Любовь сильнее смерти и страха смерти. Только ею, только любовью держится и движется жизнь.
Иван Сергеевич Тургенев
Муслим распахнул глаза от резкого, сильного удара в грудную клетку. Будто кто-то стальным кулаком или кувалдой шарахнул. Он жадно глотал воздух ртом, протянул руку и ударил по выключателю. Тут же появилась резь в глазах, привыкших к темноте, но все же мужчина посмотрел на спящую жену и дотронулся до нее. Теплая. Бледная, но все-таки теплая. А значит, живая.
— Эсми! Эсми, родная, проснись! — шептал и гладил острое плечо.
— М? — простонала она. — Что?
— Ты жива… — выдохнул он с облегчением и только сейчас Эсми разлепила тяжелые веки.
— Вроде бы да, — просипела она — А что?
— Ничего, родная, — Муслим положил тяжелую ладонь на ее лоб и провел ею от бровей до макушки. — Спи.
— Что случилось? — взглянула на него серьезно. — Ты какой-то странный.
— Сон страшный приснился, — все еще шепотом разговаривал он.
Нахмурившись, Эсми несколько секунд буравила взглядом мужа, который боялся сказать вслух, что же ему снилось.
— Сон про то, что я умерла? — вдруга спросила она.
Страх сдавил все внутри, за ребрами сильно закололо сердце. Вспомнилось, как он плакал над ее телом и звал по имени.
— Это просто сон.
— Хм, — задумалась Эсми и поджала губы. — Моя бабушка говорила, что если человеку снится смерть близкого, значит, он будет долго жить. Поверье такое.
— Никогда не слышал.
— Почему-то сейчас вспомнила, — в слабой ухмылке она снова закрыла глаза.
— Ты что-нибудь хочешь?
— Пить и спать.
— Сейчас, — Муслим сразу подскочил с кровати, обошел ее, захватив по дороге стул. Сев на него, он поднял стакан с тумбочке и протянул его жене. Она обхватила губами трубочку и втянула воду. После, откинулась на подушки и посмотрела на мужа. Теперь у него на голове был колючий ежик. Она поймала себя на мысли, что тоскует больше не по своим, а по его волосам, в которые так любила зарываться пальцами.
— Ты спи, я посижу здесь, — накрыл ее ладонь своею и погладил большим пальцем.
— Я не умру, Муслим, — попыталась пошутить Эсми.
— Я знаю, — прошептал он, поднес к губам узкую, бледную кисть и поцеловал ее. — Просто посижу, пока ты не уснешь.
— Мой любимый человек, — внутренней стороной ладони она коснулась колючей заросшей щеки.
Когда понемногу отпустило, Эсми начала вставать, ходить из комнаты в комнату, делать мелкие домашние дела. Холодильник был забит под завязку: что-то готовила мама, что-то привозили из цеха брат с отцом. Вот только Эсми по-прежнему кусок в горло не лез. И самое обидное: она перестала чувствовать вкусы и запахи. Такое уже было при ковиде.
В тот день Эсми отправила детей в школу, а мужа на работу, и решила выйти на улицу. Врач сказал, что надо уже потихоньку гулять, дышать свежим воздухом, а не сидеть и страдать взаперти. В окно светило весеннее солнце, после затяжных дождей почки на деревьях набухли, а кое-где уже распустились. Эсми посмотрела в окно и подумала: надо жить. Упаднические настроения последних месяцев она связала с серостью и безнадегой холодной зимы, когда не только внутри все выгорело, но и снаружи навевало тоску. А теперь так хотелось поймать солнечные лучи, потрогать шершавые листьях, наполнить легкие тёплым, апрельским воздухом, вновь понять, ради кого и чего стоит жить.
Но выйти из дома она не успела, потому что в домофон неожиданно позвонили. Сняв трубку, она спросила, кто там, а в ответ услышала несколько грубоватый голос матери Муслима. Помедлив, Эсми все же нажала на кнопку и открыла ей подъездную дверь. А через минуту Мехрибан уже стояла на пороге квартиры с пакетом в руках и смотрела на невестку.
“Худая какая, кожа да кости остались, — подумала свекровь. — Волосы выпали”.
— Здравствуйте, — сказала Эсми с опаской.
— Здравствуй, — кивнула женщина.
— А Муслим на работе.
— Знаю. Я к тебе пришла.
— Ко мне? — переспросила неуверенно.
— К тебе, к тебе, — без тени улыбки на лице повторила Мехрибан.
— Хорошо, проходите.
И тут Эсми осенило: мама Муслима в первый раз в его новой квартире. Его отец приезжал уже несколько раз: сначала просто познакомиться, потом справиться о ее здоровье. Они с Эсми друг другу понравились, даже несмотря на то, что он не выразил это словами, но действиями. В прошлом месяце приехал с огромным пакетом фруктов. А вот мама пришла только сейчас.
— Пойдемте в зал, — предложила Эсмигюль.
— Лучше сразу на кухню, — деловито заявила она, и сноха подчинилась.
Войдя в комнату, Мехрибан сразу же поставила на стол пакет и принялась вынимать из него всё содержимое. Там была банка с бульоном, завернутая в кухонное полотенце и перетянутое резинкой, прозрачные пластиковые контейнеры с долмой и кутабами — азербайджанскими лепёшками.
— Вот, — сказала свекровь ровно. — Муслим сказал, ты ничего не ешь. Я подумала, наверное, и готовить не можешь. А у тебя дети.
— Спасибо, — поблагодарила Эсми, держась за спинку стула. Внезапно закружилась голова. — Нам привозят из цеха.
— Ты куда-то собиралась? — пропустив последние слова мимо ушей, поинтересовалась женщина.
— Просто во дворе хотела постоять.
— Хм. И ничего не ела перед выходом? — прищурилась Мехрибан.
— Нет.
— Садись, — велела она, кивнув на стул. — Пару ложек съешь, а то упадешь на улице.
Пару секунд они сверлили друг друга взглядами. Эсми все-таки сдалась и уступила. Сев за стол, она спрятала руки и с удивлением наблюдала за свекровью.
— Где у тебя супницы?
— В шкафу над раковиной.
Открыв его, она хмыкнула про себя, отметив чистоту. Тарелки блестели, как и раковина с плитой. Хозяйственная, подумала Мехрибан.
— А ложки?
— В полке над духовкой.
И минуты не прошло, как перед ней дымился бульон с картошкой, морковью и мясом. Эсми потянула носом, но ничего не почувствовала. Под пристальным взором Мехрибан она взяла ложку и попробовала сорпу.
— Вкусно, — промокнув губы салфеткой, проговорила Эсми, хотя совершенно его не ощущала. Нет, она не сомневалась, что действительно вкусно, потому что однажды Муслим рассказывал, как его мама шикарно готовит блюда национальной кухни. Но сейчас для Эсмигюль все было пресным и это, конечно, бесило.
— Надо есть. Ты совсем тощая, — заявила свекровь.
— Да я обычно всегда такая, — пожала плечами Эсми.
— Выздоровеешь и поправишься, — это прозвучало больше как “ценное указание”. — А то при малейшем ветре тебя сдует. Наши мужчины любят женщин в теле.
Эсми усмехнулась и поводила ложкой по воде. Она поразилась разительной перемене в Мехрибан и подумала, что, возможно с ней поговорил муж. Или же она ужаснулась новому имиджу Муслима и всё узнала. Как бы то ни было, свекровь явно не пришла враждовать, хотя в ее словах проскальзывала пассивная агрессия.
— Ты ешь, ешь.
— Я сейчас не могу много есть. Но спасибо вам, — сказала, глядя ей в глаза.
— Пожалуйста.
— И за Муслима спасибо.
Мехрибан ничего не ответила, только губы поджала, взяла со стола свое кухонное полотенце и принялась складывать его.
— Кутабы будешь? — только и спросила она.