День исповеди

19

Медсестра Елена Босо прошла мимо сидевшего у двери мужчины и вошла в палату. Ее пациент спал в том же положении, в каком она его оставила, на боку. Так она называла его состояние — сном, хотя время от времени он открывал глаза и был способен мигнуть в ответ, когда она сжимала ему палец руки или ноги и спрашивала, чувствует ли он это. Затем его глаза закрывались, и он возвращался в прежнее состояние.

Почти половина седьмого, его пора перевернуть. В этом ей помогал кто-нибудь из мужчин, поочередно дежуривших за дверью. Пациента следовало поворачивать каждые два часа, чтобы избежать разрушения мышечной ткани, которое могло привести не только к пролежням, но и к почечной недостаточности. По просьбе медсестры охранник взял больного за плечи, она — за ноги, и вдвоем они осторожно переложили его на спину, а потом на другой бок, тщательно следя, чтобы не выдернуть иглу капельницы и не потревожить сломанные и обожженные ноги, обмотанные бинтами и зафиксированные в шинах из синего стеклопластика.

Елена Восо принадлежала к ордену францисканских сестер Святого сердца. В свои двадцать семь лет она уже пять лет работала медсестрой, помогая больным, которым требовался длительный уход, в больнице Святого Бернардина, находившейся в тосканском городе Сиене. А в эту маленькую католическую больницу на холме с видом на Адриатику она прибыла только вчера, получив от матери настоятельницы приказ ухаживать за поступившим пациентом. Это входило в состав новой программы ордена по подготовке сестер милосердия к деятельности за пределами монастыря, к возможным в будущем сложным ситуациям — чтобы они были готовы отправиться куда угодно и взяться за дело по первому же призыву. И хотя никто ей этого не говорил, она считала, что ее направили сюда, потому что она знает английский и сможет общаться с пациентом, когда он будет поправляться — если будет…

— Меня зовут Елена Восо. Я христианская сестра милосердия. Вас зовут Майкл Роарк. Вы в итальянской больнице. Вы попали в автомобильную аварию.

Эти слова представляли собой нечто вроде четок, которые она перебирала снова и снова, пытаясь поддержать и успокоить больного и надеясь, что он слышит и понимает ее. Этого, наверное, было недостаточно, но она знала, что ей, окажись она в подобной ситуации, такое было бы приятно. Тем более что у него нет близких и, следовательно, ни одного родного лица, которое он мог бы узнать.

Мужчину, дежурившего за дверью, звали Марко. Его смена была с трех дня до одиннадцати ночи. Старше ее на год или два, крепкий, привлекательный и очень загорелый. Он говорил, что увлекается рыбалкой и дежурит в больнице в то время, когда плохо идет клев. Она знала, что он был раньше карабинером[14] — так он рассказывал. Днем раньше, во время короткой передышки между своими обязанностями, она видела его за беседой с карабинерами на lungomare — приморской набережной. Она заметила, как оттопыривается его белый халат, и поняла — там у него пистолет.

Повернув Майкла Роарка, Елена проверила капельницу, затем улыбнулась Марко и поблагодарила его. После чего пошла в смежную комнату, где могла спать или читать и писать письма и откуда в любой момент могла прийти на помощь больному.

Ее комната, как и комната Роарка, была больничной палатой со своим туалетом и душем, встроенным гардеробом и кроватью. За туалет и душ она была особенно признательна, здесь, в отличие от общей ванной комнаты в монастыре, она могла быть совершенно одна, с собственной жизнью, телом и своими, одному только Богу известными мыслями.

Она закрыла дверь и присела на кровать, собираясь написать письмо домой, но перед этим взглянула на красную лампочку аудиомонитора на прикроватной тумбе. Ровное дыхание пациента слышалось через чувствительный электронный монитор настолько отчетливо, что казалось, будто ирландец находится здесь, рядом. Откинувшись на подушку, она закрыла глаза, слушая его дыхание. Оно было глубоким, ровным и здоровым, ей стало казаться, что он здесь, подле нее, живой и невредимый, мускулистый и привлекательный, каким, судя по всему, был до аварии. Чем дольше она слушала, тем более чувственным, казалось ей, становилось его дыхание. Она словно наяву ощутила, как его тело давит на нее. Ее дыхание слилось с его, как будто грудь каждого поднималась и опускалась одновременно. Дыхание самой Елены стало глубже. Она осознала, что ее собственная рука легла на грудь, и протянула другую руку, чувствуя, как ей хочется прикоснуться к мужчине и исследовать его тело куда более вызывающим образом, нежели при обработке ран.

— Остановись! — прошептала она себе, тут же поднялась и пошла в ванну ополоснуть лицо и руки.

Господь снова испытывал ее, и в последние два года — все чаще и чаще. Когда точно начались эти ощущения, она не знала, но была уверена, что никакие внешние влияния в ее жизни не провоцировали их. Они возникли из ниоткуда и очень удивляли ее. Глубокие, чувственные и донельзя эротичные. Прежде она не испытывала сильного телесного голода. И ни с кем не могла поделиться — ни в семье, придерживавшейся строгих католических традиций, ни, разумеется, с другими монахинями, ни тем более с матерью настоятельницей. А зов плоти звучал вновь и вновь и ввергал ее в почти неуправляемое желание оказаться в мужских руках, раздетой, и быть женщиной в самом полном смысле этого слова. И более того, не просто быть женщиной, а предаться дикой похоти наподобие тех итальянок, каких она видела в кино.

Поначалу она принимала свои эмоции за нечто иное, за энергию духа, который всегда был слишком земным и отважным и порой слишком импульсивным. Однажды, еще подростком, посещая Флоренцию, она, к ужасу бывших с ней родителей, подбежала к автомобилю, который только что столкнулся в страшной аварии с такси, чтобы вытащить потерявшего сознание водителя за секунды до пожара и взрыва. В другой раз, уже будучи старше, на пикнике сестер милосердия ордена Святого Бернардина она вскарабкалась на радиобашню в триста футов высотой и сняла мальчика, который полез туда на спор, но наверху ему стало так страшно и холодно, что он только и мог, что цепляться за железо и рыдать.

Но в конце концов она поняла, что обычная храбрость и сексуальное желание не одно и то же. И с пониманием этого она внезапно осознала: это от Бога!

Он испытывал ее внутреннюю силу, ее верность обетам целомудрия и послушания. И постепенно делал проверки все более суровыми. Чтобы еще труднее было побороть искушение. Но так или иначе, она всегда справлялась, ее подсознание помогало ей осознать, что происходит, давая возможность разом вернуться к реальности, удержаться в подобающих рамках. Как она сделала только что. И, поступая так, она запасалась мужеством и уверенностью, что обладает силой духа и сможет преодолеть посылаемые Всевышним испытания.

Чтобы доказать это, она мысленно перенеслась к Марко, стоящему на страже за дверью. Его статное тело, блеск его глаз, улыбка. Он не говорил, женат или нет, но обручального кольца не носил, и она вдруг задумалась, много ли времени ему приходится тратить, чтобы уговорить женщину пойти с ним в постель. Конечно, он так красив, что добьется, чего захочет. Но если и так, то с другими женщинами, а не с ней. Для нее он просто мужчина, выполняющий свою работу.

И, зная это, она мысленно может безбоязненно воображать о нем все, что ей захочется. Он сказал, что его учили оказывать медицинскую помощь, как, вероятно, и остальных. Но если обучали только этому, почему он носил пистолет? Один вопрос влек за собой другие — коренастый Лука, сменяющий в одиннадцать вечера Марко, и Пьетро, заступающий в семь утра вместо Луки. Они тоже вооружены? И если да, то почему? Какие опасности могли поджидать их в этом тихом приморском городке?