13

Среда, 8 июля, 10 часов 00 минут

Бесшумными шагами они спускались по лестнице. Гарри Аддисон, отец Бардони и директор похоронного бюро синьор Гаспарри. Внизу Гаспарри повернул налево и повел их вниз по длинному коридору со стенами, выкрашенными в горчичный цвет и расписанными трогательными итальянскими пасторалями.

Гарри потрогал карман пиджака, где лежал конверт; Гаспарри дал ему этот конверт, как только он вошел. В нем находились те немногие из личных вещей Дэнни, которые уцелели после взрыва автобуса: обгоревшее удостоверение служащего Ватикана, почти неповрежденный паспорт, очки без правого стекла и с разбитым левым и наручные часы. Из всех четырех предметов часы давали самое яркое представление о том, какой ужас произошел на автостраде. Почти полностью сгоревший ремешок, деформированный стальной корпус, в котором погромыхивали слетевшие с осей шестеренки. Часы остановились 3 июля в 10.51 утра, через считанные секунды после взрыва семтекса, уничтожившего автобус.

Рано утром Гарри наконец-то решил, что Дэнни будет предан земле на маленьком кладбище в западной части Лос-Анджелеса. Ничего лучшего он придумать не мог. Хорошо ли, плохо ли, но Гарри давно уже поселился в Лос-Анджелесе, там проходила его жизнь, и даже нервозная обстановка всей этой поездки не давала ему повода предположить, что он куда-то переедет. Больше того, при мысли о том, что Дэнни будет покоиться поблизости, ему наверняка станет теплее. Он сможет время от времени навещать брата, заботиться о могиле и — как знать? — может быть, иногда и поговорит с Дэнни. Никто из них больше не останется в одиночестве. И — какой же иронией судьбы это кажется! — такое территориальное соседство, может быть, позволит сузить пропасть, которая пролегла между ними за эти годы.

— Мистер Аддисон, прошу прощения… — В голосе отца Бардони звучало неподдельное сочувствие. — Ради собственного блага, постарайтесь сохранить его в памяти таким, каким он был прежде.

— Да, святой отец, хорошо бы, но я не могу…

Разговор о том, стоит ли открывать гроб и смотреть на останки, зашел лишь несколько минут назад, во время короткой поездки из отеля в похоронное бюро. Гарри хотелось этого меньше всего, но он знал: не сделай он этого, и будет сожалеть всю оставшуюся жизнь. Особенно когда постареет и чаще станет оглядываться назад.

Шедший впереди Гаспарри остановился, открыл дверь и пропустил их в небольшой зал с неярким светом, где перед алтарем стояли в несколько рядов стулья с прямыми спинками. Сказав что-то по-итальянски, он вышел.

— Он попросил нас подождать здесь…

В глазах отца Бардони за очками в черной оправе было все то же выражение, и Гарри знал: он хочет еще раз попросить его изменить решение.

— Я знаю, вы хотите как лучше, святой отец. Но пожалуйста, не надо…

Гарри с секунду смотрел на священника, чтобы удостовериться, что тот понял его, а затем отвернулся и окинул взглядом комнату.

Как и все здание, она была старой, со всеми признаками возраста: штукатурка на стенах — в трещинах и неровностях, залатанных и замазанных заново тем же горчично-желтым цветом, что и коридор. По контрасту с темным деревом алтаря и стульев кафельный пол, выцветший за много лет, если не веков, казался почти белым; люди приходили сюда, усаживались, смотрели, потом уходили, с тем чтобы их сменили другие, приходящие с той же самой целью: посмотреть на умершего.

Гарри подошел к одному из стульев и сел. Жуткий процесс опознания и последующего патологоанатомического исследования тел убитых пассажиров ассизского автобуса производился быстро и квалифицированно большим, чем обычно, штатом — так распорядилось итальянское правительство, все еще не оправившееся от потрясения после убийства кардинала Пармы. Задание выполнено, останки отправлены в морг Instituto di Medicina Legale[11] Римского университета и в различные похоронные бюро поблизости, чтобы там их поместили в закрытые гробы для возвращения семьям и похорон. И, несмотря на расследование преступления, связанного с его именем, к останкам Дэнни отнеслись точно так же. Его тело находилось где-то здесь, у Гаспарри, в этом здании, его обезображенное тело, убранное в ящик, как и все остальные трупы, для последующей перевозки домой и окончательного упокоения.

Гарри мог позволить событиям идти своим чередом, вероятно, должен был позволить, чтобы Дэнни в закрытом и запечатанном гробу отправили обратно в Калифорнию и там похоронили. Но после того, что случилось, он не мог так поступить. Как теперь выглядел Дэнни, на что были похожи его останки — не имело значения. Он должен был увидеть его в последний раз, это был бы прощальный жест, которым он сказал бы: «Прости, что меня не было там и тогда, когда я был нужен тебе. Прости, что мы были отделены друг от друга досадой и непониманием. Что мы ни разу не поговорили об этом, не преодолели преграду, не удосужились даже понять…» Просто сказал бы ему: «До свидания, я люблю тебя и всегда любил, как бы это ни выглядело со стороны».

— Мистер Аддисон, — произнес, подойдя и остановившись перед ним, отец Бардони, — прошу, для вашего блага… Я видел, как люди, не менее сильные и решительные, чем вы, утрачивали самообладание при виде столь чудовищного… Следуйте путем Господа нашего. Ваш брат хотел бы, чтобы вы запомнили его таким, каким он был.

Громко скрипнув, открылась дверь, и в комнату вошел мужчина с коротко подстриженными полуседыми волосами. Красивый, почти шести футов ростом, он был окружен аурой аристократизма, сочетавшегося с добротой и человеколюбием. На нем была черная сутана с красным поясом и красная кардинальская шапочка, а на шее — золотая цепь, на которой висел золотой наперсный крест.

— Ваше преосвященство…

Отец Бардони слегка поклонился. Мужчина кивнул и посмотрел на Гарри.

— Мистер Аддисон, я кардинал Марчиано. Хочу выразить вам мои глубокие соболезнования.

Марчиано прекрасно владел английским, и, кажется, ему нравилось говорить на этом языке. Естественность его манер, его взгляд, красота движений — все вселяло спокойствие и уверенность.

— Спасибо, ваше преосвященство…

Гарри, водившему знакомство и с крупными деятелями закулисной политики, и с мировыми знаменитостями, все же ни разу не доводилось общаться с кардиналами, не говоря уже о занимающем столь высокое положение прелате, как Марчиано. Гарри был воспитан в католичестве, но вырос совершенно нерелигиозным человеком, пожалуй, даже неверующим. И все же он немного оробел. Вероятно, такое же чувство он испытал бы, посети его глава какого-нибудь государства.

— Отец Дэниел был моим личным секретарем в течение многих лет…

— Я знаю.

— Вы ожидаете в этой комнате, потому что хотите увидеть его…

— Да.

— Вы этого не знали, но отец Бардони позвонил мне, пока вы беседовали с синьором Гаспарри. Вероятно, он подумал, что у меня лучше, чем у него, получится отговорить вас. — Он позволил себе чуть заметно улыбнуться. — Я-то уже видел его. Ведь полиция обратилась именно ко мне, чтобы опознать тело. Я видел, насколько ужасной была смерть этого человека. На что только не направляет горделивое человечество устремления своего ума…

— Это не имеет значения. — Несмотря на присутствие Марчиано, Гарри не утерял твердости. Принятое им решение было глубоко личным и касалось лишь его и Дэнни. — Я надеюсь, вы меня поймете.

Марчиано долго молчал и в конце концов ответил:

— Да, понимаю.

Поколебавшись, отец Бардони вышел из комнаты.

— Вы очень похожи на него, — тихо произнес Марчиано. — Это комплимент.

— Спасибо, ваше преосвященство.

Дверь за алтарем сразу же открылась, и вошел отец Бардони в сопровождении Гаспарри и крупного человека в белоснежном халате, который толкал больничную каталку. На ней лежал маленький деревянный гроб, не больше детского. Гарри почувствовал комок в горле. Там был Дэнни, вернее, то, что от него осталось. Гарри перевел дыхание. Как можно приготовиться к такому? Кому бы то ни было… Как? Наконец он взглянул в сторону отца Бардони.

— Попросите его открыть.

— Вы уверены?

— Да.

Гарри увидел, как Марчиано кивнул. Гаспарри пару секунд постоял, словно в нерешительности, а потом одним движением, наклонившись вперед, открыл крышку гроба.

Гарри не двигался. Затем заставил себя сделать шаг вперед и заглянул. Он услышал собственное дыхание. Предмет лежал на спине. Большей части тела не было.

Там, где должно быть лицо, находилась смятая масса черепа и спутанных волос, с неровным, рваным отверстием там, где должен был быть правый глаз. Обе ноги были обрублены по колени. Он посмотрел туда, где должны были находиться руки — их не было. Но самым непристойным выглядело то, что кто-то надел на тело трусы, как будто хотел уберечь зрителя от непристойного вида гениталий, были они там или нет.

— О господи, — выдохнул он, — чтоб тебя!..

Ужас, омерзение захлестнули его. Он резко побледнел и невольно поднял руку, чтобы не потерять равновесия. Откуда-то раздалась итальянская трескотня, и это длилось с минуту, прежде чем он понял, что это говорил Гаспарри.

— Синьор Гаспарри приносит извинения за вид вашего брата, — сказал отец Бардони. — Он хочет закрыть гроб и убрать его.

Гарри поднял глаза на Гаспарри.

— Скажите ему: нет, еще нет…

Он должен был собраться и подумать и молча сказать Дэнни то, что хотел сказать. Он увидел, что кардинал Марчиано подал знак и Гаспарри придвинулся с крышкой. И кто-то еще.

— Нет! — резко произнес он, и Гаспарри застыл на месте.

Гарри коснулся рукой своей покрывшейся ледяным потом груди и потер ладонью под левым соском. Внезапно он почувствовал, что у него подкашиваются ноги.

— Вы в порядке, мистер Аддисон? — Отец Бардони подошел к нему.

Неожиданно Гарри отпрянул от гроба и поднял глаза:

— Это не он. Это не мой брат.

Загрузка...