25

Вскоре в центральной газете появился большой очерк и несколько фотографий: котлован, стены первой обогатительной фабрики, здания второго, ленинградского, микрорайона. Как писал зыбинский сотрудник, искренне восхитившийся увиденным в пустыне, стройка уверенно набирала темпы, рос замечательный, не похожий ни на какой другой город…

Вечером Базанову позвонил Богин. Сказал, как показалось Глебу, сердито и чуть виновато: хотел, видно, скрыть некоторое замешательство:

— Добрый вечер. Чем занимаешься?

— Книжку читаю.

— Хорошая хоть книжка?

— Хорошая.

— А газету читал?

— Читал.

— Здорово! Молодец приятель твой! Прославил на весь мир.

— Это мы молодцы.

— Мы молодцы. — Богин помолчал и вдруг добавил: — Хочу тебя в гости позвать. А?

— Событие какое-нибудь?

— Нет. Так просто — на костерок, давно не беседовали.

— Хоп, — согласился Глеб. — Приду.

Богин жил в трехкомнатной квартире-общежитии для приезжего начальства, занимал две комнаты. Таких квартир-общежитий со всеми удобствами в городе было пять, и распоряжался ими сам Степан Иванович. Один он решал, кто достоин жить там и пользоваться всеми благами цивилизации и комфортом, относительным, конечно. Богину предлагали квартиру в личное пользование, но он отказался, сказал: построим первый девятиэтажный дом, привезу жену — тогда займу трехкомнатную. А пока жил один в общежитии, где о быте за него думали другие.

— Вот и я, — сказал, входя, Базанов. — Как солдат, по первому приказу начальства.

— Тебе прикажешь, — усмехнулся Богин.

Оба чувствовали какую-то неловкость.

— Так что обсуждаем? — спросил Глеб, осматриваясь.

— Разберемся. Так сразу и о делах?.. А я и выпью с удовольствием. Дай похозяйствовать. — Он открыл холодильник, стал извлекать оттуда колбасу, сыр, жареное мясо, минеральную воду, бутылку коньяка, овощи, расставлять все на столе. Достал из полированного серванта рюмки, фужеры с золотым ободком, мельхиоровые вилки и ножи, бумажные салфетки.

— Здорово ты устроился!

— Апартаменты шикарные. Но тут все не мое. И даже идея шемякинская. Ты, конечно, не одобряешь?

— До завершения гостиницы — отчего же?

— Тогда сам переехать почему отказался? Брезгуешь?

— Нет, просто я человек постоянный. Привыкаю к комнатам, костюмам, рубахам, хорошим людям — оторвать невозможно.

— Правильно, — сказал Богин. — Ты сиди, а я приготовлю все. И помогать мне не надо. Управлюсь, торопиться некуда.

Глеб начал рассказывать ему об идеях Яковлева и о его заветной тетрадке.

— Знаю, докладывали. — Богин резал копченую колбасу тонко и сноровисто, как продавец Елисеевского магазина. — Идея интересная, но требует изучения. В виде опыта можно было бы попробовать… А есть ли у нас время на опыты?

— Думаю, должно найтись.

— А чтоб опыт не провалить, не дискредитировать, ему материальное обеспечение необходимо, не так ли? Материалы, техника, транспорт — в первую очередь. Но ведь бригады других СМУ вправе спросить нас: а почему, собственно, Яковлеву создаются особые условия?

— А Стаханов, Борткевич?.. Яковлев не требует особых условий, только двусторонний договор и обоюдное его соблюдение. Не знаю, кто и как тебя информировал, на вот яковлевскую тетрадь, познакомься.

— Хочешь, чтоб и у нас почин родился? Тебе плюс, понимаю.

— Государству плюс.

— Да я и не возражаю, — поднял вверх руки Богин. — Выделим авторитетных экспертов, ознакомятся и доложат. Решат положительно — начнем эксперимент проводить. Я — за.

— Можно было бы без экспертов. Почитай сам.

— Сам не буду: времени нет. Но завтра я это дело закручу, а через недельку мы их заслушаем. Подожди, неделя ничего не меняет. Как твое сердце?

— Ничего.

— С удовольствием выпью сегодня. — Они чокнулись. Богин сказал: — Твое здоровье! — и одним духом опорожнил объемистую рюмку. Запил минеральной, хрустнул долькой огурца, аппетитно зажевал колбасу, сказал размягченно: — Прекрасно! Каких приятных вещей мы лишаем себя. Не умеем отдыхать, не умеем, и не учит нас никто.

— Истина в вине — и древние утверждали.

— Эти древние ребята мне давно по душе: умели строить и веселиться. Давай еще по рюмке. Ты ешь, ешь!

— Мне половину, пожалуй, — сказал Глеб.

Они опять чокнулись и выпили за «взаимопонимание», как предложил Богин. И тут же спросил:

— А почему ты не похож на победителя? Вроде и не утер носа начальнику строительства?

— Вон что тебя беспокоит?

— Беспокоит. И как у нас дальше пойдет — заботит.

— Так ты же сказал: не сработались.

— Недооценил тебя.

— И переоценил себя?

— До чего ж ты въедливый, Базанов! — Богин покрутил головой, засмеялся.

— А ты думал!

— Я, признаться, думал, ты в обком побежишь Сафарову на меня жаловаться.

— Выходит, я с тобой и без Сафарова справляюсь?

— Выходит. Только не зазнавайся, богом прошу.

— Я тебе вопрос задам, а ты подумай… Возьмем предприятие, неважно какое — большое, энское. Все отлажено. И вдруг директор его отбывает на полгода. Он уехал, а предприятие работает, будто и директора там не существовало. Хороший или плохой он руководитель?

— Никудышный! — уверенно ответил Богин. — Зря кабинет занимает — зачем, если все без него обходятся?

— А если с другой стороны посмотреть? Ведь вся организация, вся отлаженность — его рук дело. Это он воспитал людей, которые — каждый на своем участке — справлялись со своим производством без его руководящих указаний. Личная ответственность — это коллективная ответственность. Директор сумел воспитать ее в каждом из своих руководящих подчиненных. Поэтому и предприятие работает. А американцы, как мне рассказывали, даже специальный эксперимент проводят. Если после отъезда руководителя предприятие работает так же — руководителя оставляют. Лучше или хуже — увольняют. Если лучше работает предприятие — значит, не нужен он там, хуже — значит…

— Намек понял. А Богин уедет, думаешь, и стройка станет? Так ты что — против единоначалия?

— Все дело в пропорциях. Твое сегодняшнее единоначалие рождает Шемякиных.

— Пережитки! Плохо мы с людьми работаем.

— Какие, к черту, пережитки? Твой Матвей родился при советской власти. И это ты ему создал условия, дал почувствовать полную безнаказанность.

— А тут и Базанов появился — хвать нас за шиворот!

— Я, признаться, запаздываю по неопытности. Меня работяги, как ты их называешь, все подталкивают, у них, оказывается, более обостренное чувство справедливости. Для рабочего человека хороший или плохой руководитель — это не только его оперативность, инициатива, хозяйственная мудрость, но и его человеческие качества.

— Ну, раз ты признаешь свои ошибки, и я признаю, — сказал Богин и добавил беспечно: — Давай! С этими разговорами мы совсем запустили пьянку. — Он снова наполнил рюмки.

Было прохладно. Прохладный вечер — как награда за тягостное от жары лето. И Базанов засиделся у Богина за полночь. Уходя, он спросил начальника стройки:

— Так как, оставить тебе тетрадку Яковлева?

— Оставляй, — усмехнулся Богин. — Ничего ты не забываешь.

— Просмотришь через день-два?

— Просмотрю, — отмахнулся Богин. — У меня свежая проблема: скоро жена приезжает…

— Так радуйся, начальник!

— Я и радуюсь, — ответил Богин неопределенно. И растерянно улыбнулся…

Загрузка...