Войдя в комнату, Сролик увидел, что мать режет на полосы желтую материю. Он узнал желтую скатерку, которая лежала под радиоприемником.
— Ой, мама, зачем ты порезала скатерку?
— Теперь сынок, нет у евреев приемников, и скатерки не нужны. Самая нужная вещь для нас теперь — это желтая звезда, — с горькой усмешкой отвечает госпожа Левина.
Сролик внимательно смотрит на печальное лицо матери и не говорит ни слова. Только вчера они вернулись в свою квартиру на улице Мапу. Пытались перебраться через границу в Советский Союз, но не удалось. Вернулись усталые и разбитые — большую часть дороги шли пешком. Квартиру нашли взломанной и ограбленной. Лучшая одежда и посуда исчезли. Мать всегда была жизнерадостной, но сегодня она грустная, под покрасневшими глазами — синие круги.
— Все кончено, все кончено, — слышит Сролик из коридора безнадежный голос отца. Все утро не было Левина дома. Только теперь он вернулся из «дальнего плаванья», как он обычно называл свои хождения к соседям за новостями.
Хотел было Сролик спросить у отца, «что слышно», но увидел его мрачное лицо и промолчал.
— Ну, Рохл, — обращается отец к матери, — я вижу, ты шьешь нам царские одеяния… Да, царские одеяния…
Отец шагает по комнате взад-вперед, опустив голову.
— Что говорят люди, — спрашивает мать, — что думают с нами сделать?
— Важно не что люди говорят, а что подсказывает логика. Будет очень плохо. Не зря метят всех евреев.
— Мойше, — молит мать, — может, ты сумеешь достать телегу, и уедем отсюда.
— Куда поедешь? Нет дороги. Немцы всюду.
— Мойше, есть евреи, которые бежали в соседние деревни. Поговаривают, будто нас запрут в гетто.
— Если так, — говорит отец сдавленным голосом, — то и из деревень всех евреев привезут.
— Не знаю, что будет, но пока лучше уехать.
— Папа, мама, — врывается в комнату Янкеле, — знаете, кто пришел? Этеле, и Шмулик, и их папа…
Сролик быстро выскакивает за дверь. Уже несколько недель семьи портного нет в доме. Сролик знает, что они убежали в деревню. Почему же вернулись?
Очень хорошо, что Шмулик вернулся, — радуется Сролик. Его всегда тянуло к Шмулику.
Дверь в квартиру портного Когана открыта, изнутри слышны голоса. Только Сролик вошел и хотел тут же выскочить, но кто-то толкнул его к стене и загородил проход.
Отец Шмулика стоит прижавшись к столу, бледный, как мел, с узлом в руках. Рядом с ним Шмулик держит за руку Этеле. Против них, у входа, стоят дворничиха и ее дочь Бируте.
— Если не уберетесь отсюда сейчас же, позову шауляев! — орет дворничиха, размахивая кулаком перед лицом Когана.
— Верните мне хотя бы швейную машину, — умоляет Коган, — ведь машина мой хлеб.
— Ничего не вернем, — кричит дворничиха.
— Теперь я портниха, — вторит ей Бируте, — сошью желтые звезды всем жидам, — глумясь, хохочет она.
— Убирайтесь отсюда, жиды проклятые!
Сролику становится страшно: вдруг она и вправду позовет шауляев. Нужно сказать папе с мамой, пусть придут и заберут Коганов.
— Папа, мама, идите сюда! У Коганов больше нет квартиры, их не пускают.
— Пойди, Рохл, посмотри, что там, — поворачивается Левин к жене.
Левина находит портного сидящим на ступеньках с узелком на коленях. Рядом стоят Шмулик и Этеле, она вся трясется от громкого плача.
— Я не скажу вам «добро пожаловать», господин Коган, — говорит Левина, — не к добру сейчас возвращаются евреи домой. Но и то счастье, что вы живы и здоровы. А где ваша жена и маленькая Ханеле?
— Оставил их пока что в деревне. Хорошо, что они остались. Нет у нас больше крова.
— Не волнуйтесь, господин Коган, идемте к нам. Хватит места для двух семей. Дай бог, чтоб только оставили нас в покое.
И обе семьи стали жить вместе.