Даже если ты уйдешь (СИ)

Глава 27. Гнев

Эсми не помнила себя. Как вышла из клиники, как, пошатываясь, шла по тротуару к машине, как на нее смотрели прохожие. Как потом села в салон и уже не сдерживаясь, рыдала, размазывая слезы и черную тушь по лицу. А в голове набатом звучало: “Это рак”, “Лечение нужно начать незамедлительно”, “Риск развития метастаз”.

— Почему? — сипло проговорила она, а потом прокричала. — Ну почему? За что ты меня так наказываешь, Господи? Что я сделала не так?

Но в ответ тишина. В салоне было очень холодно и, когда она выдохнула, то легкий пар маленьким облачком вылетел изо рта. Чтобы не закоченеть, Эсми завела двигатель и включила печку. А в это время на лобовое стекло одна за другой легли узорчатые мелкие снежинки. А она смотрела на них и всхлипывала, понимая, что как раньше уже не будет. Все ее старания, все мечты, все цели будто рассыпались. И осталось только три мысли: как проживут без нее дети, родители и Он. Тот которого она только нашла и уже потеряла.

Ни в цех, ни в магазин Эсми больше не возвращалась. Она не ответила на звонок брата, написав ему, что перезвонит позже. Не взяла трубку, когда на экране высветилось имя и фото любимого. В машине у больницы она просидела час. Потом все-таки решила ехать, но куда, и зачем так и не знала. Мутная пелена застилала глаза, но она на автомате все-таки доехала до дома и припарковалась не под окнами, как обычно, а дальше, чтоб дети не увидели. Вид у нее был удручающий, поэтому достав из сумки косметичку и влажные салфетки, она сначала стерла утренний макияж и нанесла на лицо увлажняющий крем, который всегда с собой носила.

— Мамуль, ты чё такая? — открывшая дверь Ситора изумилась, увидев мать. — Руфик, мамке плохо. Бегом сюда.

— Мам, что случилось? — из комнаты прибежал сын.

— Ничего не случилось, — шмыгнула носом Эсми. — Я просто простыла.

— Это после гор, наверное, — сокрушался Руфат, помогая ей снять пуховик. — Давай, иди в кровать. Мы тебе чай сделаем.

От их заботы и слов хотелось еще сильнее расплакаться и обнять их. Они смотрели на нее как котята, от чего сердце сжалось до нестерпимой боли. Еле дошла до комнаты, переоделась и, упав на кровать, спрятала лицо в подушке. В висках страшно стучало, каждая клеточка тела болела, а на сердце тайна лежала тяжким, неподъемным грузом.

“Как я им скажу? Что скажу?” — думала она.

Из кухни доносились голоса детей и шум. Эсми встала, вышла из спальни и держась за стену, дошла до ванной. Посмотрев на свое отражение, увидела опухшие красные глаза и испугалась. В дверь постучали.

— Да? — спросила она через дверь.

— Мамуль, твой чай готов, — сказала дочь.

— Я подойду на кухню.

— Оки, мы тебе там накроем.

Через пять минут она все-таки дошла до кухни, села за стол и наблюдала за тем, как суетятся дети. Горячий чай ароматно дымился на столе, печенье и конфеты лежали в ваз, а она смотрела, как они толкаются у мойки, как Ситора брызнула мокрыми пальцами в лицо Руфата, а он назвал ее сумасшедшей. Наблюдая за ними, Эсми вспоминала прошлое. Все плохое в этот момент забылось, осталось только светлое, где она еще совсем молоденькая смотрит на спящих младенцев и застывает с блаженной улыбкой на губах. Их первые шаги, слова, поцелуи — всё это досталось только ей. Увидела, будто это было вчера, как повела их в первый класс. Дедушка держал за руку Руфата, бабушка — Ситору. Назима взяли как носильщика, и он ковылял сзади с двумя букетами для учительницы. А Эсми шла впереди и всех снимала на телефон. Ее самые близкие. Что они будут делать без нее? И как им сказать, что может быть ее скоро не станет? Она боялась смерти. Она так хотела жить.

— Мам, поужинаешь? — дочка подошла к холодильнику и уже собиралась его открыть.

— Напомни, что я готовила? — сощурившись, переспросила Эсми.

— Мясо с картошкой.

— Нет, не буду. Только чай.

— Ма, а у тебя не температура случайно? — разволновался сын и подошел к ней.

— Нет, не думаю.

Руфат коснулся ладони ее лба и ахнул:

— Ма, ты горишь! Иди быстро ложись. Ситора, градусник неси.

— Бегу-бегу.

— Ма, обопрись на меня, я доведу тебя до кровати.

— Но я не допила чай, — посетовала Эсми.

— Я принесу тебе в комнату.

Перечить она не стала, поняв, что температура — реакция организма на сильнейший стресс. Дочь убрала с кровати покрывало, сын уложил и укрыл одеялом. Электронный градусник показал 38.5 и дети побежали за водой и парацетамолом. Эсмигюль в этот момент снова хотелось разрыдаться от того, на что Аллах вновь обрек ее с детьми. Их жизнь — постоянная борьба и скоро она станет для них обузой, больной матерью, которая даже встать с кровати не сможет. Так она думала.

Выпив таблетку, Эсми накрылась одеялом с головой и попыталась уснуть. На тумбочке зазвонил телефон и на этот раз она все-таки решилась ответь.

— Да, — сипло произнесла она.

— Эсми, почему ты не берешь трубку? Я полдня не могу до тебя дозвониться! — сердился Муслим.

— Я…я простыла. Температурю.

— Я приеду. Осмотрю тебя. Почему ты раньше не сказала?

— Нет, не приезжай, — поджав губу, ответила Эсми и протерла слезящиеся глаза. — Я выпила парацетамол и сейчас усну.

— Тогда завтра приеду.

— Нет, ты заразишься. Не надо. Я сама позвоню.

— Я каждый день лечу людей с вирусами. Ты думаешь, меня напугает твой? — уже мягче произнес он.

— Пожалуйста, Муслим… — простонала она, не в силах уже придумать, как закончить этот разговор, потому что чем дальше, тем сложнее ей было сдерживаться. Она еще не решила, как сказать ему правду. Только нашла его и почти потеряла.

— Хорошо. Только пей больше жидкости. Если только выпила таблетку, следом два-три стакана воды добавь. Так лучше пропотеешь. Горло болит?

— Нет.

— Завтра осмотрю тебя.

— Ладно, — Эсми зажмурилась и по щекам покатились тонкие, горькие ручейки.

— Люблю тебя, — низким голос шепнул в трубку.

— И я…люблю.

После этого разговора стало еще сложнее. Она чуть ли не до крови искусала губы, только чтобы не завыть белугой и не напугать детей. Теперь наступила вторая стадия — гнев. Гневила Бога за то, что случилось. За то, что он не дает ей передохнуть. За то, что она только снова позволила себе влюбиться, а он послал ей болезнь.

“Разве это справедливо?! Где ты? Где ты, Господи?” — со злостью бормотала она, как в бреду, и с этими мыслями заснула.

На следующий день дети уехали на экскурсию в музей. Эсми было уже немного лучше, но всё равно штормило. Она знала, что по субботам Муслим с восьми до полудня на работе. Он написал, что позвонит ей после приема, и она ждала. Наконец, телефон зазвонил. Но это был вызов с незнакомого номера. Никаких доставок Эсми не ждала и потому нахмурилась, но звонок все-таки приняла.

— Алло?

— Здравствуйте. Это Эсмигюль?

— Да. А с кем я говорю?

— Меня зовут Мехрибан. Я — мама Муслима. Мы можем поговорить?