Дети с улицы Мапу

Дожинки

Август месяц. Жаркое солнце висит в небе и палит головы и шеи жнецов, одетых в льняные рубахи с длинными рукавами и белые холщовые штаны. Длинной цепочкой растянулись косцы по полю. У-ху — со свистом рассекает коса воздух, прежде чем свалить наземь спелую рожь. Потные рубахи липнут к спине, но перед косцами еще длинный путь. Колышется хлебное море. Налитые, тяжелые колосья опускают к земле голову, как будто кланяются.

— У-ху, у-ху — посвистывает коса. Далеко еще конец участка. Высоко еще солнце.

За косцами, согнувшись, идут вязальщицы снопов.

— Пошевеливайся, Альбина, а то не выйдешь замуж в этом году, — шутит курносый косец, повернувшись к своей вязальщице.

— А, вот тебе, черт косматый! — смеется Альбина, хватает горсть соломы и швыряет ее в напарника. — Ты уже три года бегаешь за всеми девушками в селе, и ни одна пока за тебя не пошла.

Женщины вокруг смеются, смутившийся парень утирает лицо. Все реже слышатся шутки, все сильнее усталость. Еще немного, часа два — уже виден край поля.

Согнутая спина готова переломиться, руки словно чугунные.

Еще час, еще полчаса. Вязальщицы помоложе уже сидят на краю поля и плетут венки из колосьев и васильков — подарок хозяйке.

Еще взмах руки, еще один.

Еще сноп, еще скирда.

Болит спина, ноют от усталости ноги, но стоит потерпеть. Через полчаса хозяева усадьбы будут потчевать жнецов и вязальщиц вином, сыром в всевозможными кушаньями.

Солнце уже склонилось за рощу. Последние колосья связаны в снопы и убраны в скирду в конце участка. Скирда вышла больше остальных. Пошли в нее все остатки. Стоит она и смотрит на остальных как пузатый помещик.

Жнецы вешают на плечи косы, выстраиваются и шагают к усадьбе. Молодежь перешептывается, отделяется от группы и спешит вперед.

Целых три дня трудились жнецы на полях понаса Янковского. Хозяин несколько запоздал с уборкой. Трудно было в этом году достать работников: многих забрали в армию, многих увезли на работу в Германию, часть ушла в город. Работы сейчас хватает, и заработки неплохие.

Разграблены еврейские квартиры и магазины. Самые шустрые завели свое дело, открыли лавки в городах и даже не думают возвращаться в село.

Янковский прошел по окрестным деревням из дома в дом, уговаривая работников прийти спасать его урожай. Воздух эти дни был невыносимо душный. После обеда показались на горизонте темные тучи. Ласточки носятся над самой землей, едва не задевая ее крылом.

— Дождь будет, — говорят крестьяне, — может, уже этой ночью.

— Что дашь, если еще сегодня закончим жатву и уберем на ток?

Янковский обещает царский пир.

Женщины в доме готовятся угощать работников. У Софьи Михайловны полно работы. Она печет, варит, разливает водку, солит сыр. Старуха Елена приглядывает за работой, Оните помогает матери. Много работы перед праздником: нужно подоить коров, процедить молоко, снять сливки. Накормить птицу и свиней, загнать цыплят в курятник.

До сегодняшнего дня работала Софья Михайловна во дворе. Теперь она занята в доме. Нужно так устроить праздник урожая, чтобы Янковский руки потирал от удовольствия.

— Не жалейте добра, — предупредил он женщин, — угощайте работников щедро, чтобы помнили, какие им понас Янковский устроил дожинки.

Столы, сияющие белоснежными скатертями, заставлены золотистыми плетеными булками, мисками, полными колбасы, свинины, сыра, и самым главным — бутылками водки… В глубине веранды стоит бочка с пивом. Пенистый золотой напиток так и манит к себе гостей.

Софья Михайловна несколько нервничает: все ли так как надо? Ведь она впервые в жизни устраивает в селе праздник дожинок. Не заметят ли по ней, что она еврейка?..

Янковский говорил как-то, что еду, приготовленную еврейкой, он узнает еще издали — по запаху. Не узнает ли на сей раз? Она старалась приготовить все строго по деревенской традиции, как ее учила старуха.

— Я ведь фельдшерица, готовить не училась, — оправдывалась она.

— Хе-хе-хе, дочка, — смеется старуха, — хоть ты и фельдшерица, но и с кухней хорошо знакома. Меня не обманешь. Эту науку так быстро не освоишь.

Сердце Софьи Михайловны трепещет от страха.

Издалека уже слышна песня жнецов.

Первыми, взявшись под руки, идут девушки. В центре — самая ловкая из вязальщиц круглощекая Альбина, в руках у нее венок. У нее приятный, сильный и гибкий голос.

Тем временем трое молодых парней успели первыми прийти во двор. Набрав полные ведра воды, они спрятались за дверью.

В воротах гостей встречают Янковский с сестрой. Раскрасневшаяся Альбина поздравляет хозяев усадьбы и протягивает поне Елене венок. Хозяева приглашают всех в дом. Мужчины подталкивают женщин. Альбина открывает дверь и ух!.. Ей на голову опрокидывается ведро студеной воды. Девушка со смехом отскакивает. С боков выскакивают еще два парня и выплескивают воду на остальных девушек.

Начинается водяной бой. Женщины не остаются в долгу, они бегут к колодцу, черпают холодную воду и обливают мужчин. Сухим никто не уходит. Даже хозяевам достается, а Оните мокрая с головы до ног. Комната полна мужского смеха и женского визга. Поня Елена вешает венок на стену в столовой, между окнами, под иконой девы Марии, и потчует «вояк». Снова начинается пение, прерываемое звоном стаканов, шутками и смехом. Солнце зажгло верхушки сосен в роще, через комнату протянулись длинные тени. Понас Янковский встал из-за стола:

— Большое вам спасибо за усердную работу.

— Да благословит Господь плоды земли вашей. Спасибо за хорошее угощение, — отвечают ему нестройным хором.

Мужчины по одному подходят и целуют руку поне Елене.

— Спасибо и вам, Софья Михайловна, хорошо угостили нас, — достается и госпоже Вайс.

— Ой, ой! Отличную хозяйку вы себе нашли, понас Янковский! подшучивают женщины. — Жениться не собираетесь?

— Хотел бы, да все бегут от меня, — отшучивается тот.

— Э-э, еще найдете себе. Вы ведь мужчина в самом соку.

— Может, сосватаете мне такую: молодую, красивую и хозяйку хорошую?

— Ну, выбирайте! Мало разве девушек в округе?

— Взял бы Альбину, так она меня не хочет. Стар, говорит.

— Хе-хе, понас Янковский, хитрый вы! Уже позаботились, издалека привезли себе… Не я вам нужна, — отвечает девушка.

— А кто же? Я и не знаю.

— Вот она, рядом с вами стоит… Разве нужна вам хозяйка лучше, чем Софья Михайловна?

Госпожа Вайс вдруг оказывается в центре круга, рядом Янковский, и все уже готовы выпить за их счастье. Ей становится тесно. Не иначе как подходит к концу их спокойная жизнь в усадьбе. Опять гетто встает перед ее глазами, смертоносный меч навис над нею и дочерью. У нее кружится голова. Извинившись, она торопливо выходит во двор.

Над землей простирается равнодушное небо. Где-то вспорхнула птица, и от шума крыльев вдруг пробежал по телу озноб.

Из дома доносится праздничный галдеж. Высокие девичьи голоса перемешиваются с мужскими, — смех, пение, звуки гармошки.

Насколько ей здесь все чуждо. В этот самый час убивают мой народ. Братья того же Янковского проливают еврейскую кровь, и нет на них суда.

Слезы выступили на глазах, все тело дрожит.

Вдруг она вспоминает, что даже плакать ей нельзя. Подбегает к колодцу, наклонив ведро, пьет из него, умывает лицо и старается успокоиться. Нужно держать себя в руках. Она возвращается в дом.

Молодежь начинает танцевать. Пара за парой проносятся перед ней в народном танце «суктинис». Среди танцующих и ее дочка Оните.

«Пляши, бедная девочка, пляши», думает госпожа Вайс.

Один шутник приподнял свою партнершу в закружил ее в воздухе.

— У-ха, у-ха!

— Эй, хозяин, пляши с нами!

Толстенькая Альбина, подбежав к Янковскому, хватает его за руку. Понас Владислав пытается протестовать:

— Что ты, девушка! Со иной хочешь плясать? Выбери себе партнера помоложе!

Но вот он уже легко вертит ее в центре круга, покачивая головой в такт музыке.

— У-ха! — топают парни ногами о крашеный деревянный пол.

— У-ха! Музыканты, не спите!.. Живее, ай, ну!

На ступеньках у входа стоит деревенский скрипач и изо всех сил водит смычком. С него градом льется пот, а ноги сами приплясывают. Раздув щеки, подыгрывает ему парень на губной гармошке.

После суктиниса идет полька, затем хоровод. Музыка замолкла, потные плясуны уселись, тяжело дыша, на ступени веранды.

— К морю! Идемте к морю! — кричит Альбина, первая и в работе, и в веселье.

— Давайте и вы с нами, понас Янковский, Софья Михайловна…

— Вы идите, молодежь. А мы старики, нам пора на печку, спать.

— Старик! Гляньте-ка на него! Еще десять молодых поучите, как жить, понас Янковский. Идемте, идемте!

Шуля подняла на мать умоляющие глаза:

— Идем на море, мама, мне так хочется!..

«Развеселилась бедняжка, — думает госпожа Вайс, глядя на дочь, на щеках которой расцвел румянец, глаза блестят. — Пусть забудет немножко о бедах».

Девушки, обнявшись, образовали длинную шеренгу, перегородившую дорогу. Позади идут мужчины, среди них понас Янковский и Софья Михайловна. Идут медленно, глаза всех устремлены на красный шар солнца, садящийся за рощей. Сверкнули на горизонте последние лучи. Пока дошли до моря, погасли и они, и только узенькая розовая полоска отделяет небо от воды. Море на удивление тихое. Лишь мелкие волны катятся одна за другой и лижут прибрежный песок.

— Давайте искать янтарь! — кричит Альбина.

— Той, которая найдет первой, я устраиваю в этом году свадьбу, — шутит Янковский.

Девушки со смехом бросились рыться в мокром песке. Парни за ними.

— Моя мама уже нашла! — кричит Оните.

— Ура, Софья Михайловна первой выйдет замуж!

— Понас Янковский, тут же, сейчас приглашайте нас на свадьбу!

«Зачем я послушала девочку, зачем пришла сюда?» — со страхом думает госпожа Вайс и сердито смотрит на дочь. Девочка в растерянности. Она слышит крики «ура» в честь матери и понаса Янковского и чувствует, что происходит что-то нехорошее. Понимает, что сделала ошибку, но не знает, как поправить.

— Давайте вернемся, — предлагает Софья Михайловна, — все же война, не дело ночью удаляться от дома.

— Что нам война? — презрительно отзывается Альбина. — Война для жидов.

У госпожи Вайс и Шули замирает дыхание. По телу бегут мурашки.

— Я бы их сам не стал убивать, но если это делают другие, мне наплевать, — говорит один парень, услышав, что речь зашла о евреях.

— Что вам жиды сделали? Добрый человек даже собаку зря не ударит.

— Жиды — враги Литвы, продали Литву большевикам.

— Глупости вы говорите, «жиды продали», — вмешивается еще один, — их, что ли, Литва была, что смогли продать?

— Жалко их, — говорит одна из девушек, — даже женщин и малых детей убивают. Я была в городе, когда их пригнали. Не могла смотреть.

— Немец знает, что делает. Если бы не немец, правили бы сейчас здесь большевики.

— А так правят немцы, — негромко сказал кто-то, хотел что-то добавить, но замолчал.

— Эй, ребята, девчата, что вам до этих дел? Лучше споем что-нибудь, говорит Янковский. Видно, что он хочет оборвать неприятный разговор.

— Спойте что-нибудь, понас Янковский, мы ведь знаем, что вы мастер петь.

Янковский довольно усмехается, принимает вид заправского певца, расправляет длинные усы и начинает:

Все молчат, даже когда песня закончена.

— Теперь вы спойте, — нарушает молчание Янковский, — что-нибудь повеселее.

Альбина встает, поводит в его сторону своими зеленоватыми глазами и запевает:

— Погоди, погоди, еще обрадуешься, когда придет парень помять немного твои кости! — смеется курносый жнец, толкая Альбину.

— Чего ты ко мне пристал, черт? — толкает его в ответ девушка. — Не про тебя речь. Ты, что ли, мой парень?

— Смотри, какая гордая! Ты что, думаешь барыней стать?! Не женится на тебе понас Янковский, уже привел себе в дом хозяйку, — насмехается курносый, косясь на Софью Михайловну.

Янковский сидит неподалеку от госпожи Вайс. Ей заметно, что эти слова доставляют ему особое удовольствие. Она чувствует, как рука Янковского ложится ей на плечо. Вздрогнув, она быстро высвобождается и подходит к Шуле.

— Идем, дочка, домой, уже поздно.

— Подождите, ведь жатва кончилась. Куда спешить? — не отстает от нее Янковский. — Кто знает сказку про морскую богиню Юрате? Расскажи, Оните, ты наверно помнишь. Ты ж у нас ученая…

— Расскажи дочка, — шепчет госпожа Вайс.

Она страшно боится, как бы не свернул разговор на нее или на евреев. Встать и уйти одна она не смеет: вдруг Янковский пойдет ее провожать? Единственное ее желание сейчас, чтобы праздник скорее кончился и все возвратились в усадьбу.

Шуля начинает рассказывать дрожащим голосом. Столько слушателей! До сих пор ей приходилось рассказывать одной поне Елене. Но постепенно она успокаивается, увлеченная чудесной сказкой и напряженным вниманием.

Когда-то, много лет назад, волны Балтийского моря не выбрасывали на берег куски янтаря. В глубине моря стоял во всем великолепии янтарный дворец морской богини Юрате. Прекрасен был дворец, но в десять раз прекраснее была сама Юрате и ее чудесный голос.

По вечерам она поднималась из глубины, плавала по морю, качалась на волнах и пела. Птицы замолкали, звезды замирали на месте и слушали. С высоты смотрел на нее бог грома Перкунас, повелитель богов. Всем сердцем полюбил он красавицу-богиню, но она не обращала на него внимания.

Каждое утро красавец-рыбак Кестутис отправлялся в море на своей лодке. Однажды он задержался в лазурных просторах, и его застала ночь. Только погасли последние лучи солнца, как он услышал разносящееся над водой пение. Кестутис стал грести быстрее и вдруг увидел: качается на волнах девушка удивительной красоты и поет. Поразился рыбак и выпустил весла.

Увидела Юрате Кестутиса, и запал он ей сердце.

Каждый вечер задерживался теперь Кестутис со своей лодкой в море, каждую ночь пела ему Юрате свои песни, звала его нырнуть вслед за ней в глубь моря и зажить вместе с ней в янтарном дворце. Много дней не поддавался рыбак на уговоры богини, однако в конце концов ее чудесный голос околдовал его, и он нырнул вслед за ней в глубину.

Увидел это Перкунас, и закипели в его душе злоба и зависть.

— За то, что ты опозорила свою честь, честь дочери богов, подарив свою любовь простому смертному, ты будешь страшно наказана, ибо велик твой грех.

Взял Перкунас один из самых больших и тяжелых своих громов и швырнул его в янтарный дворец.

Кестутис упал замертво, и труп его понесся по бурным волнам, а янтарный дворец разлетелся на мелкие кусочки.

С тех пор морские волны выбрасывают кусочки янтаря, а бедная Юрате по ночам выходит на берег собирать их и оплакивать своего любимого.

Шуля закончила рассказ, но веселая компания продолжает сидеть молча. Только негромкий плеск волн нарушает тишину.

— Пошли домой, а то еще встретим тут Юрате, — пытается расшевелить людей госпожа Вайс.

Она встает и тянет за собой Оните. Медленно поднимаются остальные, плененные старой литовской сказкой, которую им рассказала еврейская девочка.

Компания рассыпалась, каждый идет к себе домой. Остаются только Оните, ее мать и Янковский.

Оните чувствует, что мать чем-то встревожена: она убыстряет шаг, крепко держит девочку за руку и не отпускает от себя.

На пороге дома Софья Михайловна торопливо желает Янковскому спокойной ночи и направляется в свою комнату. Он останавливает ее, берет за руку:

— Я хочу поговорить с вами.

У нее замирает дыхание. Уже несколько недель она замечает повышенное внимание к себе со стороны господина Янковского; он постоянно ищет ее общества.

Несмотря на все беды, выпавшие на ее долю, она все еще была красивой женщиной. Хорошее воспитание, отличные манеры и вкус особенно выделяли ее среди местных крестьян. Янковский, повидавший в молодости мир, мог сравнивать и оценить.

Держась за руку Шули, она отвечает дрожащим голосом:

— Пожалуйста, я к вашим услугам.

— Я хотел бы поговорить с вами наедине.

У Софьи Михайловны подгибаются колени.

— Может, отложим разговор? Час поздний, и я очень устала.

— Ладно, — неохотно соглашается он, — спокойной ночи.

Долго не может она заснуть. Сердце подсказывает ей, что над ее головой вот-вот разразится гроза. Шуля тоже не может заснуть. Глядя в темноту широко раскрытыми глазами, она прислушивается к вздохам матери. «Бедная мамочка», — думает девочка, и волна жалости окатывает ее сердце.