Дети с улицы Мапу

На берегу моря

Думбляй, которое соседи с уважением называли «поместьем», было по сути дела обычной усадьбой зажиточного крестьянина. До 1-ой мировой войны оно принадлежало графу Тышкевичу. Графский дворец был окружен роскошным садом. И теперь еще стоит этот дворец у въезда в Палангу, курортный городок на берегу Балтийского моря.

Дорога, заканчивавшаяся мощенной булыжником площадью, вела к старому двухэтажному дому с верандой впереди. Под окнами второго этажа торчат обломки железа, не иначе, как остатки балкона. С обеих сторон дома одичалые кусты шиповника и сирени, за домом огород.

Слева от двора видна конюшня с провалившейся крышей и в ней пара лошадей. В центре двора — длинный ток, рядом с ним два плуга в веялка; в глубине двора сарай, в нем дойные коровы и несколько телок.

Когда-то здесь поражали глаз цветочные клумбы, лужайки и фруктовые деревья, а теперь во всем запустение: изгородь покосилась, деревья не подстрижены, сразу видно, что уже много лет их не касалась рука садовника. Ветер сбрасывает с крон деревьев снежную пыль, и карканье ворон подчеркивает окружающую тишину. Маленький ручей, протекающий через сад, сейчас скован льдом и снегом.

Усадьба расположена в нескольких километрах от моря. И когда ветер усиливается, до слуха ее обитателей доносятся удары бушующих волн.

В усадьбе живут сейчас ее хозяева — Владислав Янковский и его сестра Елена. Янковский этот вырос в бедной семье в поместье Тышкевичей. Отец его служил у графа кучером, но сын считал, что положение отца не соответствовало чести их рода — рода обнищавших дворян. Он никогда не забывал подчеркнуть свое дворянское происхождение и требовал к себе уважения. В молодости он уехал в Америку. Там работал в шахте, зато сумел собрать денег. Вернувшись через пятнадцать лет на родину, купил себе эту усадьбу и зажил крестьянином и помещиком одновременно.

Рядом с огородом стоит длинный и уродливый кирпичный дом, именуемый «казармами».

В нем несколько однокомнатных квартирок, в которых прежде жили батраки со своими семьями. Эти «казармы» пустуют, только в дальнем конце их живет еще одна семья.

Владислав Янковский обращался со своими работниками властно и требовал, чтобы ему оказывали почтение, обращались к нему «понас (господин) Янковский». Однако Паулаускаса он уважал и от него этого не требовал. Знакомы они были с юности. Несмотря на разницу в возрасте оба служили добровольцами в армии во время войны за независимость Литвы. Паулаускас провожал его, когда он отправлялся странствовать в Америку, помог, когда у него умерла жена, оставив маленького сына, Янковский не раз говорил о своем друге: «Толковая голова и золотое сердце у этого Паулаускаса».

Когда друг обратился к нему с просьбой устроить женщину с дочкой, он долго не раздумывал. В доме нужна хозяйка. Сестре Елене, старой деве, трудно справляться с хозяйством. Правда, она не расстается со связкой ключей, но отсутствие хозяйской руки чувствуется везде: на кухне, в комнатах, в хлеву, во дворе, при приготовлении колбас на рождество.

Голова понаса Владислава давно поседела, но он еще видный мужчина: статный, энергичный. У сестры же его — спина согнулась; во время беседы она частенько засыпает.

В молодости поня (госпожа) Елена служила в графском доме. Она постоянно ругает нынешние времена, утратившие былое великолепие и блеск. Особенно сердита она на бесстыжее молодое поколение, не почитающее ни Бога, ни людей. Когда в усадьбу приехали госпожа Вайс с Шулей, поня Елена встретила их недоброжелательно. Русская… Все русские ведь отвергают Бога, не молятся, обрядов не исполняют. Притом она еще горожанка — франтиха, работать не сумеет. Однако госпожа Вайс сумела за короткое время завоевать ее сердце. Поня Елена очень мучилась от ревматизма. Госпожа Вайс ухаживает за ней, натирает ее тело разными мазями и маслами, поит ее лекарствами. Поня Елена говорит, что Софья Михайловна прямо поднимает ее из гроба.

— Чудесная лечебная сила у этой женщины, — рассказывает она теперь каждому, приходящему к ней в дом, — она излечивает любую болезнь и рану одним прикосновением руки. Все доктора мира ногтя ее не стоят.

Шуля ей тоже полюбилась. Старухе нравится, как она бойко говорит по-литовски, бегло читает, быстро вышивает и вяжет. По документам Шуля теперь Оните, подчерица Софья Михайловны, русской, которая вышла замуж за вдового литовца и удочерила его девочку-сиротку. В глазах Елены много значили хорошие отношения между «мачехой» и «падчерицей». Если Оните зовет эту русскую «мамой» и так ее любит, то это хороший признак.

Один недостаток нашла в ней старая госпожа: ее православную веру. Несколько раз пыталась старуха убедить Софью Михайловну в преимуществе католицизма, но вскоре отстала от нее, убедившись, что русская плохо знает также православные обычаи и пренебрегает ими.

— Россия, Россия!.. Безбожная страна и народ, — вздыхает поня Елена.

Но Оните — на нее распространяются все строгости религии. Она дочь католика-литовца и должна придерживаться всех правил: не есть в пятницу мясного, ходить в костел по воскресеньям и по праздникам. Поня Елена взяла на себя духовное воспитание девочки. Она считала своим долгом воспитать Оните в духе преданности католической церкви и ослабить насколько можно вредное влияние мачехи.

Вначале религиозные обязанности были Оните противны.

— Мама, — жаловалась она, когда вечерами они оставались одни — ведь мы все время врем.

— Мы не врем, доченька, — мы только защищаемся.

Шуля поняла смысл этих слов. Она вынуждена вести двойную жизнь, притворяться. Она научилась опускаться перед распятием на колени и повторять вслед за госпожой Еленой молитвы.

Однако иногда ее мучили угрызения совести. Она понимала, что обманывает окружающих, и ей становилось стыдно. Со временем она все же привыкла выполнять все чисто механически.

В доме было заведено перед едой читать короткую молитву. Понас Владислав ставший за годы, проведенные в Америке, до некоторой степени вольнодумцем, читал молитву торопливо, глотая слова, и подшучивал над своей набожной сестрой. Старуха сердилась, и тогда он умолкал и лишь подмигивал Софье Михайловне, в которой видел свою единомышленницу.

По воскресеньям поня Елена встает раньше обычного. Надевает черное шелковое платье, покрывает седые волосы черным шарфом и берет под мышку молитвенник с золотым образом. Перед верандой уже стоит коляска, запряженная парой начищенных, украшенных бубенцами и красными лентами коней. Понас Владислав подсаживает сестру, рядом с ней усаживается Оните, одетая в праздничное платье, которое ей купила поня Елена. Место кучера занимает понас Янковский собственной персоной.

Софья Михайловна обычно остается дома присматривать за хозяйством. Понас Владислав дергает за вожжи, поня Елена крестится, Софья Михайловна машет им рукой, и коляска трогается.

После службы понас Владислав уезжает в город по делам, а поня Елена и Оните отправляются на прогулку. Летом они идут в парк Тышкевичей, на берег моря, зимой — в город, полюбоваться витринами.

Оните очень любит эти прогулки. Они хоть как-то разнообразят скучную жизнь. Особенно ей нравятся летние прогулки по берегу моря. По городским улицам она боится ходить: кто-нибудь может узнать ее. Ведь не раз в каникулы приезжала она в Палангу на пляж. Останавливалась вместе с матерью в одном из пансионов этого курортного городка.

Шуля любит гулять в старом графском парке. Когда Литва стала независимой, он перешел в собственность города и был открыт для дачников, заполнявших в летний сезон весь городок. Теперь на воротах парка висит объявление: «Евреям и собакам вход воспрещен».

Последние годы во дворце еще жило несколько женщин из графской семьи. В народе поговаривали, будто дочь Тышкевич не в своем уме. Потому, мол, она и уединилась во дворце, в то время, как мужчины наслаждаются жизнью за границей.

В парке всегда приятная полутьма. Деревья отбрасывают вокруг себя густую тень. Оните любит сидеть на скамейке под раскидистым кленом и мечтать.

Июнь в самом разгаре. Легкие белесые облака, похожие на стадо белых овечек, проплывают по голубому небу.

Воздух насыщен ароматом липового цвета и жасмина.

Уставшая от прогулки поня Елена опустилась на скамью в тени усыпанной мелкими желтыми цветами липы. Рядом слышится мирное, усыпляющее жужжание пчелы.

Оните сидит на краю скамейки и следит за пчелой, как та складывает свои бархатные крылышки, влезает внуть цветка, вылетает в жужжит вокруг другой чашечки, затем возвращается и тонет в золотых лепестках. Вот она поднимается и исчезает в направлении, известном только ей, пчеле.

Оните завидует крылатому созданию: напилась себе пчелка цветочного нектара, наелась досыта и теперь летит счастливая домой. Не должна она маскироваться под осу. Делает свое дело, и никто ей не мешает. А ей, Шуле, нельзя даже называться своим именем… Если пчелу задеть, она ужалит. Но тогда пчела умирает, — вспоминает Шуля то, что учила в школе. Ничего — стоит даже умереть! Если бы она, Оните, могла превратиться в пчелу, она бы уж знала, что делать. Даже жизни бы своей не пожалела.

Так размышляет Шуля и вдруг слышит храп старухи, заснувшей тем временем на скамейке.

В парке появляются гуляющие.

Кто-то то и дело с любопытством поглядывает на дремлющую старуху и на сидящую рядом с ней девочку. Шулю охватывает чувство страха в неуверенности. Набравшись смелости, она тянет старуху за рукав:

— Поня Елена, идемте, люди на нас смотрят. Старуха открывает глаза.

— Что с тобой, девочка? Так приятно сидеть здесь и смотреть на гуляющих.

— Но вы заснули. Вы долго спали.

— Чепуха… Совсем я не спала. Только глаза на секунду закрыла.

Поня Елена не любит, когда замечают ее недостатки или промахи. Она быстро встает, и обе идут на берег моря.

— Пойдемте к пещере Бируте, — просит Оните.

Она очень любит ходить в эту пещеру в невысокой горе, сплошь поросшей зелеными соснами, которые глядят в синюю морскую воду. Пещера с каменным сводом невелика, в нее могут войти пять-шесть человек. В пещере пахнет сыростью. Внутри стоит статуя богоматери из цветного фарфора.

У входа в пещеру поня Елена и Оните опускаются на колени.

— Я, дочка, помолилась святой Деве, чтобы она послала тебе хорошего жениха и долгую жизнь, — говорит Елена, целуя подол платья у статуи.

По легенде, в этом месте князь Кестутис, правивший Литвой в 14 веке, встретил жрицу Бируте и взял ее себе в жены. Местные жители верили, что просьбы юношей и девушек в этой пещере обязательно сбываются.

— Посидим здесь немножко, — снова просит Оните. Приятно сидеть во мраке пещеры, спрятавшись от людских глаз.

— Вы знаете, поня Елена, — пытается задержать старуху Шуля, — почему это место называют пещерой Бируте?

— Не знаю, дочка, меня этому в школе не учили.

У старой госпожи нет особых претензий на ученость.

— Рассказать вам?

— Расскажи, ты ведь ученей меня.

Поня Елена, как все деревенские старухи, любит рассказывать и слушать сказки. Шуля знает, что своим рассказом она завоюет сердце барыни, и та согласится прогуляться с ней к морю. Старуха не любит море: влажный воздух вреден ее ногам.

Они усаживаются в пещере на камне, Шуля рассказывает о могучем князе Кестутисе, защитившем страну от вторжений жестоких крестоносцев. Однажды он заблудился в лесу на берегу моря и пришел к пещере, в которой Жрицы хранили священный огонь, горевший в честь главного бога Перкунаса. Самая красивая среди жриц была Бируте. Кестутис был поражен ее красотой. Жрицам нельзя было выходить замуж, но он увез ее в свой замок. Так жрица Бируте стала великой княжной Литовского государства и родила мужу героя Витаутаса, который нанес крестоносцам решающий удар, так что они больше не осмеливались переходить нашу границу, — кончает Шуля свой рассказ.

Поня Елена качает головой, поправляет шарф на волосах и отвечает:

— Ох, ох, дочка. Рассказываешь ты — удовольствие послушать, прямо как священник в костеле. Большой ученой ты бы стала, если бы продолжала учиться…

Немного помолчав, старуха добавляет:

— Нет теперь ни Кестутиса, ни Витаутаса… Всегда они к нам лезут, гости незваные: то русские, то немцы, чтоб они сгинули.

— Русские людей не убивали, — не сдержалась Оните.

— Верно, не убивали. Зато хотели заставить людей идти в колхозы. Кто их сюда звал? Сидел бы каждый в своей стране, которую ему господь дал, и ладно. Так нет! Все норовят вырвать кусок хлеба изо рта соседа. Ой, чтоб они все пропали!