Среди людей

Шуля видит сон. Она карабкается на высокую гору, капли пота текут со лба, катятся по губам. Она тяжело дышит: до вершины еще далеко, а ноги уже изранены в кровь. Наконец она почти у самой вершины. Но вдруг перед ней глубокая черная пропасть. Шуля теряется. Что делать? Дорога исчезла, а впереди — пропасть.

Вдруг кто-то хватает ее и с силой толкает вперед. У Шули вырывается крик ужаса. Она скатывается с вершины — и просыпается.

Возле кровати стоит мать и держит ее за плечо.

— Вставай, дочка, скорей, нужно уходить отсюда!

Шуля еще не совсем проснулась. Она прижимается щекой к мягкой и гладкой руке матери: как хорошо, что это был только сон. Сейчас войдет папа и поцелует ее в лоб.

— Одевайся, доченька, мы должны оставить квартиру, — торопит ее мать.

Лишь теперь Шуля вспоминает, что произошло за последние дни, и радость пробуждения исчезает. Только вчера немного спал жар. Лицо девочки все еще бледное, под глазами синие круги.

— Мамочка, куда пойдем?

— Сама не знаю, доченька. Глаза матери красны от слез. Она уже готова: одета в серый костюм, на руке плащ.

— Возьми, Шуля, этот узелок, — протягивает ей мать небольшой узел, сама берет второй и прячет его под плащом.

Они выходят в коридор, спускаются по лестнице. Шуля остается в подъезде, а мать осторожно выскальзывает во двор, оглядывается и машет дочери рукой. Предрассветная мгла. Небо темно-серое, только на востоке чуть порозовело. Двор пуст. Улица тоже погружена в сон. Мать торопливо пересекает мостовую и входит в первый переулок.

— Тише, дочка, осторожней, — голос матери дрожит.

Спустя четверть часа мать останавливается перед серым четырехэтажном домом. На двери табличка: «Д-р Витис, глазные болезни».

Госпожа Вайс тянет за ручку двери.

— Слава Богу, дверь открыта! — с облегчением вздыхает мать.

Они поднимаются на третий этаж и останавливаются перед дверью с маленькой белой табличкой «Доктор Витис». Мать нажимает на кнопку звонка. Не открывают. Звонит еще раз. За дверью слышны шаги.

— Кто там? — спрашивает женский голос.

— Жена доктора Вайса, — сдавленным голосом отвечает мать. — У меня дело к доктору Витису.

— Доктор еще спит, — сердито говорит голос.

— Будьте добры передать ему, что пришла жена доктора Макса Вайса. Дело очень срочное, — просит мать.

— Подождите! — отвечает голос.

Долгое ожидание на темной лестнице. Наконец дверь открывается, девушка в белом переднике вводит их в гостиную и удаляется.

Шуля с любопытством осматривается. Ей знакома эта комната, ее плетеная мебель, странная картина на стене: мертвое тело и вокруг люди в диковинных шляпах.

Шуля уже была здесь дважды. Первый раз, когда дети в школе бросили ей в лицо песок, и у нее воспалились глаза.

Доктор Витис отказался тогда взять у Шулиного отца деньги за визит. Во второй раз она была здесь с мамой на дне рождения Альгирдаса, старшего сына Витисов. Она тогда принесла ему в подарок альбом.

Потом доктор Витис с женой были у них в гостях. Папа говорил, что они с Витисом друзья: доктор Витис — человек культурный и прогрессивный.

Дверь слева скрипнула, и в комнату вошла госпожа Витис. На ней было серое с зеленоватым отливом утреннее платье.

— Доброе утро! — глубоким певучим голосом здоровается госпожа Витис. Простите, что заставила вас ждать.

Мать Шули встает ей навстречу.

— Извините меня, госпожа Витис, что я разбудила вас так рано. Но… я не могла ждать.

— Да, да… Что привело вас ко мне в столь ранний час? — Госпожа Витис протягивает ей белую руку с длинными, покрытыми розовым лаком ногтями и приглашает сесть. — Ведь сейчас опасно ходить по улицам. Я имею в виду евреям, — продолжает госпожа Витис и смотрит на госпожу Вайс.

— Да, в этом-то и дело, — отвечает та и рассказывает все, что случилось с ними за последние дни: как они прятались в подвале, как заболела Шуля, как забрали отца, как предала их Уршула. В конце она раскрывает цель своего прихода: она боится оставаться с девочкой в своей квартире на улице Мапу и просит, чтобы семья Витисов приютила их на время у себя в доме. Через несколько дней, она надеется, в городе опять станет спокойно и они смогут вернуться в свою квартиру.

Госпожа Витис внимательно выслушала ее рассказ.

— Мне очень жаль, — говорит она наконец, — но я не смогу оставить вас у себя. Мужа нет дома, он уехал и вернется не скоро. Вы должны понять, госпожа Вайс, я женщина, и я боюсь. Вам ведь известно, что по новому закону христианам запрещается предоставлять жилье евреям. Я очень сожалею, но я не могу подвергать опасности свою семью.

Мать Шули побледнела. Не ответив ни слова, она повернулась к двери.

— Госпожа Вайс, — задержала ее хозяйка, — это не значит, что вы должны сразу же уйти. Нельзя так рано ходить по улицам. Я предлагаю вам подождать час-два. Приготовлю чай, выпьете, отдохнете, а потом пойдете.

Мать Шули бросила на госпожу Витис презрительный взгляд и ответила подчеркнуто вежливо:

— Благодарю вас. Но мы, я и дочь, выпьем чай у других людей, еще не забывших, что имеется и иной закон на свете, велящий дать убежище гонимому без вины, даже если он еврей. Прощайте, госпожа Витис.

Когда они вышли на улицу, уже рассвело. Яркое летнее солнце появилось из-за крыши серого дома, из которого они вышли. По улице торопливо проходили люди, некоторые, позевывая, стояли в воротах. Однако среди прохожих Шуля не видела знакомых лиц, и ей казалось, будто улица, на которой всегда было полно евреев, вдруг изменилась, будто она, Шуля, идет по совсем новой, незнакомой улице.

— Куда теперь, мама?

— Не знаю, дочка. Может, вернемся домой?

— Нет, нет, не хочу домой! — расплакалась Шуля.

— Хорошо, дочка, поедем к инженеру Кубилюсу. Может, он приютит нас.

В конце улицы стояла пролетка. Мать подошла к извозчику.

— Езжай на проспект Витаутаса, дом номер…

Извозчик посмотрел ей в лицо в ухмыльнулся:

— Я евреев не вожу, но если заплатите как следует… Опущу перед, чтобы не заметили, что везу евреев по городским улицам.

— Хорошо, хорошо, только езжай!

— Чего ты так торопишься? — усмехнулся извозчик. — На проспекте Витаутаса тоже есть немцы. Найдут.

Извозчик опустил перед пролетки. Шуля с матерью прижались к спинке сиденья, чтобы не было видно их лиц.

Когда они добрались до дома, в котором жил инженер Кубилюс, мать первая вошла в подъезд и позвонила. Дверь тут же отворилась. В дверях стоял высокий мужчина в светлом плаще и фетровой шляпе.

— Доброе утро, господин Кубилюс! — поздоровалась госпожа Вайс.

— Здравствуйте, — кратко ответил Кубилюс, приподняв край шляпы. — Вы ко мне, госпожа Вайс? — спросил, даже не приглашая их войти.

— Да, — вздохнула мать, — пришла просить убежища в вашем доме на несколько дней.

— Да, да… Но то, что вы просите, невозможно. Я на государственной службе. Охотно бы вам помог, но это связано теперь с большими трудностями. Может, вам нужны деньги? Я готов одолжить.

— Большое спасибо, — ответила мать, — деньги мне не нужны.

Она сбежала по ступенькам, чтобы инженер не увидел ее глаз, наполнившихся слезами.

— Мама, мама, где теперь будет наш дом?!

— Вернемся в свою квартиру, доченька.

И тут госпожа Вайс обнаружила, что в спешке она забыла захватить с собой деньги и в ее кошельке осталось лишь несколько литов.

Обратно, на улицу Мапу, возвращались пешком. Медленно поднялись по лестнице. Ноги Шули болят, голова как чугунная. Мать достает из сумочки ключ, но дверь оказывается открытой. Из гостиной слышится смех и беспорядочные звуки пианино. Кто-то барабанит по клавишам.

— Не ломай пианино, — раздается голос Уршулы, — лучше продадим его.

— Дура, кто у тебя сейчас купит пианино? — слышен грубый голос. Кому нужно, придет к жиду и заберет.

— Скорей, дочка, скорей, — потащила мать за собой Шулю, застывшую на месте от страха. Добежали до ворот и едва не столкнулись с мужчиной в рабочей одежде, который шел им навстречу и загородил проход.

— Прошу прощения, — обратился мужчина к матери Шули, — не вы будете супруга доктора Вайса?

— Нет, нет, — испуганно ответила госпожа Вайс, стараясь проскользнуть мимо.

— Пропали, — мелькнуло у Шули в голове, — наверно, Уршула поставила его в воротах, чтобы поймать нас. Шуля расплакалась.

— Чего ты плачешь, девочка? — с жалостью говорит мужчина. — Я к доктору Вайсу. Он ведь спас мою дочку, как раз твоего возраста. Если бы не доктор, кто знает, осталась ли бы она в живых. Я думал, сейчас, в такое время… может, смогу чем помочь.

Мать Шули смотрит на него: да ведь это плотник, который живет на окраине. Верно, Макс долго лечил его дочь.

— Вы Паулаускас? — чуть приободрившись, спрашивает госпожа Вайс.

— Да, — радостно отвечает мужчина, — только теперь признали меня. А я вас сразу узнал. Не забыли мы, что доктор Вайс сделал для нашей дочки.

— Доктора Вайса нет, его забрали, — тихо плача, говорит мать Шули.

— Забрали доктора?! — повторяет вслед за ней столяр и в отчаянии качает головой. — Значит, опоздал я… А вы? Куда вы идете?

— Не знаю. Куда глаза глядят.

— Вот что, идемте ко мне. Я, правда, человек небогатый, но что едим я с семьей, то и вы будете есть.

Паулаускас взял оба узла и зашагал вперед, а мать с Шулей — за ним. Шли долго-долго, пока добрались до узкой улочки на окраине города и вошли в деревянный домик, окруженный садом. Паулаускас стукнул в дверь.

— Маре, привел тебе гостей!

В дверях стояла крупная женщина в пестром цветастом платье и белой косынке. Она внимательно осмотрела их своими серыми глазами.

— Входите, пожалуйста. Вы ж, конечно, устали. Садитесь к столу. Отдохните, покушайте. Вероника, — позвала хозяйка, заглянув в соседнюю комнату, — спустись-ка в погреб да достань молока.

Не прошло и нескольких минут, как в комнату вошла девочка лет двенадцати, высокая и худенькая, со светлыми волосами, заплетенными в две жиденькие косички, перевязанные красной ленточкой.

Девочка поставила на стол кринку и стала в стороне, с любопытством глядя на гостей.

— Это моя дочь Вероника, — показала хозяйка на девочку. — Если бы не ваш муж, осталась бы она на всю жизнь калекой. Присаживайтесь к столу. Мы не богаты, чтобы угостить вас так, как вы привыкли, но поделимся с вами, чем Бог послал. Не плачьте, — добавила она, видя слезы в глазах госпожи Вайс, — Господь всемилостивый вернет вам мужа. Мой мужик бегает целый день по городу, авось принесет добрую весточку. Кушайте и ложитесь отдыхать.

Никогда еще никакая еда не казалась Шуле такой вкусной, как картошка и стакан молока, которые подала на стол жена Паулаускаса.

Когда, наевшись, Шуля лежала в постели рядом с матерью под пестрым одеялом, она прижалась к ее спине и сказала:

— Мамочка, правда ведь, есть еще на свете и хорошие люди?

Но госпожа Вайс не ответила: она уже спала.

Загрузка...