День исповеди

41

Марчиано терпеливо слушал Жана Трембле, кардинала из Монреаля, нудно читавшего вслух из досье, которое лежало на столе перед ним:

— Энергетика, черная металлургия, морской транспорт, проектирование и строительство, энергетика, оборудование для земляных работ, проектирование и строительство шахт, оборудование для машиностроения, наземные перевозки, краны большой грузоподъемности, экскаваторы… — Трембле неторопливо перелистывал страницы досье, пропуская названия корпораций и зачитывая вместо этого отрасли, в которых они работали: — Тяжелое машиностроение, строительство, строительство, строительство… — В конце концов он захлопнул книгу и поднял взгляд: — Что, Святой престол теперь переключился на строительный бизнес?

— В некотором роде. — Марчиано постарался ответить кардиналу Трембле как можно тверже, преодолевая мешавшую говорить сухость во рту и стараясь не слышать отзвук собственного голоса, неприятно отдававшийся в голове. Он отлично понимал, что стоит показать свою слабость, и он проиграет. А это будет означать верную смерть отца Дэниела.

Кардинал Мазетти из Италии, кардинал Росалес из Аргентины, кардинал Бут из Австралии сидели словно члены верховного суда, в одинаковых позах, сложив руки на досье, которые они закрыли почти одновременно, и смотрели через стол на Марчиано.

Мазетти:

— Зачем понадобилось отказаться от сбалансированного пакета и перейти к этому?

Бут:

— Портфель получился чрезмерно утяжеленным и несуразным. Любой мировой спад оставит нас и все эти компании в самом буквальном смысле на бобах. Заводы встанут, экскаваторы и краны застынут, как абстрактные скульптуры, годные лишь на то, чтобы любоваться ими и думать о выкинутых на ветер деньгах.

Марчиано:

— Вы правы.

Кардинал Росалес усмехнулся, облокотился на стол, оперся подбородком на ладонь.

— Нельзя не задуматься о том, насколько экономические вопросы у нас определяются политикой.

Марчиано взял со стола стакан с водой, неторопливо отхлебнул и поставил на место.

— Вы правы, — повторил он.

— И указующим перстом Палестрины, — добавил Росалес.

Марчиано:

— Его святейшество верит, что церковь усилит поддержку наименее преуспевающих стран как в духовном, так и в практическом отношении. Поможет им занять подобающее место в развивающемся мировом рынке.

Росалес:

— Его святейшество или Палестрина?

Марчиано:

— Они оба.

Трембле:

— Получается, что мы подталкиваем мировых лидеров на оказание помощи развивающимся странам, чтобы те смогли достойно войти в двадцать первый век, а сами получаем от этого прибыль?

Марчиано:

— Ваше преосвященство, на это можно посмотреть и с другой стороны: мы действуем согласно собственным убеждениям и попутно помогаем обогащаться другим.

Заседание получилось долгим. Уже мало оставалось до пресловутой половины второго, когда следовало сделать перерыв. А Марчиано совершенно не хотелось докладывать Палестрине, что решение еще не принято. Больше того, он совершенно точно знал, что, если позволит им уйти, не приняв положительного решения, они за едой будут обсуждать то, о чем шел разговор. И чем дальше, тем меньше им будет нравиться предложенный план. Возможно, из-за неизбежного, пусть даже и не слишком четкого ощущения того, что в нем не все концы сходятся с концами, а возможно, они даже поймут, что в плане, который их призывают поддержать, истинные цели не совпадают с объявленными.

Палестрина намеренно устранился от обсуждения, он не желал, чтобы его имя напрямую связывали с новым инвестиционным планом. Но, несмотря на всю ненависть, которую испытывал к нему Марчиано, нельзя было не признавать, что он пользовался чрезвычайно сильным влиянием в церковных кругах, его уважали, а многие не на шутку боялись.

Опершись обеими руками о стол, Марчиано поднялся.

— Пора сделать перерыв. Хочу сообщить вам, что во время перерыва я встречусь с кардиналом Палестриной. Он будет спрашивать меня о том, каким было ваше отношение к тем вопросам, которые мы обсуждали сегодня утром. Мне хотелось бы сообщить ему, что ваша реакция была в целом позитивной. Что вы согласились с нашими предложениями и что они, естественно с учетом частных замечаний, получат к концу дня ваше принципиальное одобрение.

Кардиналы некоторое время молча смотрели на него. Все присутствующие отлично понимали, что Марчиано сделал запрещенный ход, заставший его оппонентов врасплох. Все равно как если бы он напрямик сказал им: «Дайте мне то, что я прошу, а не то вам самим придется иметь дело с Палестриной».

— Так как же…

Кардинал Бут сложил руки, словно собирался обратиться к Богу, и опустил глаза.

— Да, — выдавил он, глядя в стол.

Кардинал Трембле:

— Да.

Кардинал Мазетти:

— Да.

Росалес некоторое время молчал. Но в конце концов и он поднял голову и взглянул Марчиано в лицо.

— Да, — резко бросил он и, поднявшись, вышел из комнаты. Даже походка выдавала владевший им гнев.

Марчиано обвел взглядом оставшихся и кивнул.

— Благодарю вас, — сказал он. — Благодарю.