Даже если ты уйдешь (СИ)

Глава 19. Я тебе не нравлюсь?

— Ты мне нравишься. Очень, — на одном дыхании проговорил Муслим, когда закончил целовать. Расстояние между ними все еще было очень маленьким, казалось, еще миллиметр и столкнулись бы носами.

— А ты не торопишься? — Эсми слегка нахмурила брови.

— Нет. Нам же не по пятнадцать, чтобы ходить вокруг да около.

Она только сейчас поняла, что мужчина по-прежнему обнимает ее, но уворачиваться не стала.

— Какой ты! — цокнула она. — Пришел, увидел, поцеловал. И это мы даже на свидание не сходили.

— А это что по-твоему было? Целых два часа? — удивился Мамедов.

— Мы просто сходили попить чай…и кофе.

— Мне показалось, это было полноценное первое свидание, когда люди узнают друг друга. До этого ты была моей пациенткой.

— А ты — соседом, который просверлил дыру в моем магазине.

— Вот и история о том, “как я встретил вашу маму”, - пошутил он, а Эсми прыснула и прикрыла рот рукой, потому что вспомнила знаменитый американский ситком, который смотрела для поднятия настроения.

— И все равно ты слишком торопишься, — заявила она. — Я даже не подозревала, что грозный, строгий и серьезный доктор может быть таким…

— Каким? — он сложил руки на груди и застыл в ожидании

— Шустрым. Я десять лет в разводе, — она отошла от него на несколько шагов.

— Я тоже.

— У меня дети-подростки.

— У меня тоже.

— И наши дети ходят в один класс, — продолжала сыпать своими “но” Эсмигюль.

— Так, ладно, — Муслим опустил глаза, посмотрел на ботинки и спустя пару секунд, снова глянул на Эсми. — Я вижу, ты сомневаешься и ищешь любые предлоги. Я тебе не нравлюсь?

Эсми ошарашенно выпучила глаза от его вопроса. Вот уж воистину напористый и несгибаемый медведь — что думаю, то и говорю. И ей внезапно показалось это таким верным, что она ответила:

— Нравишься. Не нравился бы, я бы не дала себя поцеловать, — повела плечом она.

Взгляд его тут же прояснился, а уголки губ, вздрогнув, поползли вверх.

— Второе свидание? — Муслим шагнул вперед.

— Созвонимся или спишемся завтра.

— Как скажешь, — еще шаг.

— И дети пока не должны об этом знать.

— Согласен, — теперь мужчина снова был близко. В тишине сентябрьского вечера ему показалось, что он слышит, как стучит ее сердце. — Можно еще раз тебя поцеловать?

Взмахнув густыми черными ресницами, Эсмигюль подняла на него глаза, в которых отразились золотистые огоньки ламп подсветки. Он подумал, что не видел никогда очей настолько выразительных, глубоких. И когда она, наконец. дала свое согласие, Муслим, осмелев, обнял ее и забылся…Забылась и она.

Оказавшись на пороге квартиры, он не включил свет в прихожей, а на ощупь нашел замок и повернул его влево. Никто не встречал, не выбежал с криками, не бросился на шею и не поцеловал. Когда Лейли жила с ним почти месяц, он возвращался с радостью, приносил ей сладости, любил, когда она обнимала его. Теперь она в другой семье, а он опять один. И всё могло бы быть предсказуемо, если бы не ощущение полета после встречи с женщиной, которая занимала его мысли все последние дни. В самолете, в Баку, снова в небе и уже дома Муслим думал об Эсмигюль и даже не пытался выкинуть ее из головы. Нежный образ встал перед глазами и сейчас, в кромешной тьме, становясь его спасением, лекарством от одиночества. Он сказал ей, что она ему нравится, но соврал. Он влюбился, хотя и не думал, что это еще возможно. Слишком рациональный, слишком зацикленный на целях и задачах. Один раз обжегшись, Мамедов никогда не позволял пожару разгореться. А с ней позволил, потому что никто его не спрашивал. Одной спички оказалось достаточно для искры и фейерверка.

Привалившись к стене и сжав в ладони ключи, вспоминал их первую встречу, то, какой растерянной и пугливой она была позже, в его кабинете, то, как порхала по своему магазину, смахивая длинными пальцами прядь с лица. А еще вечер, когда хотелось остановить мгновение и любоваться ею открыто, а не украдкой. И чувствовал он себя не взрослым мужчиной, а юношей, что плывет и сходит с ума от женщины, живя от встречи до встречи.

Второго свидания на следующий день не случилось. Она весь день была в разъездах, а вечером задержалась в цехе. Когда они все-таки списались в девять вечера, она предложила встретиться в субботу днём, так как ее д ети уедут с отцом. А он не мог, потому что в субботу утром забирал дочь на ночевку. В воскресенье она проводила с детьми, а он с Лейли. И снова пролёт. Поэтому условились, что пересекутся в понедельник…на том же месте, в тот же час.

Наступила суббота и в десять он уже стоял за воротами двухэтажного особняка, где теперь жила его бывшая жена и ее новая семья. Муслим позвонил Севиль и сказал, что приехал. Она пригласила его внутрь, но он любезно отказался. Тогда вышла сама Севиль. Кутаясь в вязаный кардиган, она была по-прежнему красива и стройна, как в тот день, когда они впервые познакомились. Но теперь, спустя так много лет, сердце его не болело, а раны не кровоточили. В конце концов, он сам дал ей уйти.

— Муслим, привет! — увидев его, она обрадовалась. — Как дела?

— Отлично, — кивнул он. — Как сама?

— Тоже хорошо. Лейли, кажется, уже освоилась в новом классе. Ты был прав, хорошая школа.

— Очень сильная.

— Да! — Севиль улыбнулась. — И кстати, по секрету тебе скажу, у нашей девочки появился там поклонник.

— Какой еще поклонник? — насупился он.

— Тссс! — женщина поднесла к губам указательный палец. — Не выдавай меня. Она потом сама тебе расскажет.

— А ты как узнала?

— Вчера она принесла домой клеры. Сказала, что одноклассник подарил. У его мамы то ли своя пекарня, то ли своя кондитерская. Название еще такое интересное — “Вкусняшки от апашки”.

Муслим мгновенно изменился в лице.

— А поклонника случайно не Руфат зовут?

— Дааа. А ты уже знаешь, что ли?

— Нет, — сразу же пробурчал Муслим. — Просто слышал, что есть такой одноклассник.

— Только не говори ей, что я ее сдала. Пусть сама скажет, — спохватилась Севиль.

— Не уверен. Девочки не делятся такими вещами с отцами, — потер он лоб.

— Папа! — калитка открылась и дочка за считанные секунды повисла на нем и расцеловала. — Пап, я так соскучилась.

— Я тоже, — он прижал Лейли к себе и погладил по шелковистым волосам. — Все взяла? Ничего не забыла?

— Всё, — отстранившись, она подарила ему самую любимую лучезарную улыбку.

— Поехали тогда.

— Мама, пока! — девочка обняла мать на прощание, побежала к машине и запрыгнула на заднее сидение. Когда автомобиль тронулся и развернулся узкой улице, Лейли еще раз помахала рукой Севиль, которая стояла у забора и смотрела вслед машине, пока она не скрылась за поворотом.

В дороге дочка взахлеб рассказывала о том, как прошла неделя в школе, о своих успехах и новых друзьях. Когда упомянула имя дочери Эсми, Муслим крепче сжал руль и посмотрел на дочь в зеркало заднего вида.

— Ситора? Это у которой брат-близнец? Ты кажется говорила про них, — стараясь не выдать себя, спросил он спокойно.

— Не близнец, па, — рассмеялась Лейли. — Ситора с Руфатом — королевская двойня. У их мамы свой магазин.

— А папа чем занимается?

— Даже не знаю, — девочка помотала головой. — Они кажется, только недавно начали снова с ним общаться. Ситора сказала, что у него позднее зажигание.

— Это как?

— Ну не знаю, — Лейли придвинулась ближе и вцепилась пальцами в подголовник водительского кресла. — Ситора сказала, что мама воспитывала их одна, а папа не помогал. А теперь он снова появился и хочет общаться.

— И что дети?

— Общаются. Хорошо, что ты всегда был со мной. Да, пап?

— Конечно, гызым (азербайджанский — доченька), — остановившись на светофоре, он убрал одну руку с руля, выставил ее вперед и Лейли ударила по ней пятерней.

— Что будем сегодня делать?

— Что хочешь. Кино, кафе, хочешь в парке погуляем?

— Давай всё и сразу, — звонко и заразительно засмеялась девочка, а Муслим про себя отметил, что ни про Руфата, ни про эти чертовы эклеры она сказала. А потом вспомнил, что у него самого дома, в морозилке, лежит пакет из “Вкусняшек”. И хорошо бы Лейли его не увидела, потому что тогда придется объяснять ей, откуда он взялся. А ведь они с Эсми договорились ничего не говорить детям.

А в этот вечер Имран привез детей и снова поднялся в квартиру. Открыв дверь, Эсми совсем не ожидала его увидеть, но он стоял и улыбался как ни в чем не бывало. Ситора и Руфат притихли и спряталась в своей комнате (им явно поездка не понравилась), а бывший муж принялся рассказывать, что все-таки свозил их к своей матери и она так расстроилась, что даже расплакалась.

— Мама сказала, что Ситора похожа на тебя, а Руфат на меня, — с гордостью заявил бывший.

— Да Боже упаси, — фыркнула Эсми, пока дети не слышат. Но Имран пропустил этот стёб мимо ушей и продолжил:

— Она и тебя приглашает. Хочет поговорить.

— Меня? — воскликнула Эсми, приложив ладонь к груди. — Зачем ей гулящая воровка?

— Эсми, она ошиблась. Я ошибся. Зря ты думаешь, что люди не меняются. Я же изменился, переосмыслил все и хочу исправить, — он без спроса взял ее ладонь в свою, а она выдернула ее, с шумом выдохнула и стальным голосом, глядя исподлобья на постаревшего, уставшего, но все такого же наглого бывшего, процедила:

— Юсупов, если ты думаешь, что я за десять лет все забыла, то нет. Я помню все до мельчайшей детали. И если сейчас начну перечислять, то наши дети это услышат, — она перешла на шёпот, — а им не надо знать, что я застала тебя в примерочной магазина с любовницей, когда ты уже собирался ее трахнуть.

— Мам…

— Черт! — Эсми прикрыла глаза и, сделав глубокий вдох, развернулась.

В дверях комнаты Руфата стояли двойняшки и круглыми глазами смотрели на мать и отца.

— Дети, посидите у себя. Я провожу вашего папу, — попросила Эсмигюль, и они тут же скрылись. — Вот видишь, Юсупов, это всё ты!

— Сейчас-то я что сделал? — обиделся мужчина. — Ты же начала.

— Я начала, я и закончу. Детей забираешь? Забирай. Но давай ты не будешь подниматься от греха подальше. А то когда ты поблизости, я себя не контролирую.

— Это значит я вызываю у тебя эмоции.

— Негативные. Всё, можешь идти. И маме передай, что я не приеду.

Эсми прошла мимо него и открыла настежь входную дверь, всячески показывая, что незваному гостю пора и честь знать. Имран бросил напоследок скромное “Пока” и ретировался от греха подальше.

Поняв, что папа ушел, дети вышли в прихожую и увидели, как мама стоит у комода, расставив широко руки и сжимая его края. Голова опущена, тело напряжено, натянуто. Впрочем, и нервы ни к черту.

— Ма, — они подошли к ней и обняли: Ситора за талию, Руфат за плечи. Эсми подняла глаза и долго вглядывалась в зеркало над комодом. Вспомнила, что они были еще слишком малы, когда она ушла от Юсупова. Тогда она так и не сказала причину, а дети и не спрашивали.

— Что вы услышали?

— Всё, — тихо ответила Ситора.

— Мы больше не пойдем с ним гулять, — ошарашил Руфат. — Если ты после него плачешь….

— Я не плачу, сынок. И не надо из-за меня не встречаться с отцом. Он все-таки ваш папа и хочет наладить отношения.

— Ма, — позвала дочь. — Это плохо, что я больше не хочу ездить к другой бабушке?

— Почему?

— Я не помню ее совсем. А она сегодня что-то рассказала про то, как мы жили в большом доме, как она нас нянчила, ночами не спала и брала к себе, чтобы ты отдохнула.

“Вашу мать, — пронеслось в голове Эсми”.

— Интересно. И что еще сказала?

— Пока папа пошел ставить чайник, она спрашивала нас, что ты говорила нам про развод. Когда мы ответили: ничего особенного, она сказала, что ты подала на развод, потому что у папы сгорел магазин, он обанкротился и все потерял, а ты….

Ситора осеклась, заметив, как почернел взгляд матери.

— Что дальше?

— А ты его не поддержала.

“Двуличная стерва, — подумала Эсми, но потом поняла, что у бывшей свекрови не то склероз, не то старческий маразм”.

— Вы хотите узнать, что случилось на самом деле? — спросила женщина, глядя на отражение троицы в зеркале.

— Да, — одновременно ответили дети.

— Хорошо, я вам все расскажу. Пойдемте в зал.

И она открыла им часть правды, умолчав о заявлении полицию и некрасивом бракоразводном процессе. Только сухие факты. Но и их двойняшкам хватило, чтобы многое понять. А Эсми неожиданно для себя поняла, что время не лечит: несмотря на все ее успехи за прошедшие десять лет, где-то глубоко все еще сидела обида на бывшего мужа и свекровь. Один триггер и все внутри взорвалось.