Добрый деловой человек

20

Столица провожала Базанова нудным секущим дождем. В Москве было еще прохладно, а в пустыне снова стояла сухая мартеновская жара.

Казалось, солнце осатанело и дотемна не сходило с небес, дав себе слово испепелить людей и все, что они задумали тут построить. Душный зной излучали стены, песок, камни, механизмы.

Посланный за Базановым самолет доставил его в Солнечный вечером. Но и вечером здесь было не легче, чем утром и днем. Глеб спустился по лесенке, шагнул и задохнулся: невыносимая жара пустыни сдавила голову, сухим компрессом плотно охватила тело, точно вытащили Глеба из прохладной реки и мгновенно кинули в баню-сауну.

Воздух был плотен, сух и горяч, словно в духовке.

Неподалеку от самолета Базанова ждал «газик». Глеб плюхнулся на сиденье, махнул рукой — поехали. Но и по пути не стало легче. Ветерок, рождавшийся при движении, был столь же плотен, сух и горяч.

Шофер объяснял: работает вторая смена. В первой строители трудятся с семи утра до трех. Из-за адовой жары пришлось сдвинуть все графики, и с трех до шести дня в городе и на промплощадке все замирает. Зато блаженствуют те, кому выпало трудиться ночью. За счет третьей смены, пожалуй, и удается выполнять план. Начальство сердитое — перегрелось…

Веснушчатый щуплый парень говорил без умолку. А Глеб по-прежнему чувствовал себя совершенно разбитым, страшная усталость навалилась на него, он ощущал ее каждым суставом. Мелькнула мысль, что он где-то давно уже встречал этого паренька, но не вспомнил, где и при каких обстоятельствах им пришлось встретиться, и вопросов не стал задавать: они уже ехали по улице Первомайской и приближались к балку, где Глеб продолжал жить вместе с Феликсом Глонти и его тетушкой.

Сняв костюм и запустив вентилятор, Базанов упал на кровать и полежал не двигаясь минут пятнадцать. Почувствовав себя несколько бодрее, он позвонил Богину. Домашний телефон начальника не отвечал, и Глеб попросил соединить с его кабинетом.

— Алло! — сказал он.

И трубка тотчас ответила деловым, напористым баритоном Богина:

— Привет! С приездом, Глеб Семенович! Давно ждем вас.

— Поздненько работаете, товарищ начальник.

— Мне положено. Хочешь, поработаем вместе? Поговорим.

— У костерка?

— Да, в окружении тридцати известных тебе папуасов-бездельников с Бешагача, — засмеялся Богин. — Они между собой, понимаешь, никак договориться не могут, меня просили помочь. Ну, как ты съездил? Коротко.

— Считаю, полезно.

— Не сомневался. Так зайдешь?

— Сейчас приду, — сказал Глеб, подумав при этом, что зря отпустил машину и что, хотя на первом, сегодняшнем совещании быть он и не обязан, пойти надо: Богин, судя по последним репликам, настроен агрессивно и яростно, жаждет крови, может и головы полетят. Того и гляди придется работать амортизатором.

Надев чесучовый китель, который приятно холодил спину и грудь, Глеб вышел. «Газик» стоял возле балка как привязанный.

— Ну, ты догадливый! — сказал Глеб шоферу с благодарностью.

— Таким воспитали! — лихо ответил тот. — Да и вас я знаю. Не может того быть, чтобы парторг, приехав домой, спать завалился! Сейчас, думаю, выйдет. Зачем машину зазря туда-сюда гонять?

Глеб улыбнулся и сразу вспомнил, что веснушчатого щуплого шофера он впервые увидел зимой на разъезде, в бараке, в тот же вечер, что и Лысого и Яковлева; что шофер — москвич и хвастался еще, что возил начальство и всегда умел сохранять добрые отношения с автоинспекцией.

— Как она, жизнь? — спросил он. — Что-то давно мы не виделись.

— Это вы меня не видели, а я вас — да, — усмехнулся шофер.

— Где работаешь?

— На МАЗе год под экскаваторами вертелся. Не выдержал мой «медведь», в ремонт запросился, а меня — в колонну, «чего изволите»! Я ведь универсал, любую технику гоняю.

— Помнится, рассказывал — в Москве начальство возил?

— Было.

— А тут чего же? Начальства разве мало?

Шофер безразлично пожал узкими плечами и не ответил. А потом вдруг спросил:

— Как она там, столица наша белокаменная?

— Ну, ты, брат, информирован! — удивился Глеб.

— Что я — глухой или слепой? Вся стройка знает: парторг в Москву полетел, за новый город воюет.

— Стоит Москва, — сказал Глеб. — Хорошеет и растет быстрее, чем наш Солнечный. Ты где жил?

— На Бронной, у Патриарших прудов. Может, слыхали?

— У Садовой. Случалось, ходил.

— Отличный райончик, правда? Центр, и тихо, а?

— Чего ж уехал?

— С родителями во взглядах на жизнь не сошлись. Я им самостоятельность свою кинулся доказывать, а они обиделись.

— Родители есть родители, — заметил Глеб.

— Это уж точно, — усмехнулся шофер и затормозил возле управления.

— А фамилия твоя как? — Глеб вылез из машины, отметив, что чувствует себя получше и привыкает уже к жаре.

— Ужасная у меня фамилия. Ни выговорить, ни написать с первого раза никто не может. Понадоблюсь, в колонне Димку-москвича спросите, вам каждый меня найдет.

— А все-таки как фамилия?

— Зайончковский. Зай-он, если короче.

— Слыхал я такую фамилию. На фронте у нас корпусом генерал Зайончковский командовал.

— Дед мой, наверное, — без рисовки сказал шофер. — Зайончковские всю дорогу генералы.

— Один ты?..

— Один я не оправдал надежд, — Димка весело рассмеялся и так газанул с места, что шестеренки в коробке передач взвизгнули…

Против ожидания Базанова, Степан Иванович был настроен благодушно. Несмотря на жару, он был в нейлоновой рубахе с закатанными рукавами и в твидовых брюках. Вдоль стен кабинета застыли как изваяния представители Бешагача, готовые к разносу. Ожидая Глеба, Богин вел какой-то не относящийся к делу разговор и даже позволил себе шутить по поводу прораба, явившегося на столь представительное совещание в замызганной и неумело зашитой в нескольких местах ковбойке. («А вы что, товарищ Савченко, меньше всех получаете, зарплата у вас низкая?») Сам он вроде бы и не ощущал духоты, единственное, что позволил себе, — расстегнуть ворот и ослабить галстук, оставалось лишь удивляться подобной выдержке.

Глеб сел, и совещание началось. Обычное совещание — рабочие вопросы. Строители и монтажники предъявляли друг другу претензии, оправдывали вынужденные простои несвоевременной поставкой материалов, нехваткой рабочей силы и специалистов. «Шел» уже каркас здания первой обогатительной фабрики. По кольцу вокруг него располагались вспомогательные предприятия и службы. Контуры комбината были уже зримы в Бешагаче. Но каждый день где-то и что-то затирало. На этот раз это были подземные коммуникации — ПЗ, проектное задание на которые пришло с опозданием. А это, естественно, вызвало сбой в работе, ковыряние в уже готовом фундаменте, задержку с возведением «коробки» и установкой железобетонных «осей» — колонн — в каркас здания.

…Богин поднимает то одного, то другого. Они докладывают, отвечают на вопросы с мест, отвечают на вопросы Богина: когда, почему, кто виноват, как скоро можно исправить положение, с кого брать штрафы за бесхозяйственность, за халатность. Наконец все опрошены. Богин дает слово начальнику отдела капитального строительства, потом начальнику материально-технического снабжения. Шемякинская речь полна обезоруживающего оптимизма. Сидящий рядом с ним заместитель Шемякина радостно кивает и громко поддакивает. Богин все больше хмурится. Наконец не выдерживает и обращается к нему:

— Вы что это? Чесноку наелись? А? Так не все это любят. Выйдите вон отсюда. Вон, вон! — и к самому Шемякину: — Ну и народец у тебя, Матвей Васильевич. Директорский кабинет с закусочной путают.

— Я учту, товарищ Богин, учту, больше это не повторится. — На подвижном лице Шемякина целая гамма выражений: возмущение, удивление, подобострастие. Выдав полную гамму переживаний, он развел руками, глубоко вдохнул и, словно поставив точку, продолжал свою полную оптимизма речь по поводу перспектив материально-технического снабжения стройки.

Как ни странно, но эпизод с любителем чеснока, изгнанным из кабинета, словно разрядил Богина. Оргвыводов не последовало. Постановили: в ближайшие два-три дня составить совмещенный график всех работ и представить его на утверждение начальнику. Базанову не пришлось выступать и быть амортизатором. Зря, можно сказать, и волновался…

Отпустив всех, Богин принялся с пристрастием расспрашивать Глеба о московских делах и впечатлениях. Интересовался деталями, малейшими подробностями — даже выражением лица Тулина («Не надоели ли мы ему со своим городом?»), интонациями госстроевца Николая Николаевича, вынужденного принять мнение экспертов и согласиться с проектом дома-трилистника («Затаил поди обиду и прижмет нас на чем-нибудь другом, только бы не на комбинате!»), настроениями Попова («Чего от него ждать: опять выдумывает какое-нибудь чудо архитектуры или поуспокоился малость?»).

Глеб рассказывал подробно, обстоятельно отвечал на вопросы. И про обещание Зыбина прислать в ближайшее время корреспондента не забыл. Это известие особенно обрадовало начальника.

Потом говорил Богин. Засиделись за полночь…