День исповеди

92

Из комнаты, где проходили переговоры, Марчиано мог выйти один, но на этом его свобода кончалась. Протокол неумолимо заставил его дождаться остальных, и сейчас в лимузине воцарилось гробовое молчание.

Как только зеленые ворота закрылись и автомобиль покатил по виа Брукселлес, Марчиано демонстративно уставился в окно. Он отлично понимал, что теперь, когда план инвестиций утвержден, судьбу его, как основного участника этой операции, можно считать предопределенной.

В который раз он задумался о трех озерах, оказавшихся под угрозой отравления ради осуществления плана Палестрины. Какие населенные пункты последуют за Хэфэем и когда это случится, не знал никто, кроме самого государственного секретаря. А жестокость — несомненно, патологическая — Палестрины превосходила всякое разумение. Равно как и его способность к самооправданию. Когда и при каких обстоятельствах этот умный, респектабельный и образованный человек мог настолько перемениться? Или это чудовище присутствовало в нем всегда и лишь до поры до времени дремало?

Водитель свернул на виа Салариа, и машина резко сбавила ход — приходилось плестись наравне с остальными участниками плотного послеполуденного движения. Марчиано ощущал присутствие Палестрины подле себя, а также взгляды Капицци и Матади, сидевших напротив и не отводивших от него глаз, но каким-то образом умудрялся не замечать их. Он обратился мыслями к главе китайской банковской системы Янь Е, которого он помнил не только как хитроумного дельца, каковым тот, безусловно, являлся, не только как высокопоставленного члена Коммунистической партии Китая и приближенного советника ее руководителей, но в первую очередь как друга и высокогуманного человека. Он был способен перейти от резкого обличения противников своей страны к глубоко искренним размышлениям о здравоохранении, образовании и повышении благосостояния бедняков всего мира, а через несколько минут с теплой улыбкой и добродушным смехом рассуждать о том, что итальянским виноделам стоило бы приехать в Китай и поучить его соотечественников своему ремеслу.

— Вы часто разговариваете по телефону с Северной Америкой? — неожиданно резко и громко прозвучал рядом с ним голос Палестрины.

Марчиано отвернулся от окна и увидел, что Палестрина — его громадное тело занимало три четверти сиденья, на котором они расположились вместе, — в упор глядит на него.

— Не понимаю, о чем вы.

— Например, с Канадой. — Палестрина не отрывал тяжелого взгляда от глаз Марчиано. — С провинцией Альберта.

— И все равно не понимаю…

— Десять, одиннадцать, четыреста три, три пятерки, двадцать два, одиннадцать, — без запинки произнес Палестрина. — Этот номер вам знаком?

— А должен быть знаком?

Марчиано почувствовал, как машина накренилась, поворачивая на виа Пинчиана. За окном проплывала знакомая зелень деревьев виллы Боргезе. В следующий момент «мерседес» прибавил скорость. Он двигался в сторону Тибра. Скоро машина пересечет его, свернет на лунготевере Меллини и покатит прямиком в Ватикан. Совсем неподалеку от того места, где они сейчас проезжали, на виа Кариссими, находился дом, в котором жил Марчиано, но он знал, что этим утром побывал там в последний раз.

— Это телефон одного из номеров «Банф-Спрингс-отеля». Утром в субботу, одиннадцатого числа, по этому номеру было сделано два звонка из вашего дома. Еще один в тот же день с сотового телефона, зарегистрированного на отца Бардони. Вашего личного секретаря. Заменившего у вас того священника.

Марчиано пожал плечами.

— Из моего дома и моего управления делают очень много звонков, даже в субботу. Отец Бардони часто работает и по вечерам, и в выходные, как, впрочем, и я сам, и многие другие. И у меня нет привычки контролировать все телефонные разговоры.

— Вы сказали мне в присутствии Якова Фарела, что священник мертв.

— Так и есть… — Марчиано взглянул прямо в глаза Палестрине.

— В таком случае кого же привезли в Белладжио, на виллу Лоренци, два дня назад? Вечером в воскресенье, двенадцатого?

Марчиано улыбнулся.

— Вы же смотрите телевизор…

— В Банф звонили в субботу, а уже в воскресенье священника привезли на виллу Лоренци. — Палестрина подался вперед, так что чуть не уткнулся лицом в лицо Николы Марчиано; пиджак у него на спине угрожающе натянулся. — Вилла Лоренци принадлежит писателю Эросу Барбу. Эрос Барбу отдыхает в Канаде и поселился в «Банф-Спрингс-отеле».

— Если вы, ваше преосвященство, хотите узнать, знаком ли я с Эросом Барбу, то да, знаком. Мы с ним старые друзья, еще с тех пор, когда оба жили в Тоскане.

Палестрина еще секунду-другую пристально вглядывался в лицо Марчиано. Потом откинулся на спинку сиденья и произнес:

— В таком случае вы, вероятно, расстроитесь, узнав о том, что он покончил с собой.