Богин вернулся из Москвы в плохом настроении. И хотя итоги строительства были оценены весьма положительно, он был мрачнее тучи. Оказалось, имел неприятности в Госплане и Госстрое, получил предупреждение в министерстве. Вызвал Базанова, сказал мрачно:
— Ну и подбросили мне свинью твои друзья-архитекторы! Разошлись, слабину почуяли! Такого напроектировали — ахнешь! Никаких денег не хватит. Я город на тебя кинул, думал, ты это дело контролируешь, а по шее мне надавали. Поделом! Никому ничего передоверять нельзя.
— А конкретней? — попросил Глеб.
— Что конкретней? Каждый новый их проект! Девятиэтажный дом, общежитие-трилистник, кинотеатр, административный центр. Меня спрашивают: «А вы что — особенные? Почему не берете типовых проектов? Считали, насколько это удорожит стоимость? Не удорожит? Докажите». И тут еще эта комиссия!.. На кой черт мне все это надо! Будет комбинат — и баста! А людям что в пятиэтажном, что в стоэтажном доме — все равно где жить. Лишь бы квартира и не капало! Надо закрывать всю эту лавочку, вызывать сюда срочно твоего этого Петрова, Попова, как его там?
— Зачем?
— Разбираться!
— Давай сначала решим, в чем именно мы станем разбираться. А потом, тут же есть представитель института — Морозова. Она в курсе всех проектных и строительных дел, толковый человек. Ее вызвать проще.
Богин схватился за телефон: срочно, немедленно разыскать и доставить начальника архнадзора.
Пришла Наталья Петровна. Спокойная и сосредоточенная. Сказала с достоинством:
— Слушаю вас.
— Хотелось бы послушать вас! — сказал, сдерживая гнев, Богин.
— В таком случае разрешите, я сяду.
— Разумеется, — буркнул Богин.
Базанов подвинул ей стул. Богин принялся излагать свои злоключения и обиды на архитекторов, которые подвели его потому, что ряд новых нетиповых зданий города предварительно не согласовали с ним, а сразу послали в Москву. Он не потерпит положения, при котором что-то делается через его голову, он — начальник строительства.
— Вы правы, хотя и не сказали мне ничего нового, — кивнула Наталья Петровна, поигрывая многоцветной шариковой ручкой. Она достала из заднего кармана джинсов большой блокнот и раскрыла его. — Вы говорите о буре, которая для нас уже прошла. Мы, как видите, уладили ее своими силами и к строительству этих зданий приступаем. Это первое. Будут ли такие бури еще? Думаю, будут. Предупреждали мы вас об этом? Предупреждали. И договорились как будто: мы спроектировали вам хороший город и следим за тем, чтобы строители сделали его таким. Это второе. И третье — не надо вслед за иными консервативно настроенными чиновниками говорить: нетиповые здания. Мы используем типовые проекты. Почти все элементы, изготовляемые ДСК, типовые. — Морозова чуть заметно улыбнулась. — Лучше говорить так: модернизированные типовые проекты, экспериментальные здания. Вы же дипломат, Степан Иванович. Вам же и жить станет легче.
— А вам? — уже значительно спокойнее сказал Богин. — Вы решили мою жизнь облегчить — благодарю. Принимаете огонь на себя?
— У проектов много защитников. В Москве — заместитель министра Тулин и начальник главка. В Ленинграде — директор нашего института Попов. Здесь — товарищ Базанов. Город еще Государственную премию по архитектуре получит. Тогда у него еще больше защитников будет, вот попомните.
— И все же я попросил бы вас, Наталья Петровна, подготовить мне объяснительную записку. — Богин уже сдавался. Базанов видел это.
— Объяснительная — звучит как оправдательная, — заметила Морозова. — Скажите, в чем мы должны перед вами оправдываться? Конкретно.
Теперь наступающей стороной стала она. Богин усмехнулся, посмотрел на Базанова: «Ну и баба! Смотри-ка, вывернулась!» — сказал улыбаясь:
— Конкретно? Люблю и сам это слово, Наталья Петровна. Значит, так: ближайшие новостройки. Начало работ, задания ДСК, новые их изделия, которые предстоит освоить, экономика — стоимость одного метра площади. И все преимущества. Коротенько и ясно. Цель? Хм… Ввести в курс дела начальника строительства полностью.
— Для жесткого контроля? Не доверяете нам?
— Что вы, что вы! Просто хочу все знать.
— Сроки?
— Ну, сколько вам дать?
— Сутки.
— Отлично! А вы молодец, товарищ начальник.
— Спасибо за комплимент, Степан Иванович. У вас есть ко мне еще вопросы? Тогда до свидания, — и она вышла.
Богин проводил ее взглядом, сказал:
— Какая женщина! Был бы свободен — увлекся. Серьезно, увлекся. Хотя в любовницы такая не пойдет… Ведь не пойдет, как считаешь, Глеб Семенович?
— Ты что? — удивился Базанов.
— А что? Монахи мы здесь? И она ведь не замужем, Шемякин говорил.
— Шемякин, смотрю, у тебя всеми вопросами ведает. — Начавшийся разговор уже тяготил Базанова.
Богин хохотнул:
— Ему положено быть информированным.
— И снабжать начальство всем необходимым?
— Постой, а чего ты-то кипятишься? Может, и ты лицо заинтересованное? Так и скажи. Я отступлюсь.
Базанов встал, сказал непреклонно:
— Ну, все, Степан Иванович. Это не разговор, и я тебе не Шемякин!
— И все же королева! Представляешь, с такой на курорт съездить или в Москве появиться? В Главке паника начнется!
— Я таких разговоров не понимаю и не терплю! — сказал Глеб глухо. — Раз и навсегда.
— Договорились. — Богин еще не знал, как вести себя. Он сел и снова встал. И вдруг засмеялся: — Ну, Базанов! Ну, парторг! Откуда это в тебе? Вот не думал! Непримирим, как Галилей! Сердечник, черт бы побрал тебя совсем! — Успокоившись, он сказал недовольно: — Не хватало еще, чтоб мы с тобой и по женскому вопросу сражались.
— Именно!
— Но пойми — шутил я.
— Ну, понял.
— Забудем?
— Забудем, — согласился Глеб.
Богин протянул Глебу руку и вдруг опять рассмеялся.
Разговор с Яновским и начальником строительства внезапно осложнил отношения Глеба с Морозовой. Он стал чувствовать себя зажатым, скованным. Ему казалось, десятки внимательных глаз наблюдают за ними, стоит им встретиться на улице, в коридоре управления или в столовой. Глеб удивлялся происходящему с ним и ругал себя, но ничего сделать не мог. Он избегал Наталью Петровну, а уж если и случалось им столкнуться так, что не разойдешься, предпочитал вопросов не задавать и отвечал односложно, будто с трудом. Позднее придумал поездку по всей стройке и чуть ли не на десять дней исчез из Солнечного.
Морозова почувствовала, конечно, перемену в его отношении к себе и попыталась при первой же возможности выяснить, что произошло. Базанов ответил, что ничего не произошло. И тогда Наталья Петровна обиделась. Обиделась всерьез, точно девчонка, и не стала скрывать этого от Базанова. И даже демонстративно показывала ему свою обиду, вызывая у Глеба противоречивые чувства, из которых главным, как ни странно, было все усиливающееся раздражение.
Что он мог сказать ей, себе? Он знал только одно — ему стало вдруг трудно общаться с ней, трудно, неудобно и от всего этого неприятно. Морозова — красивая, образованная женщина с гордым, независимым лицом — стала раздражать его без всяких на то оснований — он понимал это… Придумывая поездку за поездкой, бежал ли он от нее? Или от себя?.. И этого не знал Базанов, потому что все, что происходило с ним в то лето, происходило впервые. И опять ему не с кем было посоветоваться…
Спустя некоторое время Базанов вспомнил, что Морозова собиралась привезти в Солнечный сына еще в начале лета. И тогда он еще сказал, что ей необходима квартира или хотя бы комната в новом доме. Почему же она молчит? Что-то случилось и что-то изменилось в ее планах? И как он мог забыть это? Ругая себя за невнимательность, Глеб в первую же свободную минуту отправился в физкультурный зал школы, занятый ныне группой архитектурного надзора. Натальи Петровны не было — поехала с утра на ДСК посмотреть, как у Либеровского пошла новая серия, обещала после обеда вернуться.
Толя Бакулев, оставшись вместо Яновского заместителем Морозовой, повел Базанова вдоль столов и кульманов. Принялся показывать работу группы: типовую автобусную остановку, крытую легким бетонным навесом, одна стена которого была из матовых и вкрапленных асимметрично цветных стеклоплиток, другая — почти воздушной металлической решеткой; спортивные площадки и площадки для игры малышей; сушилки для белья из разноцветных деревянных реек.
Глеб спросил: а чем занимается сам Толя (иначе как по имени никому и в голову не приходило его называть).
Бакулев увлек Базанова в дальний угол к своему столу, развернул большой лист ватмана. На рисунке был изображен большой зал, огражденный хрустальной стеной. Мраморно блестел пол. Внимание Глеба привлекли мозаичные джейраны и большое мозаичное панно — геолог, буровик, рабочий, строитель.
— Некое дополнительное оформление интерьера кинотеатра, — опуская пронзительные голубые глаза, сказал, словно извиняясь, Толя. — Мазки на проекте. Панно из цветной керамики и мраморной крошки.
— Мне нравится, — сказал Глеб.
— Правда? Я рад, — без тени рисовки сказал Толя. — Знаете, товарищ Базанов, это будет дешевый интерьер. И панно мы с Зоей сами сделаем. Строительный материал под руками. На мраморном карьере крошку нам дадут, выпросим, а на мозаику вполне пойдут разбитые узбекские блюда — ляганы, горшки, пиалы, чайники — их за столовой сколько угодно собрать можно.
Глеб не сдержал улыбки и отвернулся, чтобы не смущать парня.
— У нас есть дополнительные мысли и по поводу озеленения и обводнения двух микрорайонов, — продолжал Толя. — Традиционные арыки — грязь. Нужна система: бассейны — фонтаны — бетонированные канавы. Нужно обязательно украшать глухие торцы зданий, тогда и они смотрятся. Сообщили в Питер… А еще мы думали, здорово было бы привезти в город валуны, хотя тут нет, наверное, валунов, ну большие обломки скал и набросать их где-то на улицах, площадях, в скверах. Есть у нас идеи и насчет столовой, но, — спохватился он, — о них, пожалуй, рано.
Глеб вспомнил: когда они сидели с Натальей Петровной в столовой, она сказала, что эту столовую вполне можно реконструировать и превратить в приличное сооружение. Значит, это не были слова, произнесенные впустую. Архитекторы продолжают думать об этом, хотя в обязанность архнадзора это и не входит. Работают интересно, умно, самозабвенно, — молодцы.
— Вам нравится здесь? — спросил Глеб. — И вам лично, и другим вашим товарищам?
— После того как, окончив институт, я поступил на работу в проектный институт, определенное время я, конечно, рос. И Зоя тоже. Потом почувствовали: начались отсидки на работе, голое рабочее черчение. Архитектор должен быть связан со строительством, обязан мыслить шире даже, чем художник, потому что художник мыслит в двух плоскостях, а архитектор — в объеме… Услыхал я, что Попов набирает группу в Азию, посоветовались мы с Зоей и попросились: никогда здесь не были — интересно, а кроме того, конечно, надоело смотреть на мертвые чертежи. А тут что хорошо? Сообразили мы с Зоей мозаичное панно, при случае сами и сделаем. Простор!
— Понимаю, — сказал Глеб. — Я сам когда-то так начинал.
Тут открылась дверь и вошла Морозова.
— Я зашел случайно и застрял. Толя стал знакомить меня с вашей работой, и мы увлеклись, — сказал Базанов.
Морозова кивнула и пошла к своему столу. Порывшись в ящике, достала какую-то бумагу и чертеж, положила в папку и сразу же поднялась, сказала сухо, не обращая внимания на Глеба:
— Я на школу, Анатолий Алексеевич. Вернусь часа в четыре. Если позвонит Либеровский, передайте: была у Богина, добро получено, пусть Швидко успокоится. Хоп?
— Хоп, — на узбекский манер ответил Бакулев.
Глеб вышел сразу за Морозовой и догнал ее.
— Ваша группа действительно успела сделать массу полезного, — сказал он, переводя дыхание. — Я очень доволен.
— У вас по плану работы ознакомление с группой архитектурного надзора? — Наталья Петровна умела быть злой и ироничной. — Вы меня догоняли, чтобы сообщить это? — Она не остановилась, и Глеб пошел рядом, примеряя свой широкий, неторопливый шаг к ее быстрой походке. — Я согласна: мы кое-чего добились. И даже Попов доволен. Так что зря здесь хлеб не едим.
— Несомненно, — согласился Глеб. — А теперь, если разрешите, у меня к вам вопрос личный.
— Извольте, я отвечу, — голос ее дрогнул, Морозова остановилась.
— Вы не хотите привезти сына, Наталья Петровна? Почему?
— А какое вам, в сущности, дело до моего сына?
— Если не хочется, не отвечайте.
— Как вы с Ташкентом?
— При чем тут Ташкент?
— Ни при чем… Да и у меня тут никаких тайн. В Артек получил он путевку, а в середине лета отправлять его сюда, в духоту, мы с мамой просто не решились.
— Да, — сказал он. — Акклиматизацию лучше всего начинать у нас в начале мая.
— Вот видите, а мы упустили, — сказала она и тут же добавила: — А потом и смысла нет: до конца лета и осталось-то всего ничего.
— Почему до конца лета? — не сразу понял он.
— В конце лета кончается моя командировка, Глеб Семенович.
— А, конечно, конечно…
— Больше личных вопросов нет?
— Больше нет, Наталья Петровна. Желаю вам успехов.
— Спасибо, — равнодушно сказала Морозова, поворачивая в сторону третьего микрорайона.
«Иди-ка ты к черту! — подумал, осердясь, Базанов. — Иди к черту со всей своей красотой и капризами, — и в следующий момент мысленно сказал ей, приказал: — Ну, обернись же, обернись!»
Морозова обернулась и, увидев, что он стоит и смотрит ей вслед, еще быстрее зашагала по дороге.
Вскоре в управление строительства пришли сразу две телеграммы: замминистра Тулин и архитектор Попов срочно вызывали в Москву авторитетного представителя Солнечного: в Госстрое опять «затирало». На этот раз под ударом оказался дом-трилистник, задуманный как жилье для молодоженов, в котором были лишь одно- и двухкомнатные квартиры, а внизу — кафе, домовые кухни, комбинаты бытового обслуживания и спортивные помещения.
…Весна в пустыне уже перешла в лето.
Решили, что полетит Базанов. Заодно немного отдохнет от жары.
Провожая его, Богин сказал:
— Надо подключать печать, парторг. Иначе замучают нас.
— Что ты имеешь в виду?
— Нужен материал о городе с фотографиями, в центральной газете — лучше всего. Какой-де хороший да замечательный город растет в пустыне. У тебя случаем нет в Москве знакомого журналиста?
— Вообще-то был, мы с ним в Ташкенте в одной палате лежали. Друг-инфарктник. Но где он, что — не знаю. Да и поможет ли?
— Поищи, поищи, попытай, раз летишь в столицу. — И повторил: — Иначе эти гаврики строить город нам не дадут.
И Базанов полетел в Москву.