не давала меня в обиду. Поэтому у меня со всеми хорошие отношения.
— Вот и я хотела выстроить с ней хорошие отношения, — положа руку на сердце, призналась Эсми. — Но как я сегодня узнала, она отговаривала Имрана жениться на мне. Я ей видимо сразу не понравилась. И весь этот цирк с показом простыни она устроила чисто из вредности.
— А теперь ты враг номер один для нее и ее сыночки-корзиночки, — поморщилась Соня.
— Конечно, — горько усмехнулась Эсми. — У меня самой растет сын и я поняла, что не хочу, чтобы он был похож на отца. Ни за что на свете.
— А ты… — замялась Софья. — Еще любишь его?
— Уже нет. Моя любовь умерла. Не сегодня, не вчера. Она умирала постепенно. А сегодня я просто не выдержала, когда увидела его в этой примерочной. Если бы я не вошла, он бы ее прямо там…Хотя, наверное, они уже так делали. И не раз.
Столько горечи и боли было в ее словах, что Наталья с Софьей переглянулись и тяжело вздохнули.
Ночью Эсми спала плохо, ворочалась и не могла отделаться от дурных мыслей. Проснулась разбитая не выспавшаяся, но надо было вести детей в сад. Соня еще вчера пообещала, что подбросит их на машине, а оттуда Эсми поедет в суд и напишет заявление на развод. Выйдя утром из комнаты, она услышала шепот тети и сестры на кухне. Прислушалась. Говорили о ней.
— Как мы ей скажем? — взволнованно спросила дочь Наталья. — Эсми и так настрадалась. Это ее добьет.
— Я не знаю, мам. Но она точно узнает. Шила в мешке не утаишь.
— А что случилось? — спросила Эсмигюль, войдя в комнату.
— Эсми, — обреченно вздохнула Соня. — Ты видела видео с барахолки?
— Мельком. Свекровь вчера показала. Я если честно со всеми делами о нем забыла. А что?
Соня нервно пожевала губу и протянула смартфон сестре. Та опустила глаза, тут же ахнула и прикрыла ладонью рот. Сайт популярного информагентства выложил то самое видео с подписью “Жена избила любовницу мужа прямо на барахолке”. Далее шел небольшой текст о том, что женщина застукала неверного супруга
в примерочной магазина и протащила ее по рядам. Пролистав до комментариев, ей стало дурно, потому что как ее только там не называли.
-”Две хабалки на барахолки подрались из-за мужика”, - прочитала она слова одной подписчицы. — Какой-то мужчина пишет: “Неудивительно, что он от нее гулял — она же толстуха”. “Молодец баба. Вот так надо поступать с шалавами, которые лезут в трусы к женатым мужикам”. “А по мне она просто истеричка”.
— Эсми, это могут быть просто боты, — попыталась успокоить ее сестра.
— Я хабалка, толстуха и истеричка…Сонь, а что теперь делать? Меня же там видно, — дрожащим голосом спросила Эсми и положила телефон на стол.
— Солнышко, ты не переживай, — тетя приобняла ее за плечи. — Софья права, это все пишут какие-то боты. Это же ненастоящие люди, да Соня?
— Проплаченные, — ответила она.
— Там уже 5 000 просмотров, теть Наташ, — схватилась за голову она. — А если дети увидят? А если воспитательница или кто-то из родителей? — Эсмигюль побледнела. — Мама с папой! Они же тоже могут. Или кто-то им пришлет. О Аллах! Я опозорила их!
Она опустилась на стул и пальцами отвела волосы назад и зависла. Вчера она вообще не придала этому значения, так как была слишком измучена. Теперь же это стало для нее реальной проблемой.
— Я могу потребовать убрать видео? — она с надеждой посмотрела на Соню.
— Думаю, да. Но хорошо бы с юристом проконсультироваться, чтобы знать, что можно им предъявить.
Эсми стало нервно кусать ногти — привычка с детства, которую она думала, что поборола.
— У моей Кимской дядя — адвокат. У него своя фирма. Может, он мне поможет?
Кимская — лучшая подруга Эсми — кореянка Вика Ким. Они дружили со школы и Вика была свидетельницей на свадьбе Эсмигюль. Они еще в школе придумали друг другу прозвища: “Цветочек” и “Кимская”, и по сей день так друг друга называли.
— Позвони. Все равно будет лучше, когда ты знаешь законы. К сожалению, мы иногда тоже пользуемся такими видео. Но что поделать, — развела руками Софья. — работа у нас такая.
Но поговорить с подругой Эсмигюль не успела, так как проснулись дети и их надо было собирать в сад. Утро прошло в суматохе и бегах, Руфат хотел попить воды перед выходом и пролил ее на себя, пришлось быстро переодеваться. Ситора расплакалась, потому что мама сильно затянула ей волосы, и тетя Наташа вызвалась все исправить и заплела малышке красивый колосок. На себя у Эсми времени как всегда не осталось, поэтому она как всегда надела джинсы, футболку и сделала хвост. Посмотрела на себя зеркало с легкой досадой и подумала: “толстуха и какая-то баба”.
Дальше — еще один марш-бросок до детского сада. Благо, не на автобусе, а на Сониной машине. Передав детей воспитательнице прямо на участке, Эсмигюль вернулась в автомобиль и сев на переднее сиденье, откинулась и шумно выдохнула:
— Всё.
— Ну мать, ты даешь. И у тебя так каждый день?
— Ага. С утра встаю, пеку, в 8 выходим с детьми, заходим по пути в магазины, отдаем самсу и бежим на остановку. В 8.30 уже в саду.
— По-моему ты себя загнала, — цокнула Софья. — Ты-лошадь, на которой все ездили. Без обид.
— Да какие обиды, Сонь, если это так и есть. Сама дура. Но хотя бы сейчас у меня есть ремесло, и я смогу прокормить детей.
— Ну да, на папашу надежды никакой. Станешь больше готовить? — удивилась Софья.
— Почему нет? Можно, например, продавать готовые обеды, развозить их по офисам. Или делать домашние полуфабрикаты: пельмени, вареники, манты? Как думаешь?
— Нууу, — подумала сестра. — Тоже идея. В столовках порции милипиздрические, а берут за них, как в ресторанах.
Эсми рассмеялась и посмотрела на Софью. Они были ровесницами и дружили с четырех лет. Именно в этом возрасте Дильшат привел свою избранницу и ее дочь знакомиться с семьей. Эсми вспомнила, как в детстве и юности они проводили лето у бабушки с дедушкой, объедались фруктами и ягодами, грелись на солнышке, гоняли на великах по округе, а ночью лежали на ковре, который специально для них выносил дед, считали звезды и загадывали желания. Софа мечтала, чтобы ее показывали по телевизору, говорила, что будет стоять в ящике с микрофоном. А Эсмигюль грезила о любви, как в латиноамериканских теленовеллах, которые в конце 90-х и начале 200-х были очень популярны. Мечты сбылись, только у Эсми разбились и она теперь не верила ни в любовь, ни в пресловутое “долго и счастливо”.
— Тебя в суд подбросить? — спросила Соня, заводя машину.
— Ты лучше меня на остановке оставь и езжай на работу.
— Точно?
— Конечно. Я на автобусе. О, подожди-ка, телефон звонит, — Эсми достала мобильный из сумки и увидела незнакомый, но городской номер. — Слушаю?
— Эсмигюль Юсупова? — услышала она в трубке мужской, строгий голос.
— Да, это я. А с кем я говорю?
— Дознаватель Аскаров. Алатауское УВД. На вас поступило заявление от гражданки Манзуровой Хабибы об умышленном причинении вреда здоровью. Она сейчас в больнице с угрозой выкидыша.
— Чего? — чуть ли не крикнула в трубку Эсми.