Дочери Лалады. Паруса души

9. Возвращение из плавания и неловкое положение Ниэльма

Расстроенному отбытием Арнуга Ниэльму осенью привалила долгожданная радость: вернулась из плавания Эллейв. Она сообщила Онирис во сне точную дату прибытия, и та, взяв с собой младшего братца, отправилась её встречать.

Денёк был погожий и сухой, первый осенний месяц такесмоанн («месяц туманов») своей погодой мало отличался от хёгстмоанна («месяца урожая»), последнего месяца лета, разве что ночи были прохладнее летних, да действительно случались туманы. Ощущая сердцем радостное волнение, Онирис высматривала среди кораблей свою тёзку и вскоре её нашла.

— Госпожа Эллейв там? — нетерпеливо дёргал её за рукав Ниэльм. — Она сейчас к нам придёт?

— Там, конечно, — ответила Онирис. — Только она не сразу придёт, корком не может тут же спрыгнуть со своего корабля и побежать куда-то. Есть дела, которые он должен уладить. Он должен подать соответствующие бумаги о заходе судна начальнику порта, должен присутствовать на судне во время выполнения некоторых работ, ну и так далее... Как только Эллейв освободится, она к нам подойдёт.

Однако ожидание что-то затягивалось, Ниэльм уже начал терять терпение и ныл: «Ну, скоро госпожа Эллейв придёт?» Онирис решилась обратиться к кому-нибудь из экипажа.

— Прошу прощения, а корком Эллейв здесь? — крикнула она. — Я Онирис, её невеста.

Матросы, тащившие по трапу какие-то ящики, засверкали клыкастыми улыбками:

— Здравия желаем, госпожа... А не знаем, где-то тут она была. А ты правда та самая Онирис, в честь которой назван наш корабль?

— Та самая, — засмеялась девушка.

Судно моментально облетела эта новость, и матросы по одиночке или группками по трое-четверо начали подтягиваться, чтобы посмотреть на «ту самую Онирис». Конечно, на минуточку, между делами, а то от помощника коркома влетит.

— Ох и красивая же, — прошептал один матрос другому. — А это кто с ней — сынишка, что ль?

— Может, сынишка, а может, и братец.

Ни от кого Онирис не могла добиться внятного ответа, где Эллейв. Кто-то её «вот прям минутку назад туточки» видел, кто-то утверждал, что она оформляет бумаги у начальника порта... Наконец помощник коркома заметил странные, явно лишние передвижения команды и пошёл выяснять, куда они бегают.

— Что тут происходит? Что за беготня? — сурово нахмурился он.

Ему доложили, что у корабля стоит очень красивая госпожа по имени Онирис и ждёт госпожу коркома.

— Онирис! — воскликнул помощник. — Совсем как наш корабль!

Красивую госпожу он узнал: Эллейв приводила её однажды вечером в свою каюту, и они там... Ну, в общем, кое-чем приятным занимались. О своей личной жизни госпожа корком не болтала, но стало ясно, что у неё появилась возлюбленная. Свою милую госпожа капитан больше на корабль не приводила, пока он на стоянке был: видимо, у себя дома с ней встречалась. А потом — снова в плавание, но о делах сердечных — ни словечка, ни полсловечка.

— Здравия желаю, сударыня! — расплылся помощник в любезном оскале улыбки. — Дозволь представиться: помощник коркома Вердгод! Что тебе угодно?

— Добрый день, господин помощник! — ответила госпожа, которая, к слову, пришла не одна, а с мальцом лет шести-семи, светловолосым, как она сама, и кучерявым. — Ты не подскажешь, где госпожа Эллейв?

— А, так она ушла себя в порядок приводить, сударыня! — доложил Вердгод. — Мыться, бриться, ну и так далее.

Онирис с Ниэльмом направились в сторону портовой мыльни для моряков. Заходить туда они сперва не стали, ждали во дворике. Ждали пятнадцать, потом двадцать минут, а потом Ниэльм всё-таки потащил Онирис внутрь.

Мыльня состояла из трёх отделений: помывочной, прачечной и парикмахерской. В прачечной следовало сдать свою одежду в обмен на номерок и получить временный казённый халат и тапочки, затем пройти в помывочную, где в отдельной кабинке осуществить очищение своего тела при помощи мыла и воды. Далее предстояло сесть в кресло и подставить свою голову на осмотр работника цирюльни. Возможны были два варианта: обнаружены незваные гости или подозрение на их наличие — все волосы долой; голова чистая — стрижка по желанию, бритьё или подравнивание растительности на лице. Пока одежда обрабатывается в прачечной, можно подождать в зале для отдыха, приятно провести время и выпить чашку отвара тэи или бокал прохладительного напитка. На обработку одушевлённая прачечная затрачивала от часа до двух, в зависимости от загруженности. В обмен на номерок выдавались чистые и уже сухие вещи. На обслуживание никто не жаловался, хотя изредка бывало, что номерки перепутывались. Плата за услуги была невысокой, доступной даже для простых матросов. Правда, мыло и вода отпускались по норме, и если посетитель её превышал, то и платить приходилось больше. В основном все в норму укладывались, лишь редкие любители поплескаться всласть выкладывали двойную цену. Существовали три основных тарифа: «Экономный» (норма), «Щедрый» (двойное превышение нормы) и «Домашний» (тройное превышение нормы).

Эллейв, очень аккуратная и чистоплотная, была одной из таких любительниц долгих водных процедур. Мылась она основательно, расходуя воду и мыло щедро, от души, и не думая ни о каких нормах. Она не была стеснена в средствах, могла себе позволить такое удовольствие. Когда она вышла из кабинки, разрумянившаяся от горячей воды, приятный голос одушевлённой помывочной сказал:

— Расход воды — тройная норма. Оплата по ставке «Домашняя».

Эллейв поморщилась:

— Старина, да мне плевать, какие у вас там нормы. Я привыкла мыться так, чтобы чувствовать удовлетворение. И мне плевать, сколько это стоит.

Она прошлёпала тапочками в цирюльню и опустилась в свободное кресло. Работник порылся в её отросших влажных волосах, вороша короткие светлые прядки и изучая кожу головы, после чего объявил:

— Гостей не вижу, госпожа корком. Как желаешь подстричься?

— Приятель, у меня что-то голова зудит ужасно, — пожаловалась Эллейв. — Ты меня давно знаешь, я брезгливая. При малейшем подозрении на гостей — всю растительность долой. Так что, дружище, брей — головы моей не жалей.

Цирюльник ещё немного порылся в её волосах.

— Да, есть маленькое покраснение. Значит, подозрение на гостей, снимаем всё начисто.

Слово «начисто» Эллейв сопроводила кивком, предвкушая очищение. Отросшие волосы её раздражали, создавали ощущение жаркой шапки. На своём корабле она стремилась поддерживать порядок и чистоту, головы команды проверяла регулярно, пышную шевелюру отращивать не разрешала. Но как ни проверяй, как ни блюди гигиену — нет-нет да и подцепит кто-нибудь неприятных «квартирантов». Она до содрогания испытывала отвращение к этой живности, а от длинных волос отвыкла совсем, без капли сожаления распрощавшись с ними ещё во время учёбы в Корабельной школе. Как побрилась перед своим первым учебным плаванием, так больше и не отращивала, только традиционную косицу сзади оставляла, по пышной причёске ни дня не скучала. К отсутствию у себя роскошных локонов она уже давно привыкла, а вот чудесных волос своей ненаглядной красавицы Онирис ей было жаль, она питала к ним особую нежность и не хотела доставлять любимой неприятности или портить ей внешность. Заботясь о возлюбленной, она предпочитала перестраховаться: уж лучше беспощадно брить собственную голову, чем рисковать с подселением «жильцов» на милую головку Онирис.

Кроме того, это была приятная расслабляющая процедура, которая ей просто нравилась. Эллейв прикрыла глаза: цирюльник массировал ей череп, втирая мыльную пену. Его длинные, тонкие и искусные пальцы ухитрялись нажимать на какие-то особые приятные и чувствительные местечки — уж как он их находил, одному ему было известно. Потом лезвие начало ловко соскребать отросшие за три месяца волосы — сразу, без предварительной стрижки. Тонкими, мелкими, аккуратными и бережными движениями оно продвигалось довольно медленно, но зато без единого пореза и безупречно чисто. Этот парень был виртуозом своего дела — умел и выбрить идеально, и удовольствие при этом доставить.

Впрочем, расслабленно насладиться процессом бритья Эллейв не дали. Раздался знакомый голосишко: «Госпожа Эллейв!» — и она, открыв глаза, увидела в зеркале стоявших в дверях цирюльни Онирис и Ниэльма. Улыбнувшись им в зеркале, она подмигнула мальчику, а на Онирис бросила пристально-нежный взгляд.

Ниэльм подбежал и сразу же принялся карабкаться к ней на колени. Эллейв сделала цирюльнику знак прерваться на мгновение, усадила мальчика поудобнее и так нащипала за щёки и уши, что тот запищал, хохоча и пытаясь увернуться.

— Госпожа Эллейв, я так соскучился!

— Дружище ты мой, — сказала она нежно.

Не расцеловать эту улыбающуюся от уха до уха мордашку было невозможно. Она пощекотала его своими ещё не бритыми бакенбардами, а он с любопытством разглядывал её голову и потрогал пальчиком уже очищенную от волос область.

— Гладко! — сказал он. — А для чего это, госпожа Эллейв?

— Открою тебе страшную тайну, — засмеялась она. — Мне просто так нравится, вот и всё.

С колен Ниэльм слезать не хотел, и Эллейв, вскинув в зеркале глаза на цирюльника, спросила:

— Дружище, он тебе не помешает, если будет со мной сидеть?

— Ничуть, госпожа корком, — ответил тот. — Если только под руку лезть не будет.

Прекрасная любимая Онирис тоже улыбалась в зеркале, и Эллейв сложила губы поцелуйным бутончиком, намекая на кое-что весьма долгожданное. Онирис зарумянилась, став ещё очаровательнее. Хотелось прямо сейчас сгрести её в объятия и закружить, но, во-первых, Ниэльм сидел на коленях, а во-вторых, цирюльнику нужно было заканчивать свою работу.

Мальчик болтал без умолку: он познакомился с прославленным коркомом Арнугом и выплёскивал свои восторженные впечатления. Эллейв слушала его с ласковой улыбкой. С отцом она уже пару раз встретилась в снах и была очень довольна результатом его знакомства с её избранницей: у него с Онирис сразу вспыхнула любовь с первого взгляда, и свадьбу их он горячо поддерживал и одобрял. А Онирис со смехом рассказывала, что рядом с Арнугом превращалась в Ниэльма: ей хотелось вот так же сидеть у него на коленях и слушать, как он читает книгу о море.

Одним словом, они просто влюбились друг в друга с первой же секунды знакомства, но Эллейв и не ждала чего-то иного от их встречи. И батюшку Арнуга, и Онирис невозможно было не полюбить, что она, собственно, и делала — любила их обоих. А уж если они теперь ещё и друг друга обожали, так это вообще замечательно.

Ниэльм желал знать, как прошло плавание, не встретили ли они пиратов, где побывали.

— Одно пиратское судно издали мы заметили, — сказала Эллейв. — Но они, увидев наши корабли охраны, предпочли не связываться.

— Ну вот... И вы с ними даже не вступили в схватку? — разочарованно протянул мальчик.

Эллейв расхохоталась.

— Дружок, лучшая битва — та, которая не состоялась. Это правда. Ничья кровь не пролилась, все остались целы и невредимы, товары успешно доставлены, пассажиры не напуганы. Схватки только в приключенческих книжках красиво описаны. А на самом деле гораздо лучше, когда всё проходит скучно, буднично и благополучно.

Цирюльник продолжал делать своё дело чётко и безукоризненно. Онирис тоже потрогала пальцем там, где было уже выбрито, а потом Эллейв ощутила кожей головы прикосновение её горячих губ. Она чуть не охнула: так это было внезапно и сладостно. Через волосы это так остро не ощущалось бы... Ниэльм захихикал и захотел проделать то же самое, но тут цирюльник запротестовал:

— Умоляю, не мешайте работать! Вот побрею госпожу коркома — тогда хоть с головы до ног её зацелуйте!

Эллейв шутливо нахмурилась и зажала Ниэльма коленями.

— Так, я кого просила сидеть тихо и смирно? Онирис, тебя тоже касается.

— Всё-всё, прошу прощения, — засмеялась Онирис. — Больше не мешаем.

Нетронутой сохранилась лишь косица сзади, остальной череп Эллейв засиял гладкостью, на макушке лежал зеркальный блик, и Онирис уже тянулась к нему своими озорными губками. Эллейв сдвинула брови и сурово погрозила ей пальцем, взглядом показывая на брадобрея, которого не следовало сердить, мешая его труду. Закончив с головой, цирюльник перешёл к щекам, и вскоре они тоже стали поцелуйно-гладкими. Проверив подушечками пальцев качество его работы, Эллейв кивнула:

— Отлично! То, что надо. Спасибо, старина.

Онирис сверкала смешливыми и озорными искорками в глазах:

— Ну, теперь можно наконец целовать?

Цирюльник, закатив глаза и покачав головой, отошёл, а Онирис с Ниэльмом накинулись на Эллейв вдвоём: мальчик чмокал всё её лицо, а избранница рассыпала остро-сладостные огненные бутоны своих поцелуев по её черепу.

— Вы хотите меня доконать? — смеялась и стонала Эллейв. — Хотите, чтобы я прямо тут умерла от удовольствия?

Цирюльник взглядом намекал: услуга получена — освобождай кресло. Эллейв поднялась, неся Ниэльма на себе, а тот цеплялся за неё руками и ногами. Со звонким и озорным смехом он наглаживал ладошкой её голову, а она несла его в прачечную.

— Комплект обмундирования под номером пятьдесят семь проходит сушку и глажку, — сообщил приятный голос. — До конца обработки осталось тридцать пять минут.

Дожидаться они отправились в зал отдыха и заказали по бокалу ягодного прохладительного напитка. Кроме ягод в его состав входили душистые травы. Ниэльму очень понравилось, он облизнулся и попросил ещё бокал.

— Потом ведь в уборную проситься станешь, — сказала Онирис.

— Ничего, здесь есть удобства, — засмеялась Эллейв. — Угощайся, дружище.

И она купила ему ещё одну порцию напитка.

— Кстати, я привезла тебе кое-какие подарки, — вспомнила она. — Только они у меня в каюте остались.

Мальчик сразу радостно заёрзал от нетерпения, но приходилось ждать, когда будет готово обмундирование Эллейв.

— Только Ниэльму? — заблестела шаловливыми искорками в глазах Онирис. — А мне?

— И тебе, радость моя. — Эллейв нежно тронула один из её длинных светлых локонов, намотала себе на палец.

А Онирис с улыбкой спросила:

— Что, неужели никогда не хотела себе такие же?

Эллейв фыркнула.

— Нет уж, спасибо! Были у меня такие, даже ещё пышнее твоих, но ровно до поступления в Корабельную школу. Там я с ними рассталась. Сначала, пока на берегу училась, была просто короткая стрижка, а когда вышла впервые в море, пришлось всё, кроме косы, сбрить. На корабле, на котором мне предстояло проходить своё первое учебное плавание, оказались суровые порядки, корком был просто зверь! Но всё равно я его вспоминаю с благодарностью, у него я прошла хорошую школу, которая мне в будущем очень пригодилась. По-моему, он просто ненавидел волосы как таковые! Он даже называл их презрительно — «волосня». И сам блестел лысиной, и вся команда у него была такая. Перед отплытием я просто подстриглась покороче, думала, пожалеет он меня — я же девочка! Но не тут-то было. Прихожу, а он: «Что у тебя на голове, стажёр Эллейв?» Я: «Уставная стрижка, господин корком!» Он глазами засверкал: «Тебе должно быть известно, что на каждом судне порядки устанавливает командующий! На моём судне никакой волосни быть не должно!» Скомандовал мне «кругом!» и «марш в цирюльню!» Ну, я развернулась и пошла, что поделать... Корком на своём судне — владыка, перечить ему — себе дороже. Устроит мне не плавание, а кошмар! Да ещё и характеристику отрицательную может дать, и как мне потом дальше учиться? Чтоб ты знала, милая: за все учебные плавания надо получить блестящие характеристики, только так можно в будущем рассчитывать на хорошую карьеру. Деваться некуда — пошла, побрилась до зеркальной чистоты, а назад на судно уже бегом бежала. Еле к отплытию успела, чуть не опоздала. Ничего, хорошо плавание прошло, многому я научилась тогда... Как на берег сошла — уже сама в цирюльню первым делом, чтоб ту же самую причёску сделать. Так и придерживаюсь её с тех пор. — И Эллейв скользнула рукой по черепу, перекинула косицу себе на плечо.

— Да, суровый наставник тебе достался... С такой причёской ты похожа на господина Арнуга, — сказала Онирис. — А он — на тебя. Даже не знаю, кто из вас больше похож на другого! Знаешь, когда я встретила твоего батюшку, я чуть с ума не сошла в первый миг. Смотрю — идёшь ты... Только почему-то мужчина!

Бубенчики её смеха рассыпались в груди Эллейв светлыми серебристыми росинками. Задумчиво любуясь ею, она поиграла пружинкой её локона, нагнулась и поцеловала его.

— Твои волосы я люблю, милая. Но себе такие же не хочу!

— И что ты сейчас чувствуешь? — полюбопытствовала Онирис, скользя пальцем по её макушке.

— Облегчение и свежесть, — засмеялась Эллейв. — Просто отлично!

— Но у тебя же отросли совсем коротенькие волосы, неужели они тебе мешали? — недоумевала Онирис, кладя на макушку Эллейв уже всю ладошку, мягкую и тёплую, восхитительно ласковую.

— Представь себе, милая, мешали, — проговорила Эллейв, блаженно прикрывая глаза. — К тому же, с ними я не смогла бы почувствовать вот это...

— Тебе приятно? — Ладошка погладила, заскользила от макушки к затылку.

— Неописуемо, — прорычала Эллейв. — Уже хотя бы только ради этого стоило побрить голову.

А между тем приятный голос объявил:

— Комплект обмундирования номер пятьдесят семь готов и ожидает своего владельца в комнате обработанного платья.

— О, пора одеваться и идти за подарками, — поднялась Эллейв, подмигивая Ниэльму.

Ниэльм впервые был в портовой мыльне, ему всё было интересно. Он с любопытством наблюдал, как Эллейв опустила номерок в выдвинувшийся из стены ящичек, и после этого открылась дверь большой комнаты, наполненной одеждой. Из неё выкатилась вешалка-манекен, на которой висел чистый и отглаженный мундир Эллейв. Снизу у вешалки была полочка, на которой лежало её свёрнутое аккуратной стопочкой бельё, а также стояли начищенные до зеркального блеска сапоги. Шляпа, надетая на круглую подставку, также выглядела, как новенькая.

— Так, что тут у нас? Моё ли это? — Эллейв придирчиво осмотрела вещи. — Да, моё, ничего не перепутали. А сапоги-то! Что они с ними сделали? Они их, по-моему, ещё и покрасили! Как новенькие стали! Ну что ж, одеваюсь — и прямиком за вашими подарками, родные мои.

Она вошла в кабинку раздевалки, куда следом за нею вкатилась вешалка. Сюда Ниэльму уже не следовало совать нос, потому что под халатом у Эллейв ничего не было. Одевшись, она отдёрнула шторку кабинки и вышла, покрутилась перед зеркалом, оглядывая себя с головы до ног.

— Безупречно, — сказала она. — Хорошее обслуживание, и стоит недорого. — И добавила со смешком: — Было бы ещё дешевле, если бы я не лила столько воды!

Скользнув рукой по голове и подмигнув отражению Онирис в зеркале, она надела шляпу и поправила её, добиваясь, чтоб та села идеально аккуратно. Сделав безукоризненно чёткий поворот «налево-кругом», она звучно щёлкнула каблуками сапог, ставших новенькими и зеркально блестящими. Ниэльм замер в восхищении, а она, постояв мгновение, рассмеялась и раскрыла ему объятия. Мальчик тут же в них радостно влетел и выехал из здания мыльни, обхватывая Эллейв руками и ногами.

Они вернулись к кораблю и взошли на борт. Эллейв сказала Онирис с Ниэльмом подождать минутку и ушла со своим помощником, на ходу слушая его доклад. Ниэльму не терпелось осмотреть весь корабль, всюду сунуть свой нос, но Онирис шёпотом велела ему не вертеться и стоять спокойно.

— У госпожи Эллейв дела, погоди немного.

Быстро разобрав служебные вопросы, Эллейв пригласила Онирис с Ниэльмом в свою каюту. Онирис здесь уже когда-то была, а мальчик видел это помещение в первый раз.

— Твоя каюта больше, чем каюта госпожи Аэльгерд на «Победе Владычицы»! — воскликнул Ниэльм восторженно.

— Это потому что и сама «Прекрасная Онирис» больше «Победы», — сказала Эллейв.

Она перечислила основные технические характеристики судна, и Ниэльм, уже недурно разбиравшийся в них, восхитился:

— Вот это да! Двести пятьдесят стрелков! На «Победе» их было сто четыре!

— Ну что ж, давайте смотреть, что я вам привезла, — с загадочно-многообещающим видом улыбнулась Эллейв. Она открыла сундучок и начала вынимать следующие вещи: — Скелет детёныша красного головобрюха, который живёт на огромной глубине! Это для твоей сокровищницы, Ниэльм, тебе такие штуки нравятся... Шкатулочка для мелочей или для украшений, вырезана из редкого красного дерева с острова Анвлагзен... Для Онирис, конечно. Статуэтка из бивня чёрного маммута. Угадайте, кому?

Онирис с Ниэльмом хором воскликнули:

— Мне!

— Мне!

Эллейв рассмеялась.

— Вот так незадача! Я-то хотела Онирис её подарить, но, видимо, придётся отдать Ниэльму. Он у нас собирает разные интересные вещицы.

— А я разве не могу собирать красивые и интересные вещицы? — в шутку скуксилась Онирис.

Эллейв держала паузу несколько мгновений, а потом воскликнула:

— А что тут у меня есть? Правильно, вторая статуэтка из бивня чёрного маммута! Держи, радость моя. — И она вручила подарок сразу же повеселевшей Онирис. — Так, это ещё не всё. Что тут ещё интересненького?

Она достала и разделила между Онирис и Ниэльмом ещё несколько занятных безделушек, а потом пошли вещи посерьёзнее. Ниэльму она вручила старинную позолоченную астролябию, корабельный компас, а также подзорную трубу, а Онирис — золотое писчее перо с выгравированным на нём её именем, жемчужный гребень для украшения волос и самое первое издание поэмы «Сто тысяч раз» с автографом госпожи Игтрауд. Вручая Онирис гребень, она с усмешкой опять скользнула пальцами по гладкой голове:

— Сама понимаешь, мне такие вещи ни к чему.

А вот книгу ей дала матушка Игтрауд, когда корабль заходил на Силлегские острова, и Эллейв ненадолго заскочила домой.

— Матушка просила передать тебе, — сказала Эллейв.

Онирис обвила её шею пылкими и ласковыми объятиями.

— Спасибо тебе... Особенно за книгу!

Ниэльм, потрясённый своими подарками, так увлечённо и жадно их изучал, что даже поблагодарить забыл. Онирис молвила строго:

— Ниэльм, что надо сказать?

— Ой, — спохватился мальчик. — Госпожа Эллейв! Спасибо тебе огромное! А можно посмотреть корабль?

— Бери свою трубу и пошли, — засмеялась Эллейв.

Ниэльм радостно схватил только что полученную подзорную трубу, и они отправились на экскурсию по «Прекрасной Онирис». Она не только по многим характеристикам превосходила «Победу Владычицы», но ещё и была просто очень красива. Её корма, украшенная выточенными из дерева фигурами и узорами, сияла позолотой, а её корпус был выкрашен в голубой и белый цвета. Так совпало, что Онирис сегодня оделась в голубой наряд, часть её золотых волос ниспадала вдоль спины крупными волнами, а часть была уложена в причёску-корзинку и увенчана голубой шляпкой с высоким белым султаном из перьев. Её тонкие изящные голени обтягивали белоснежные чулки, а белый шейный платок пышным цветком распустился под подбородком. Ни дать ни взять — оживший корабль! Её ноги в голубых туфельках с золочёными пряжками ступали по палубе, а рядом с ними шагали блестящие сапоги Эллейв. Ноги Ниэльма то семенили, то бежали вприпрыжку.

Мальчик сразу опробовал свою подзорную трубу. Наблюдая за работой матросов, он желал знать всё: что они делают, для чего и почему. Онирис то и дело шипела на него, чтобы он не путался ни у кого под ногами.

Конечно, на Онирис продолжали глазеть — кто открыто, кто исподтишка. Все уже знали, что она — избранница госпожи коркома, можно сказать — практически будущая супруга. Эллейв так много возилась с Ниэльмом, таскала его на себе, смеялась с ним и шутила, обнимала и целовала, и его принимали за её приёмного сынишку. Каждому ведь не растолкуешь, что это — младший братец Онирис, а не её отпрыск. Ниэльм был на седьмом небе от счастья: он обожал и саму Эллейв, и от её корабля пришёл в полный восторг. Сегодня у него выдался просто потрясающий день!

Эллейв сочла, что ничего страшного не случится, если мальчишка побудет на корабле пару часиков. Она поручила его заботам двух надёжных подчинённых — помощника и штурмана, наказала им присматривать за ним и занимать его, чтобы он провёл это время интересно и познавательно. Те ответили: «Есть, госпожа корком! Всё будет в лучшем виде!»

Через полчаса в камине трещало пламя, на столе в двух кубках рубиновой страстью мерцало вино, но Эллейв и Онирис едва ли сделали по глотку: они были полностью поглощены друг другом, сплетённые в объятиях. Эллейв осуществила то, чего жаждала, по чему изголодалась в плавании: она погружалась в Онирис. Жгут из хмари, соединяя их, превращался в сияющее дерево с густой разветвлённой кроной чувствительных ниточек, по которым Эллейв пускала горячую волчью силу, лаская всё нутро возлюбленной. Самое драгоценное и нежное, преданное и чуткое, хрустально-светлое сердечко окутывала Эллейв сетью этих ниточек, оно будто в чаше из двух сияющих ладоней покоилось. Этими «ладонями» Эллейв обнимала его и признавалась ему в любви, согревала трепетной лаской.

Было у древа любви и множество других ветвей и отростков, они дарили радость всем уголкам, наполняли искрящейся жизнью все местечки. Между раскрытых ног Онирис распускался цветок с живыми алыми лепестками, и каждый из них ласковым трепетом доводил её до стона, до исступлённого самозабвения, до сладких слёз. Вся эта симфония чувств по живому, как нервное волокно, древу любви возвращалась к Эллейв, она ощущала возлюбленную изнутри, была погружена в неё душой, сердцем и телом. Самое сладостное погружение на свете не хотелось заканчивать никогда.

Хотелось вечно пить мягкость её губ, ощущать лёгкую, воспламеняющую ласку её разгорячённых ладошек. Разве это могло наскучить, приесться? Золотой шёлк её волос волшебной сказкой рассыпался по подушке, и Эллейв погружала губы в эти скользящие, тепло окутывающие, шаловливо щекочущие волны, а мягкая ладошка Онирис согревала лаской голову Эллейв.

Самая нежная, ласковая, самая драгоценная на свете Онирис отдыхала в её объятиях. После ошеломительной вспышки наслаждения она блаженно и немного измученно трепетала ресницами, а Эллейв покрывала поцелуями всё её милое личико. Хотелось с урчанием впиваться в эти свежие щёчки, серебристый пушок на которых был таким нежным и незаметным, что ему и бритва не требовалась. Эллейв мягко и влажно щекотала её лицо губами, приникала горячим ртом к её шелковистой шее, ласково тёрлась носом о её носик. Утолив первую неукротимую жажду единения с любимой, Эллейв теперь основательно и вдумчиво наслаждалась неторопливыми ласками. И Онирис тоже соскучилась, это чувствовалось в томном трепете её ресниц, в её блестящем и любящем взгляде, в цепкой нежности её объятий.

— Прекрасная Онирис... Любовь моя, — щекотала Эллейв горячим шёпотом её хрупкие ключицы.

— Родная моя Эллейв... Мой самый драгоценный на свете волк, — отвечала та серебряной, как пушок на её щеках, лаской своего приглушённо-нежного голоса.

Они снова погрузились друг в друга, слились в сияющем единении, и весь мир перестал для них существовать в эти мгновения. Осталась только колдовская щекотка шёпота по коже, только блеск подёрнутых чувственной дымкой глаз, только взаимное проникновение, слияние всеми уголками и частичками душ и тел.

Когда они добрались-таки до своих бокалов, огонь в камине уже почти угас. Эллейв лениво и расслабленно развалилась в кресле, не утруждая себя одеванием, а Онирис куталась в лёгкую простыню, сидя у неё на коленях. Сделав по глотку дорогого вина, которое Эллейв привезла из рейса для вот таких случаев, они слились в поцелуе. Хмельным Эллейв не увлекалась, а если и пила иногда, то предпочитала «кровь победы». Но для нежной, утончённой и хрупкой Онирис этот суровый морской напиток не годился, поэтому Эллейв выбрала самое изысканное вино и приобрела целый ящик, не пожалев денег. Отпив ещё глоток, Онирис облизнулась.

— Оно чудесное... Чем-то цветочным отдаёт, — сказала она. — Очень тонкое, ласкающее... Чарующее.

То, как она сладострастно и соблазнительно провела язычком по губам, мгновенно воспламенило Эллейв. Она утопила ротик возлюбленной в ненасытной жадности своих губ, а вино вкрадчиво подогревало изнутри благородными цветочными чарами своего букета.

— Век бы от тебя не отрывалась, — хрипловато пророкотала Эллейв, поймав и нежно потеребив подбородок Онирис. — Ласковая моя, прекрасная моя... Встречи в снах — ничто по сравнению с явью!

Её ноздри чувственно подрагивали, в глазах мерцали волчьи искорки, и Онирис млела от этой внутренней звериной силы. Эллейв нравилось завораживать её своим волчьим огнём — не злым и не опасным, а страстным и ласковым, окутывающим любимую надёжными объятиями. Подрагивая верхней губой в великолепном оскале, она порычала немного Онирис на ушко — для остроты ощущений. Это был не угрожающий, не агрессивный рык, а игривый, знойный и сладострастный. А Онирис вдруг тоже оскалила свои беленькие и милые клыки и — о чудо! — тоже рыкнула.

— Это что у нас тут за прелесть такая? — умилилась Эллейв. — Кто это тут зубки показывает, м-м?

Простыня тут же слетела с Онирис, открывая жадному сверкающему взгляду Эллейв точёное и гибкое, изящное тело возлюбленной. Её загорелая в плаваниях рука по-хозяйски властно заскользила по изгибу поясницы Онирис и легла на её маленькие, но округлые и упругие ягодицы.

— Кто это тут на меня рычать вздумал? — с шутливой угрозой дохнула Эллейв в ушко девушки. — Видимо, эта дерзкая попка захотела наказания!

В следующий миг Онирис снова очутилась в постели с порозовевшей от шлепков попкой. Она мило возмущалась, пищала, кряхтела и порыкивала, в шутку пытаясь вырваться из несокрушимых объятий, но Эллейв сгребла её надёжно. Нежно прикусив каждую половинку провинившегося мягкого места, она властно раздвинула ей колени и нырнула языком туда, где недавно трепетали лепестки огненного цветка.

Эллейв весь остаток дня и всю ночь не выпускала бы любимую из объятий, но, увы, они были сегодня ограничены во времени: не следовало слишком надолго оставлять Ниэльма, пусть даже и под присмотром помощника и штурмана.

— М-м, пора возвращаться, — с досадой простонала Эллейв с длинным выдохом, уткнувшись лбом в лоб Онирис. — Не будет же мальчишка ночевать на корабле!

— Батюшка Тирлейф, наверно, уже волнуется, — согласилась Онирис, глянув на часы. — Ниэльму через час нужно спать укладываться, а его ещё дома нет.

Их губы влажно слились в заключительном поцелуе, и они принялись одеваться. Помогая Онирис застёгивать наряд, Эллейв не удержалась от соблазна горячо дохнуть ей между лопаток.

— Эллейв, ну, не дразни меня, — застонала та. — Нам же идти уже надо!

Она хихикала, извивалась и всячески пыталась оторвать от себя некстати расшалившиеся руки возлюбленной.

— Мы так никогда не выйдем! — смеялась она.

— М-м, не могу от тебя оторваться, — чувственно урчала Эллейв, щекоча губами и дыханием её шею.

Наконец они всё-таки вышли под чистое и светлое вечернее небо. Улицы были мягко озарены закатными лучами, и стены зданий горели янтарным светом. Ведомственные квартиры были расположены поблизости от порта, и вскоре Онирис с Эллейв были на корабле. К ним уже спешил помощник Вердгод с озабоченным лицом. Эллейв сразу нахмурилась.

— По твоей виноватой физиономии уже вижу: что-то случилось, — проговорила она грозно. — Надеюсь, не с мальчиком беда?!

— Э-э, кхм, кхм, — смущённо откашлялся Вердгод. — Да вот боюсь, что как раз с ним и вышла... э-э, небольшая неприятность.

— Какая ещё неприятность?! — взревела Эллейв, надвигаясь на помощника.

Он был ниже её ростом и более щуплого телосложения, несмотря на свою принадлежность к мужскому полу. Робко попятившись, он скороговоркой зачастил:

— Да ничего особенно страшного, госпожа корком! Подавиться мне членом хераупса, если бы мы допустили что-то серьёзное! Мальчуган попросился... э-э, по нужде. Ну, мы его в гальюн и отвели. А он возьми да и застрянь... в этом самом. Ну, в очке, то есть. Зад-то у него маленький... Провалился, видать, как-то. И застрял! Ни туда, ни сюда. Пытались тащить — пищит, что больно. Прикажешь стульчак распилить? Надо ж парня как-то вызволять!

Эллейв не знала, смеяться ей или отвесить оплеуху помощнику. Рукоприкладством она решила не заниматься, только сурово рявкнула на подчинённого:

— Я вам, сукины дети, велела беречь парня как зеницу ока, а вы что?!..

— Прости, госпожа корком, недоглядели! — покаянно вскричал Вердгод. — Ну, не держать же его было над очком, как младенца! Большой парень ведь уже...

Эллейв с рыком провела по лицу ладонью — что уж греха таить, отчасти для того чтобы стереть невольную улыбку, которая так и просилась наружу, так и сводила лицевые мускулы.

— Так прикажешь пилить? Мы мигом! — рвался помощник поскорее устранить последствия своего недосмотра.

— Отставить пилить, — сказала Эллейв. — Масло на камбузе есть?

— Так точно, госпожа корком! — гаркнул помощник.

План Эллейв был более изящен и безопасен, чем вариант с пилой. Пилой ведь можно мальчика и невзначай поранить... Кувшин с растительным маслом немедленно принесли, и Эллейв отправилась спасать застрявшего в корабельном туалете Ниэльма. Обеспокоенная Онирис бросилась следом.

В носовой части корабля столпились матросы. Кто-то прятал улыбку, кто-то предлагал способы спасения — например, обвязать мальца тросом и дёрнуть как следует.

— Отставить «дёрнуть», — строго сказала Эллейв. — Сейчас он, как по маслу, выскочит! Причём в самом буквальном смысле.

Вид у мальчика был крайне несчастный, растерянный и пристыжённый. Ещё бы — попасть в столь неловкое положение! Эллейв, чтоб не вгонять его в краску ещё больше, старалась не смеяться и даже не улыбаться.

— Как же ты умудрился, дружище? — только и сказала она, ласково взъерошив ему волосы. — Ну ничего, сейчас вытащим тебя. Только придётся тебя немножко маслом испачкать.

Она тонкой струйкой принялась лить масло и на зад Ниэльма, и на край отверстия нужника. Деревянное, отполированное множеством задниц очко было великовато для мальчика, вот он в него и провалился. Сочтя, что масла достаточно, Эллейв начала осторожно тащить Ниэльма.

— Втяни животик, — велела она ему. — Так ты станешь более плоским, и мне будет легче тебя вытащить.

Ниэльм втянул живот, как мог. Эллейв аккуратно двигала его — то тянула, то отпускала. Край очка уже основательно смазался маслом и стал скользким.

— Ничего, ничего, уже почти получилось, — успокаивала и подбадривала Эллейв мальчика.

Ниэльм кряхтел и хныкал, красный до корней волос. Стараясь не причинять ему боли, Эллейв увеличила усилие, и зад мальчика со звонким чпоком выскочил из отверстия. Матросы, наблюдавшие за спасательной операцией, разразились радостными и шутливыми возгласами.

— Ну, с облегченьицем тебя, малец!

— Ничего, ничего, у нас так заведено: кто хоть раз в гальюне не застрял — тот, считай, и не моряк!

— Ага, особливо с юнгами такое случается. Зад-то у них по молодости узкий... Так что ты, парень, прошёл обряд посвящения!

Сконфуженный их смехом и шутками, Ниэльм уткнулся в плечо Эллейв. Та стёрла с него излишки масла своим носовым платком, подтянула ему штанишки и на руках вынесла из нужника. На палубе его встречали чуть ли не как героя, и он окончательно смутился от такого внимания к своей персоне.

— Угораздило же тебя, Ниэльм! — качала головой Онирис. — Не можешь ты без приключений!

— Ладно, всё же обошлось, — примирительно сказала Эллейв, успокоительно поглаживая и похлопывая мальчика по спине. И добавила ласково: — Ну-ну, дружище мой, всё хорошо! Сейчас домой, к батюшке Тирлейфу поедем. Тебе же скоро баиньки пора, да?

Макша уже почти села, но небо ещё оставалось светлым. Повозка прибыла быстро, и они отправились в особняк госпожи Розгард, причём Ниэльм, конечно же, ехал у Эллейв на коленях, доверчиво прильнув к ней. Он всё ещё переживал происшествие, но румянец стыда понемногу отливал от его лица — как-то неравномерно, пятнами. Время от времени он ёрзал.

— Ты чего? — спросила Эллейв.

Тот смущённо прошептал:

— У меня штаны сзади прилипли... от масла...

— Ничего, ничего, домой приедем — отмоешься, — усмехнулась Эллейв. — Сам понимаешь, прямо на корабле тебя никак было не помыть, а в мыльню тащить — долго провозились бы. Тебе уже дома пора быть, батюшка беспокоится.

Тирлейф действительно уже начал волноваться и поглядывать в окна. Его светловолосый силуэт Эллейв заметила, когда они выходили из повозки. Темани ещё не было дома, а госпожа Розгард работала с бумагами у себя в кабинете.

— Онирис, Ниэльм! — воскликнул Тирлейф, спускаясь по лестнице. — Вы что-то припозднились, мои дорогие!

— Батюшка, прости, мы встречали Эллейв! — целуя его, сказала Онирис. — Ниэльму очень хотелось посмотреть корабль, вот мы и задержались.

— С возвращением, госпожа корком, — учтиво молвил Тирлейф. — Не желаешь ли выпить чашечку отвара тэи?

Он сам казался не старше Онирис — со свежим, красивым и гладким лицом, прекрасными белокурыми волосами, негромким и воркующим голосом, осторожными робкими манерами. Только стеклянный глаз странно выделялся в его мягком облике чужеродной, нелепой деталью. Онирис была права: что-то трогательное, беспомощно-детское проступало в нём, его хотелось защищать и оберегать. А ведь он был на войне... Это тоже казалось нелепым и не увязывалось с его беззащитностью. Оставалось только удивляться, каким чудом он там выжил, ведь такие, как он, гибнут первыми. Он смутился от прямого, внимательного взгляда Эллейв и опустил ресницы. Она, обращаясь к нему, невольно смягчала голос.

— Благодарю, господин Тирлейф. Не откажусь.

Счастью Ниэльма не было конца: Эллейв остаётся! Конечно же, он к ней опять прилип — батюшке было впору ревновать. На радостях мальчик даже забыл о том, что ему требовалось мытьё «точки притяжения приключений», но Онирис шёпотом напомнила ему об этом.

— Быстренько, быстренько, — приговаривала сестра. — Чем скорее ты помоешься, тем скорее Эллейв почитает тебе книжку.

Только это и помогло загнать его в купальную комнату. Батюшка Тирлейф, купая его, обнаружил странную жирность кожи и удивился:

— Это что, масло? Где ты умудрился испачкаться, дорогой?

Ниэльм опять покраснел. Ему не хотелось рассказывать постыдную правду о происшествии в отхожем месте.

— На корабле, батюшка. В камбузе было разлито масло, а я не заметил и сел в него.

— Но тогда твои штанишки сзади были бы пропитаны маслом насквозь, а они не такие уж и грязные, — с сомнением заметил отец. И, прищурившись, молвил: — Что-то ты темнишь, сынок... Вижу по твоему лицу, что всё произошло совсем не так. Не правда ли?

Пытаться выкручиваться и сочинять небылицы дальше не было смысла, и Ниэльм срывающимся горестным шёпотом всё рассказал.

— Я поговорю с Онирис, — молвил отец серьёзно. — Ей не следовало оставлять тебя на корабле без присмотра! Я отпустил тебя с нею под её ответственность, а она похоже, и думать об этом забыла!

— О нет, нет, Онирис ни в чём не виновата! — горячо заверил мальчик. — Я был не без присмотра, за мной присматривали господин Вердгод и господин Увфальд — помощник и штурман. Клянусь членом хераупса, я ни на шаг от них не отходил! Только... э-э, в гальюн один пошёл. Не должны же они были и туда меня сопровождать!

— Судя по тому, чем это закончилось, им следовало так и поступить, — сказал батюшка Тирлейф. И нахмурился: — И что за выражения, сын мой? Ты их тоже на корабле нахватался?

Ниэльм ойкнул и зажал себе рот пальцами. Он ещё и не такое на корабле слышал, но у него хватило ума не вываливать на батюшку все усвоенные морские словечки за один раз — и на том спасибо. Он принялся умолять батюшку не ругать Онирис. А ещё он боялся, что и Эллейв тоже могло достаться: ведь это её корабль! А значит, и её ответственность. Мокрыми, покрытыми мыльной пеной руками Ниэльм обнял родителя за шею и принялся чмокать в щёки.

— Ну пожалуйста, пожалуйста, батюшка, не ругай Онирис... и госпожу Эллейв тоже. Она хорошая! Я очень её люблю!

— Ладно, посмотрим, — расплывчато и туманно молвил отец.

— Если ты не станешь их ругать, я сегодня рано пойду в постель, а завтра не буду капризничать за столом! — пылко пообещал Ниэльм.

— Только сегодня и завтра? — вскинул батюшка бровь, а у самого глаза улыбчиво поблёскивали.

Ниэльм понял, во что вляпался, но отступать было поздно. Ради Эллейв он был на всё готов.

— Всегда, батюшка! — решительно сказал он.

— Ну хорошо, посмотрим на твоё поведение, — повторил родитель. — Онирис и Эллейв я сильно ругать не стану, но замечание им всё же сделаю.

Ниэльм вздохнул. Совсем избавить сестру с её избранницей от выговора ему, похоже, не удалось, но хотя бы так — и то хлеб. Больше всего он опасался, что его не станут больше отпускать гулять с ними.

Госпожа Розгард, занятая в своём кабинете, ненадолго прервала свою работу, чтобы присоединиться за столом к семье и поприветствовать Эллейв. Когда она вошла в столовую, Эллейв вскочила и со звучным щелчком каблуками вытянулась в струнку. Принцесса милостивым кивком разрешила ей встать вольно. Отвар тэи был подан, и они около получаса посидели за столом. Беседа проходила в основном между Розгард и Эллейв, остальные только слушали и изредка вставляли словечко-другое.

— Как пираты — свирепствуют? — поинтересовалась глава семьи.

— Безобразничают, сударыня, — ответила Эллейв. — Но они редко осмеливаются нападать на суда, сопровождаемые нашей охраной. Жаль, не всем кораблям и не всегда удаётся охрану обеспечить: охранных команд не так много, как хотелось бы.

— Да, такая трудность существует, — согласилась Розгард. — Но мы в этом направлении работали, работаем и будем работать. Борьба с морским разбоем — одна из важнейших задач.

Вечерняя трапеза подошла к концу, Розгард поднялась и попрощалась: ей было необходимо вернуться к работе. Эллейв снова щёлкнула каблуками и стояла навытяжку, пока наследница престола не скрылась в своём кабинете.

Наконец Ниэльм заполучил Эллейв в своё распоряжение. С разрешения батюшки Тирлейфа она отнесла его в комнату и уложила в постель. Малыш Веренрульд уже был уложен Кагердом, но пока не спал. Эллейв ему подмигнула, и он застенчиво юркнул под одеяло с головой.

— Верен, ты что, не узнал госпожу Эллейв? — засмеялся Ниэльм.

— Наверно, из-за причёски, — усмехнулась она, тронув рукой гладкий череп. — Когда он меня видел в последний раз, на голове у меня кое-что было.

Ей пришлось читать вслух не менее часа, прежде чем мальчик наконец уснул. Веренрульд в своём одеяльном укрытии сонно засопел гораздо раньше. Оба крепко спали и не слышали, как домой вернулась их матушка.

— А, это ты, госпожа корком, — отдавая шляпу, плащ и перчатки вешалке, небрежно молвила Темань, когда Эллейв вместе с Онирис спустились в гостиную. — Здравствуй. Надолго ты в столице?

Эллейв приветствовала её щелчком каблуков.

— В конце осени отбываю в новый рейс, сударыня, — ответила она. — Назад — как всегда, весной, если не возникнет непредвиденных задержек.

— М-да, — покивала Темань головой. — Нелегка жизнь моряка... А Онирис придётся подолгу быть в разлуке с тобой. Я так понимаю, море ты любишь настолько, госпожа корком, что после свадьбы не оставишь службу? Ведь твоя карьера ещё в самом начале, и тебе, я полагаю, будет жаль её обрывать, не достигнув заметных высот.

— Моя мечта — служить в подразделении «морских стражей», — ответила Эллейв. — И бороться с пиратами, делая море безопасным.

— Что ж, весьма похвально, — кивнула Темань. — Достойная мечта, вот только с семейной жизнью она не очень хорошо сочетается.

— Ничего, как-нибудь справимся, — усмехнулась Эллейв.

Темань, переобувшись в домашние туфли, присела к камину и попросила одушевлённый дом подать ей чашку отвара тэи и несколько ломтиков сыра.

— Нет, серьёзно, госпожа корком! — сказала она, вскидывая на Эллейв испытующий взор своих больших и светлых, блестящих глаз. — Твоя служба — опасна, как ни крути. А если ты погибнешь? Уж прости, что задумываюсь о таких мрачных перспективах, но меня заботит счастье моей дочери. Остаться вдовой — не самая завидная доля, честно говоря.

— Прошу, не сгущай краски и не пугай Онирис, госпожа Темань, — сказала Эллейв учтиво, но твёрдо. — Это пиратам стоит бояться стычек с правительственными кораблями и задумываться о собственной шкуре. Они и удирают чаще всего, потому что прекрасно знают, что в бою у них почти нет шансов выстоять против корабля флота Её Величества.

Повозки она дожидалась во дворе особняка, укрываясь от мелкого дождика под густой кроной старого рубинового дерева. В её больших и сильных, смуглых от загара руках покоились белые и нежные руки Онирис с узкими ладонями и длинными тонкими пальцами. Матушкины разговоры об опасной службе расстроили её, и теперь её глаза были на мокром месте.

— Ну, ну, радость моя, — ласково успокаивала её Эллейв. — Не слушай матушку, она не разбирается в морской службе и плохо себе представляет, что такое боевой корабль флота Её Величества и на что он способен. Ты сама видела «Прекрасную Онирис» и ребят, которые на ней служат. Это не просто моряки, но и отборные, великолепно обученные бойцы, вооружённые до зубов. Пираты — просто разношёрстные шайки морских грабителей, которые, быть может, и умеют неплохо драться, но уровень их подготовки — любительский. Кроме того, у нас две с половиной сотни стрелков ядрами из хмари. Пиратский корабль мы можем разнести в щепки, даже не вступая в ближний бой. У разбойников стрелков всегда мало. Им не выстоять против нас. Удирать — вот лучший их навык, который они проявляют при встрече с кораблём государственного флота. Они даже в бой не вступают, завидев корабли охраны, а нападают только на неохраняемые суда.

Руки Онирис задрожали в её ладонях, а по щекам хлынули слёзы.

— Эллейв, родная моя! Хоть и убедительно ты говоришь, но не смогу я теперь избавиться от страха потерять тебя... Но не могу и просить тебя оставить службу. Знаю, что ты любишь её и живёшь ею, а потому не имею права требовать отказаться от неё.

Эллейв привлекла любимую к себе и шепнула тихо и нежно, поймав её за подбородок:

— Онирис, милая... Я люблю тебя и живу тобой, моя ненаглядная. Лишь для тебя одной бьётся моё сердце, для тебя я дышу и каждый день открываю глаза. Ты — моё дыхание, моя жизнь, моя душа, мой свет. Ради тебя я готова на всё. Ты — моя госпожа и владычица, и нет на свете ничего, чего я бы не сделала для тебя. Всё, что ты захочешь, я исполню немедленно. Если ты прикажешь мне оставить службу — в тот же день подам в отставку.

— Я не могу, не могу просить тебя об этом! И никогда не попрошу! — расплакалась Онирис, прижимаясь к её груди. — Потому что, лишившись службы, ты уже не будешь счастлива. Я никогда не попрошу тебя ради меня отказаться от того, что тебе дорого!

— Для меня дороже всего на свете — ты, моя красавица любимая, моя драгоценная Онирис, — щекоча дыханием её лоб, прошептала Эллейв. — Хорошо, я пока не стану уходить со службы. Но запомни: стоит тебе сказать хоть слово, хоть намекнуть — и я её оставлю. Мне будет тяжело от мысли, что ты всё время живёшь в тревоге и страхе. Тревога и страх однажды довели тебя до недуга, и я не хочу повторения этого, счастье моё.

— Я справлюсь... Я преодолею это, моя родная, — всхлипывала Онирис, зябко поёживаясь в её объятиях. — Я буду вспоминать твои доводы и надеяться на лучшее. Конечно, тебе лучше знать, какова степень опасности... А матушка, разумеется, ничего в этом не понимает.

Дождик расходился всё сильнее, шелестя в кронах деревьев и пузырясь на лужах — первый зябкий осенний дождь. Впрочем, под рубиновым деревом, уже начавшим желтеть, но ещё не лишённым своей листвы, было относительно сухо. Подъехала повозка, и Эллейв, на прощание нежно прильнув к губам возлюбленной, улыбнулась:

— Ну что, как насчёт более основательной и долгой встречи завтра вечером? Только без Ниэльма. Клянусь всеми громами и молниями, я люблю этого мальчугана, но наслаждаться объятиями любимой женщины хочу без помех.

Онирис, смахнув слезинки, тихонько засмеялась.

— Подъезжай к моей конторе часам к шести, — сказала она. — Я предупрежу своих, что вернусь поздно.

— А ещё лучше — утром, — мурлыкнула ей в губы Эллейв, оплетая её талию кольцом объятий. — Как насчёт целой ночи, моя сладкая красавица, м-м? Ты уже взрослая девочка, да и скрываться нам больше незачем, так почему бы и нет? Что скажешь?

— Посмотрим, — с ласковыми и многообещающими искорками в глазах сказала Онирис.

— Что значит «посмотрим»? — шутливо нахмурилась Эллейв. — Я хочу знать, к чему мне готовиться!

Руки Онирис обвили её шею сладостно-цепкими объятиями.

— Хорошо, попробую вырваться на всю ночь, — обдала она губы Эллейв щекотным теплом своего дыхания.

— Как будто тебя кто-то на цепи держит, — хмыкнула Эллейв. — Ты имеешь право провести ночь со своей избранницей, и никто тебе не может это запретить! Отлично, моя сладкая. Жди, приеду за тобой к шести... И выпущу тебя из своих объятий не раньше рассвета.

Чувственно-влажный звук поцелуя растаял в шелесте дождя. Эллейв вскочила в повозку и провожала пристально-нежным, улыбающимся взглядом удаляющуюся фигурку под рубиновым деревом, пока особняк не скрылся за поворотом.