Добрый деловой человек

«Дорогой Андрей свет Петрович!

Спасибо тебе за письмо и заботу о человеке. И лекарства получил. Очень мил моему сердцу сустак, очень он способствует… Одновременно и коленопреклоненно прошу прощения за столь поздний ответ и позднюю благодарность. Все никак не сесть было за письмо: и не потому, что не хотел, а потому, что не мог. Я у тебя в долгу, но не будем считаться. На два твоих письма отвечаю одним — зато обещаю, что оно будет длинным: пользуясь свободным вечером, отвечу на все твои вопросы по порядку.

Итак, во-первых: поздравляю с новым назначением. Обожаю номенклатурных друзей!..

Во-вторых: чувствую себя пристойно. Вполне. А теперь под долговременной охраной заморского сустака и интенсаина мне даже и сам циклон не страшен. Тем более что…

В-третьих: лето кончилось, а осень у нас настоящая, азиатская. Теплая, благостная пора. Самое лучшее время для строителей, которым, увы, как всегда, к концу года не хватает десяти дней и приходится наращивать темпы. Эта благостная пора совпадает с периодом, называемым плохим словом «аврал», который направлен на выполнение недостающих процентов месячного, квартального и годового планов.

В такие моменты мы, руководители, волей-неволей становимся спасателями, авральщиками. Бывалые люди утешают меня — это, мол, неизбежная фаза для каждой стройки, постоянное ритмичное производство в наших условиях пока практически невозможно: слишком много специфических трудностей — пустыня, отдаленность, смежники и поставщики по всей стране, черт и дьявол…

Я — протестую, ибо порой этой спецификой хотят прикрыть и неорганизованность, и леность мысли, и безалаберность. Но!.. Но подходит конец месяца — то один объект, то другой начинает лихорадить по самым разным причинам. Остаются считанные дни, не хватает каких-то считанных процентов, а то и десятых долей процентов. И пошло-поехало! План, план! Невыполнение его — это не только материальный, но и моральный фактор, оно ослабляет сплоченность, боевитость коллектива.

Сегодня же имел очередную беседу с Богиным: как налаживать ритмичность, хотя бы стремиться к ней? Неужели жать на одну педаль, на энтузиазм? Во имя пяти десятых процента плана призывать людей к подвигу? И требовать от них этот подвиг постоянно? Ведь часто этот подвиг — плата за ошибки, просчеты и непредусмотрительность руководства, за наши ошибки… Задумался начальник. Начал было свою любимую песнь: твердое руководство, гибкость и современность лозунгов, которые мы должны выдвигать. А в конце концов плечами пожал: «А что ты предлагаешь?» Я ему говорю: «Задача руководства, вероятно, не только в том, чтобы оперативно реагировать на все и всяческие прорывы, ЧП, срывы плана и тому подобное, но и как-то предвидеть возможность их возникновения, предвидеть и учитывать в повседневной деятельности. Своей и своих подчиненных, снизу доверху». — «Скрытые резервы?» — «Скрытые резервы. И плюс мысль, инициатива на местах. Пусть не одни мы с тобой, пусть все об этом думают, о нашем завтрашнем дне…» Почти согласился, но, разумеется, и виду не показал.

Богин есть Богин. Он ястреб, он экстремист — это я понял отчетливо. Накинь на него узду — он сразу же перестанет быть Богиным. Но ведь и стройке во многом от этого будет хуже, представь себе. И это я понял… Верность идее, делу, избранному пути (и своему месту на этом избранном пути, конечно) сильнее его характера. Он ведь по натуре нормальный человек: добрый, и отзывчивый, и любящий, вероятно… Но характер тут не главное. Характер подчинен цели, по которой он выверяется; и предельный диалектизм, и своеобразное соотношение добро — зло, которое трактуется им не нравственно, а лишь прагматически, выверяется опять-таки лишь с точки зрения ценности, необходимости Идее и Делу. Отсюда и его настрой, постоянная заряженность и целеустремленность (устремленность к цели!). Это хорошо, правда? Но отсюда и некоторая «сверхчеловечность», которая, по его мнению, дает ему право переступать при нужде (нужде с его, богинской, точки зрения) и через людей, и через постановления, и даже через неугодные ему обстоятельства.

Вот с этим мне и приходится воевать. За него, Богина. За человеческое отношение к людям. Ведь отношение к людям и есть самое главное в моей партийной работе…

Здесь и результаты наглядны, очевидны, что ли.

А что значит работать с человеком? — спросишь ты. Я и себя об этом часто спрашиваю. И вот что сложилось в убеждение: работать с человеком (любым, независимо от поста, который он занимает) это, по-первых, знать его хорошо; во-вторых, стремиться всегда оказать ему помощь, сделать добро, наставить на путь истинный. Настоящий человек по природе добр. И добро, оказываемое человеку, никогда не должно противоречить интересам, устремлениям целого коллектива, той массы, которую мы с тобой и призваны зажигать, мобилизовывать и вести.

Добрый, разумеется, не значит добренький. Ведь для того чтобы проявить подлинную доброту, иной раз и из себя вылезать требуется и его между глаз бить приходится. Четко ли я высказываюсь? Когда начальником геологической экспедиции был, эти вопросы, признаться; передо мной и не возникали. А теперь думаю: мало я в работу своих партийных бюро вникал, скорее — при сем присутствовал, при работе этой. И зря. Теперь жалею: много упущений вспоминаю. И людей, в которых до конца не разобрался и от себя отпустил, вспоминаю. Но это уж свойство человеческой натуры вообще — жалеть о несвершенном — и к моей нынешней деятельности имеет косвенное отношение. Век живи, век учись — вот тебе и глубокомысленный вывод…

Такие вот дела, товарищ замредактора!

А город строится — новый город! — и это радует всех. Лезут из фундаментов ленинградские дома. К новому году строители обещают закончить монтаж и двух девятиэтажных. А уж про комбинат и говорить нечего: любимое дитя Богина — промплощадка Бешагач — всю дорогу, как говорят, идет с опережением графиков. Растут каркасы уже всех трех обогатительных фабрик, варят наверху металлоконструкции, и летят вниз снопы золотых искр — одно заглядение и, конечно, любимый кадр всех заезжих фотокорреспондентов.

Кстати, с легкой руки твоей уважаемой газеты зачастили к нам и журналисты, и кинодокументалисты, и даже писатель один появился. Неделю назад пришел ко мне представиться: «Можно пожить у вас?» Сколько, спрашиваю. «Сколько разрешите, могу полгода, год». Скромный: «Я мешать вам не стану, и сопровождающих мне не надо, только чтоб пропускали всюду. И я вам пригожусь: меня центральные газеты и журналы охотно печатают. Я, правда, книгу хочу написать, но и от очерка никогда не отказывался…» Видишь, люди книги пишут…

Известность, конечно, радует. Добрая оценка твоего труда всегда приятна — что уж тут греха таить. Но как вести себя с энтой шумной братией, просто не знаю. Да и времени много отнимают. Того приходится на Азизяна, того на Прокопенко замыкать. Настырные — те без меня на Богина выходят. Ну а Богин — тот еженедельные пресс-конференции обожает, чтоб с каждым время не терять, а с другой стороны, общественность в курсе дела держать. Соберет человек двадцать, время — час. Тридцать минут сам говорит, тридцать — вопросы задавать себе разрешает. Как глава государства, все обставлено соответствующим образом: боржоми, сигареты, вентиляторы. Шемякин хлопочет по высшему разряду…

Уже снимают фильм, и название интригующее: «Где-то в пустыне желтой». Хорошее название, фильм документальный — начинается летопись стройки. Попов Кирилл Владимирович из Ленинграда звонит часто. И категорически требует: пусть снимают, пишут, берут интервью. А вы говорите, не уставайте: экспериментальный дом, экспериментальный район, экспериментальный город. Смеется. А его представители здесь свое твердят: Солнечный еще Государственную премию получит, вот увидите…

Не собираешься ли в наши края?

Еще раз спасибо за лекарства. Пиши — отвечу. Месяца два-три пройдет, и отвечу, ей-ей!

Будь здоров. Обнимаю тебя.

Глеб».

«Андрей, дружище!

Долго ходят авиаписьма. Ходят, а должны были бы летать. Правда, и путь от меня до тебя не близкий, сложный путь — сплошные пересадки…

Вот и переписываться мы стали. Никогда бы не подумал. То, первое, письмо кажется далеким: уже и новый год катит на третьей скорости, и заботы новые, их еще больше, чем в прошлом году.

Отношения с начальником строительства нормальные, хотя, скажу тебе по секрету, разительных перемен по обсуждаемому нами вопросу об отношении к людям лично я не наблюдаю.

Ну, хватит об этом!

Ноябрьские праздники встречал неожиданно среди своих земляков-архитекторов. И оказались они, ленинградцы, необыкновенно веселыми, добрыми и умными. Давно не было у меня ощущения такой радости почему-то. Если верить приметам, говорят, теперь целая полоса счастья ко мне привалит, так что надо готовиться…

Об отпуске вопрос еще не решен. И у Богина не решен. Смеется: сдадим комбинат — тогда. К Богину приехала жена, событие это (и для нас всех), считай, подобно второму селю. Потому как…»